Однако теперь наше благоденствие подошло к концу: на престол взошел новый король-католик, и это в стране, которая в большинстве своем была протестантской! Поговаривали, что и Карл был католиком, но он обладал достаточным умом, чтобы скрывать это. Яков же был не так мудр, и в этот прекрасный месяц май над нашим домом нависли зловещие тучи.

— Герцог Монмут вышел из Текселя на фрегате и двух небольших судах, — как бы между прочим сказал отец, но я сразу поняла, какое волнение крылось за этими словами.

— Значит, — хмуро произнесла мать, — он направляется в Англию? Отец кивнул.

— Он не будет таким глупцом, чтобы… — начала было она.

— Он — сын короля! — прервал ее отец. — Многие утверждают, что король все-таки был женат на Люси Уолтер! И самое главное — он стоит за дело протестантов!

— Карлтон! — воскликнула мать. — Ты же не…

— Дорогая моя, — рассудительно ответил он, — можешь быть уверена, я поступлю так, как сочту необходимым для нашей семьи.

Больше он не мог сказать ничего, но он ждал, и мы знали, что в один прекрасный день его позовут. Прошло почти три недели, и вот, наконец, это случилось. Монмут высадился в Дорсете и призвал всех друзей присоединиться к нему. Он собирался силой отобрать трон у Якова.

В тот же день, как отец уехал, Парламент обвинил Монмута в государственной измене, где говорилось, что за голову герцога, живого или мертвого, назначена награда в пять сотен фунтов. Мать была безутешна.

— Ну почему он должен был сделать это?! — рыдала она. — Ведь разразится гражданская война! Почему мы должны вставать на чью-то сторону? Какое мне дело до того, какой король сидит на троне?

— Это имеет значение для отца, — сказала я.

— Неужели это значит для него больше, чем его дом, его семья?

— Он всегда защищал кого-то, — напомнила я ей. Она кивнула, и горькая улыбка тронула ее губы. Я знала, что она вспоминает, как впервые вошла в этот дом, когда она приехала сюда со своим первым мужем — отцом Эдвина, — и как встретилась здесь с отцом, который тогда рисковал своей жизнью ради дела.

— У Монмута ничего не выйдет! — страстно произнесла она. — Я знаю это!

— А я знаю, — уверила я ее, — что отец выживет в любой ситуации!

Это немного успокоило ее, и нам оставалось только ждать. Тогда мать и дала мне прочитать наши семейные дневники, и я узнала много нового для себя. Теперь я испытывала к ним обоим новую, особую нежность.

Пришли очередные известия. Монмут взял Таунтон, и у всех создавалось впечатление, что весь запад страны готов присягнуть ему. Опьяненный победой, он, в свою очередь, выпустил указ, прямо противоположный королевскому, где сам предлагал за голову короля Якова пятьсот фунтов и называл парламент бунтарским.

Как сказала мать, это было обычным хвастовством с его стороны. Он был молод и безрассуден. Вполне возможно, что он действительно являлся сыном короля, но он никогда не станет таким, каким был его отец.

— Но как же отец? Ведь Монмут обречен на поражение, оно у него на лице написано! Я молю Бога, чтобы Он защитил отца!

Вскоре пришло торжествующее письмо от отца: в Таунтоне Монмут был объявлен королем и теперь шел на Бристоль. Позднее мы услышали, что он так и не дошел до него, ибо приближалась армия короля, поэтому он отступил в Бригуотер и там готовился к большому сражению.

Отец написал нам накануне битвы и послал письмо с нарочным:

— «Возрадуйтесь, ибо вскоре будет на нашем троне новый король, и, хотя его и будут именовать Яковом, звать его будут не Яковом Стюартом. Это будет Яков Скотт, король всей Англии"

Прочитав это письмо, мать ужасно разозлилась.

— Как было глупо с его стороны — писать такое! Такой риск! О, Присцилла, я боюсь за него, я так боюсь!

Я снова упомянула о том, что отец выберется из любой беды.

Исход той роковой битвы хорошо известен всем. Да и что мог сделать Монмут против королевских сил, возглавляемых графом Фавершемом и Джоном Черчиллем? Армия же Монмута состояла из крестьян да еще из людей, подобных моему отцу, которые, несмотря на свою храбрость и преданность, никогда не были профессиональными воинами.

Армия Монмута была с легкостью разгромлена, а сам Монмут, увидев, что все пропало, больше заботился о собственной жизни, нежели о жизнях тех, кто так преданно защищал его. Многих взяли в плен — среди них оказался и отец.

Мы были поражены до глубины души, хотя мать ожидала несчастья с той самой поры, как скончался король.

Новости становились все хуже. Отец находился в тюрьме, в Дорчестере, и, когда мать узнала, что на суде будет председательствовать сам Верховный судья — барон Джордж Джеффриз, ее охватил ужас.

— Он жестокий человек! — воскликнула она. — Он злобен и отвратителен! Я такие истории слышала о нем, а судьба твоего отца будет зависеть только от его милосердия! Когда его еще только назначили на этот пост, Карлтон сказал, что не понимает, почему именно ему предоставили эту должность. Король тоже не любил Джеффриза, однажды он даже сказал, что у того нет ни знаний, ни здравого смысла, ни манер, но зато он обладает большей наглостью, чем десять уличных проституток, вместе взятых. Это было знаком того, что король начинает слабеть, раз все-таки он уступил. О, я так боюсь! Джеффриз ненавидит таких, как твой отец: он завидует им, их добропорядочности, уму и твердости. Он никого не пощадит! Ничто не доставляет ему большего наслаждения, чем смертный приговор!

Я не могла выносить ее отчаяние. Я все время придумывала невероятные планы освобождения отца. Мысль о том, что его заточили в тюрьму, была сама по себе ужасной.

Томас и Кристабель приехали навестить нас сразу, как только услышали новости, — они были искренне опечалены. Томас даже попробовал нас успокоить.

— Джеффриз жаден, — сказал он. — Намекают, что в обмен на некоторую сумму он проявит снисходительность. Говорят, он надеется сделать себе состояние на этих разбирательствах, так как в это дело вовлечены очень богатые люди!

— Тогда у нас есть надежда! — воскликнула мать.

— Но это надо проделать очень тактично, и тогда, думаю, он пойдет вам навстречу!

— Я отдам все, что у меня есть! — с жаром ответила она.

Приезд семейства Уиллерби немного развеял мрачное настроение матери, и той ночью она пришла ко мне в комнату. Она выглядела очень болезненно, под глазами у нее залегли темные тени. Мне так хотелось успокоить ее, я знала, что без отца жизнь для нее потеряет всякий смысл. Войдя в комнату, она остановилась у двери.

— Я решилась! — сказала она. — Завтра я уезжаю в Дорчестере!

— Я поеду с тобой! — ответила я.

— О, мое милое дитя! — воскликнула она. — Я знала, что ты так скажешь!

— Рано утром все соберем, — сказала я, — и сразу, как будем готовы, выедем.


События, что последовали вслед за этим, стали для меня настоящим кошмаром. По сей день я с ужасом вспоминаю то время.

Путешествие проходило в мрачной обстановке, и в гостинице, где мы остановились, только и говорили о так называемом восстании Монмута. Имя судьи Джеффриза, как правило, произносилось шепотом, и было очевидно, что все искренне сочувствуют его жертвам. Дело было не только в том, что он выносил самые жестокие приговоры, но и в том, что он делал это с огромным удовольствием и мог превратить невиновного в закоренелого преступника.

Постепенно мы приближались к западу страны, и темные тучи все плотнее сгущались над нами. Армия Монмута действовала только в Дорсете и Соммерсете, поэтому пленников судили только в этих графствах. Джеффриз чувствовал себя там как рыба в воде. Он наслаждался своей мерзкой работой. Приговор приводился в действие сразу по вынесении, и никаких исключений не делалось: через двадцать четыре часа после суда виновный уже болтался на виселице.

— О, Боже, — взмолилась мать, — помоги нам прибыть туда вовремя!

Думаю, я больше жалела ее, чем отца. Если он будет приговорен к смертной казни, смерть наступит очень быстро. Ее же эта трагедия будет преследовать до конца жизни. Она чуть с ума не сходила от страха. «Мы спасем его!» — пообещала я ей. Это вполне возможно, и она должна надеяться. Мы приедем туда вовремя, мы пожертвуем всем, лишь бы спасти жизнь отца.

Но больше всего мать страдала, когда нам приходилось останавливаться на ночлег! Будь ее воля, она ехала бы и по ночам. Чем ближе мы подъезжали к месту заключения отца, тем сильнее охватывал нас смертельный ужас. Судья, о котором все говорили с таким отвращением, отдал приказ, чтобы все могли видеть, что происходит с предателями. По несколько раз за день мы проезжали мимо деревьев, на ветвях которых висели части человеческих тел или трупы повешенных. Воздух был пропитан запахом смерти.

— Что нам делать? — Мать была безутешна. — Что можем мы сделать, когда приедем?

В одной из гостиниц, где мы остановились на ночь, мы услышали рассказ о деле леди Лайл, все преступление которой заключалось в том, что она накормила двоих последователей Монмута, которые бежали с поля сражения. Джеффриз обошелся с бедной женщиной так жестоко, что этот случай обсуждался повсюду.

У этого судьи были способы запугать присяжных и заставить их вынести тот вердикт, который нужен был ему. Если же они вдруг склонялись к милосердию, он прожигал их таким взглядом, что они начинали дрожать в своих креслах. Даже присяжные были не уверены в своей судьбе — судья вполне мог возбудить дело и против них самих, если они не будут исполнять его приказов.

Эту бедную женщину обозвали предательницей, и она должна была умереть смертью предателя. Он приговорил ее к смерти на костре.

Чаша терпения постепенно переполнялась. Более того, пошли слухи, что жестокость, продемонстрированная по отношению к леди Лайл, исходила из высших кругов, ибо леди была вдовой Джона Лайла, одного из судей, приговоривших к смерти Карла.

Все выглядело так, будто король мстил за смерть своего отца, и друзья леди Лайл утверждали, что она виновна лишь в том, что, во-первых, накормила людей, которые, как оказалось, бежали из-под Седжмура, и, во-вторых, что была женой человека, который вместе с остальными приговорил к смерти Карла.

Якову надо было хорошо обдумать это дело. Как бы поступил его брат Карл? Он никогда бы не позволил, чтобы с женщиной так обращались. Якову не нравилось, когда его сравнивали с его братом, но у него хватило здравого смысла, чтобы понять, что если он обречет несчастную женщину на одну из самых варварских смертей, это не пойдет ему на пользу. И в то же самое время ему хотелось, чтобы все убедились в том, что поднимать оружие против него бесполезно. И леди Лайл была спасена от смерти на костре лишь затем, чтобы ей тут же отрубили голову на плахе.

С тех пор как мы уехали из дома, мать почти ничего не ела. Она очень побледнела и похудела. Я начала опасаться за ее здоровье.

Затем до нас дошли новости. Монмут бежал в Нью-Форест еще до окончания сражения. Там он прятался несколько дней, но вскоре был схвачен и доставлен в Лондон, где обратился к королю с просьбой спасти его жизнь.

— Ради моего отца! — умолял он. — Вы — мой дядя, вспомните об этом!

Но Яков помнил лишь то, что Монмут пытался отобрать у него корону. «Нет никакого смысла откладывать казнь», — сказал он в ответ.

Мы уже добрались до самого Дорчестера, когда нам сообщили о смерти Монмута. Он бросил армию, он раболепствовал перед королем, но, как только его известили о приговоре, он встретил смерть лицом к лицу, подтвердив на эшафоте преданность английской церкви. Это, должно быть, была ужасная сцена, потому что палачу пришлось ударить пять раз, прежде чем удалось отделить голову от тела. Так погиб герцог Монмут — отважный, честолюбивый и не разборчивый в средствах человек. По крайней мере, он умер смертью храбрых.

Мы остановились в гостинице Дорчестера, города торгового и полного людей, ибо сквозь него проходила дорога на Девон и Корнуолл. Земляные укрепления города, известные как Замок Девственниц, — реликвия, возведенная еще четыре тысячелетия назад, когда все земля была покрыта лесами, — привлекали к себе множество людей, но нам было не до прогулок.

Мать, обезумевшая от беспокойства и расстроенная до глубины души, так как понятия не имела, каким образом можно договориться об освобождении отца, впала в отчаяние. Результатом всех ее волнений явилась страшная лихорадка, которая свалила ее, стоило нам приехать в город. Я перепугалась и утром побежала за доктором. Он пришел и сказал, что мать должна отдохнуть и что ни в коем случае ее нельзя беспокоить. Чтобы она заснула, он дал ей какого-то лекарства.

— Вы приехали сюда, потому что в тюрьме сидит кто-то из ваших родственников? — спросил он. Я кивнула в ответ.

Доктор печально покачал головой:

— Не будите ее как можно дольше. Причиной ее болезни были сильные переживания. Я уже достаточно навидался таких случаев с тех пор, как наш город превратили в место судилища и бойни.