Вирджиния Эндрюс - Дитя заката

– Пока, Триша.

Я застыла на месте с телефонной трубкой в руках. Голос Триши звучал у меня в голове как эхо, постепенно умолкая, пока не пропал совсем. Когда-то я была юной и невинной, полной радужных грез. Я не могла не улыбнуться, когда вспомнила свой первый приезд в Нью-Йорк. Как меня пугали толпы людей, высокие здания! Я не знала, как реагировать на Агнессу Моррис, эксцентричную, неутомимую актрису, которая содержала наше общежитие. А потом Триша вторглась в мою жизнь и преподнесла все радости большого города, ночные бары, театры, магазины. Она ходила со мной на прослушивание в класс Михаэля Саттона, который выбрал всего несколько студентов для своих занятий. Мы с Тришей в то утро обезумели от восторга, мы неслись по улице, не обращая внимания на автомобили, а потом мы увидели его... Он выглядел так, словно сошел с обложки шикарного журнала. Я никогда не забуду, как встретились наши взгляды. Они были такие многообещающие, о таких взглядах слагали песни, писали романы. Каких тайных струн Вселенной касались наши души в своем единении, рождая такую симфонию, что к ее гармонии не могли остаться равнодушными даже уши медведей, привыкших к незатейливым песням сибирских лесов. Даже сейчас мне слышится его прекрасный голос.

– Эй, – вошел Джимми, закутанный в махровое полотенце, – ты почему сидишь с телефонной трубкой в руках и улыбаешься?

– Ох, – я только сейчас поняла, что еще не положила трубку на место, – только что звонила Триша, мы так приятно с ней поболтали.

– Хорошо, – я почувствовала на себе пристальный взгляд Джимми, – с тобой все в порядке?

– Да, – я положила трубку на место, – то есть нет. Обними меня, мне холодно, как перед концом света. Обними меня.

Он бросился ко мне и начал целовать волосы. Я с благодарностью за вечную готовность излить на меня всю свою нежность прижалась к широкой груди Джимми.

– Не говори так, – взмолился он. – Мы проживем долгую жизнь, очень долгую, и умрем в один день.

Его слова для моей истерзанной души были целебным бальзамом. Я запрокинула голову, его жаждущие губы нашли мои и в неистовом поцелуе наполнили меня надеждой, надеждой на то, что самые сокровенные мечты станут реальностью.

В день свадьбы атмосфера в отеле была восхитительной. Все были заняты подготовкой к предстоящему торжеству. От радости я словно парила в воздухе и постоянно ловила на себе пристальные взгляды и искренние улыбки окружающих. Я находилась в состоянии необычайного подъема. Головокружение от счастья – так точнее всего можно охарактеризовать мое ощущение. Я постоянно старалась сдерживать свои эмоции.

Единственной неприятностью, случившейся в тот день, было сообщение матери о том, что у Клэр проблемы в школе. Я знала, что моя драгоценная сестрица лопается сейчас от зависти. Когда она звонила домой, все только и говорили о свадьбе. Ее бесило, что я нахожусь все время в центре внимания. Даже Филип потихонечку радовался моему счастью и имел неосторожность сказать ей об этом. Клэр отказывалась приехать домой и этим сама себе создавала лишние трудности.

Мать вошла в комнату, когда я готовила Кристи ко сну.

– Я не знаю что делать, – заплакала она, нервно сжимая платочек в руках. – Миссис Турнбэль уже дважды звонила. Клэр запустила все предметы и плохо ведет себя на занятиях, у нее огромные проблемы с весом, с психикой, и... и она курит травку и пьет виски с двумя своими подругами. Сегодня, – мать устало опустилась в кресло и растерянно договорила, – коридорный нашел в ее комнате мужчину.

Она уставилась на кроватку. Кристи приподнялась и невинно посмотрела на свою бабушку открытым детским взглядом, похоже, наводившим на мою мать мистический ужас.

– Я не знаю, чем помочь Рэндольфу. Он все хуже и хуже, он не слышит меня, я пытаюсь ему что-нибудь объяснить, а он сидит молча и тупо смотрит в пространство. Например, полчаса назад... – мать запнулась, – он чуть не убил меня своим видом. Помоги мне, Дон. Скажи, что делать.

– Я говорила тебе, созови для Рэндольфа врачебный консилиум.

– Доктор осматривал Рэндольфа.

– Ты никогда не говорила мне об этом, мама, я не знала. Когда его осматривали?

– На прошлой неделе, – мать принялась рассматривать свои ногти.

– И? Что он сказал? Он что-нибудь прописал?

– Он хотел, чтобы я поместила Рэндольфа в клинику для душевнобольных, чтобы провести полную диагностику. Но как? Это невозможно! Только подумай, один из Катлеров находится в дурдоме! Люди будут смотреть на меня как на жену сумасшедшего! Это невозможно! – Она снова заплакала.

– Но, возможно, так будет лучше для Рэндольфа? – Я не смогла скрыть в своем голосе презрение к матери.

– Ох, для него-то лучше, – она закрыла лицо руками. – Я просила доктора прописать какие-нибудь пилюли, процедуры, но он игнорировал мои слова. Помоги мне, сделай что-нибудь!

– Что? Что я могу сделать? – Я не могла понять, к чему она клонит.

– Я не знаю, позвони миссис Турнбэль и поговори с ней о Клэр. Они хотят ее исключить из «Эмерсон Пибоди».

– Я? Позвонить миссис Турнбэль? – Я рассмеялась. – Она же ненавидит меня, а о Джимми даже слышать не может и сделает все возможное, чтобы держать нас подальше.

– Но это было в прошлом, а теперь ты владелица лучшего курорта на побережье, ты можешь ей пообещать материальную поддержку, ну хоть что-нибудь. Что станет со мной, если Клэр исключат! Еще одно пятно на нашей семье.

– На твоей семье, – холодно ответила я.

– Это касается и тебя, Дон, и надеюсь, в будущем коснется тебя намного больней, чем меня, – ее глаза стали белыми от гнева. – Я работаю день и ночь, чтобы защитить нашу честь... Я надеялась, что ты окажешься немного умнее и более респектабельной. И, в конце концов, я твоя мать, а ты стремишься забыть этот факт.

Я покачала головой, этого не выдержат мои нервы. Мать впадает в истерику, когда я пытаюсь ей объяснить суть вещей, ей кажется, что реальное освещение проблем лишает ее комфорта и счастья.

– Мама, мы были всегда чужими друг для друга. Я хотела бы тебе помочь с Клэр, но не могу, ты не слышишь меня. Миссис Турнбэль, скорее всего, не захочет разговаривать со мной по телефону. И как ты думаешь, что сделает Клэр, когда узнает, что я хлопочу за нее? Она ненавидит меня и не позволит мне вмешиваться. Нет, ты собираешься переложить на меня свои родительские обязанности. Съезди сама и переговори с ними. Встретьтесь и обсудите свои проблемы.

– Что? Что за нелепая идея? Я? Ехать в эту грязь, в эту школу? – Она вытерла слезы изящным жестом и истерично рассмеялась. – Как глупо!

– Ты же ее мать. Не я. Ты должна заботиться о ней, – настаивала я.

– Я ее мать, но я не знаю, что мне делать, – она ненадолго задумалась. – Хорошо, если ты отказываешься помочь, тогда я поговорю с мистером Апдайком. Да. – Эта идея воодушевила ее. – Это расставит все точки над «i», тем более что мы сами ничего не можем сделать.

– Твои претензии несерьезны. Мистер Апдайк наш адвокат и решает только те проблемы, которые связаны с законами, – ответила я.

– Нонсенс, он всегда был частью нашей семьи. Всегда. Бабушка Катлер относилась к нему только с этой позиции, и ему это нравилось. Он поможет мне. Я знаю, что он поможет. Он позвонит, естественно, и не даст им исключить Клэр. – Она выпрямилась и посмотрела на себя в трюмо. – Только посмотри, – простонала она, – только посмотри, как это все ужасно отразилось на мне, стало больше морщин. – Мать показала на уголки своих глаз, и я, конечно, ничего не увидела, кожа у нее была как у Вечно юной богини. – А мои волосы, – она приподняла прядь и поднесла к моим глазам, – ты знаешь, что я обнаружила, когда сегодня утром причесывалась? Знаешь? Седой волос. Да, да, седой волос.

– Мама, все стареют. Ты же не можешь всю жизнь выглядеть как юная красотка.

– Если ты не будешь забивать голову чужими проблемами и будешь заботиться о себе, то можешь очень долго оставаться «юной красоткой».

– Проблемы Клэр и Рэндольфа ты не можешь называть чужими. Клэр – твоя дочь, а Рэндольф – муж.

– Не напоминай, – бросила мать и, махнув рукой, направилась к выходу. – Когда-нибудь, дорогая, ты поймешь, что я тот человек, к которому ты должна испытывать наибольшую симпатию.

Я хотела сказать, что мне очень жаль ее, жаль, что она такая эгоистичная, что она не может любить даже собственных детей, что мне жаль ее за то, что она пытается противостоять естественному ходу событий, и что желаю ей с каждым годом становиться все грациозней и выигрывать битвы с каждым седым волосом. Но однажды она проснется, и собственное тело ей покажется смирительной рубашкой, зеркала будут вызывать слезы, фотографии, сохранившиеся со времен ее молодости, будут вонзаться иглами в ее душу. Но я остановила себя.

Мать позвонила господину Апдайку, и он согласился поговорить по поводу Клэр. Миссис Турнбэль соблаговолила предоставить Клэр еще один шанс, но я не сомневалась, что через некоторое время ее ждут еще более серьезные неприятности. Поэтому я не согласилась поручиться за Клэр перед администрацией «Эмерсон Пибоди», когда мистер Апдайк сделал мне подобное предложение. Джимми очень понравилась моя твердость.

– Мне хотелось бы зайти как-нибудь в кабинет миссис Турнбэль и увидеть выражение ее лица, – сказал он.

– Она оценит твой поступок, Джимми.

– Да, но в этот раз нам больше нечего будет бояться, – он рассмеялся.

Сколько в жизни великого и смешного, сколько тайных путей в лабиринтах судьбы! Несколько лет тому назад, когда я была далеко от Джимми и Ферн, от папы Лонгчэмпа, когда я ехала темной ночью по пустынной дороге, чтобы вернуться в свою настоящую семью на побережье Катлеров, я испытывала прямо-таки пророческий ужас. Помню, как меня провели через черный ход в гостиницу и я предстала пред бабушкой Катлер, которая, желая унизить меня, заставляла чистить унитазы и застилать постели. А теперь, развалившись в ее кресле, я подписываю векселя, беру на себя ответственные решения, у меня прекрасный ребенок и Джимми, меня ждет замужество. Нет, прошлое не наполнило мое сердце ненавистью, я не грезила о реванше, теперь пришло время прощения, любви и надежд. Я даже сумела со спокойствием принять известие о том, что Клэр отказывается удостоить своим присутствием банкет в честь моей свадьбы.

– У меня назначено свидание, которое я не могу отменить, – заявила она, надеясь, что я начну убеждать ее приехать.

– Хорошо, мне очень жаль, Клэр.

– Мне самой жаль, – продолжала она, не оставляя своей надежды.

– Может быть, но я буду постоянно помнить о тебе.

Не знаю, оценила ли она мой сарказм.

– Я не могу представить, что чувствует женщина, выходящая замуж чуть ли не за собственного брата, – парировала она, – или между вами не было других отношений?

– Я уверена, что ты всех постараешься убедить в этом.

– Это грязная инсинуация! – закричала она.

– Ах, извини, Клэр, но у меня много дел более важных на данный момент. Я вынуждена попрощаться. Спасибо за звонок и за добрые пожелания, – сказала я, хотя она мне так ничего и не пожелала. Я повесила трубку еще до того, как она успела мне что-нибудь ответить, и с блаженной улыбкой откинулась на спинку стула. О, как я ее разозлила, из ее ушей, наверное, валит дым. Я настолько живо себе это представила, что от души посмеялась. В любом случае о ком жалеть?

На следующий день приехала Триша. Мы так обрадовались друг другу, что еще чуть-чуть – и лопнули бы от счастья. Я с утра ждала ее перед входом в гостиницу, отправив за ней на вокзал свою личную машину. Триша со слезами радости выпорхнула из нее и бросилась мне на шею. Мы крепко обнялись, и плакали, и смеялись, и пытались говорить – одновременно.

– Ты выглядишь прекрасно, – произнесла я.

– Спасибо, и ты тоже. И это место! – Она огляделась вокруг, стараясь запомнить каждую деталь.

Триша приехала в один из теплых ранних весенних дней. Только появились цветы, и садовник вчера впервые подстриг траву. По-моему, нет ничего прекраснее запаха свежей травы. Прямо через дорогу был виден океан, спокойный и величественный.

– Здесь так красиво, и все это твое, – добавила Триша, широко распахнув глаза. – Я хочу все немедленно осмотреть, особенно церковь, где ты будешь венчаться, банкетный зал, все, все, все... Твое свадебное платье.

– Ты знаешь, в обязанности свидетельницы входит подбор моего гардероба для медового месяца. Мать дала мне по этому поводу подробные инструкции.

– Я догадывалась, – Триша схватила меня за руку, – пойдем, ты мне все покажешь.

Казалось, что меня держит за руку легкий порывистый ветер. Я не успевала ее привести в одну часть гостиницы, как она тянула меня в другую. Она пыталась познакомиться с каждым, кого мы встречали, и узнать, что входит в круг его обязанностей.

Особенно понравились Трише кухня и колдующий над кастрюлями Насбаум. Она была в восторге от его яств. После дегустации я повела ее в свои апартаменты; на пути мы встретили мать, и нас позабавили ее сердитые гримасы и ухмылки. Как комична была ее злоба! С трудом сдерживали смех, но едва дошли до моей комнаты, расхохотались.