Возникла пауза. У меня мелькнула мысль поднять тему о предоставлении родственного займа: ситуация складывалась как по нотам, момент был самый подходящий. Но я знала — слова застрянут в горле. Последний месяц оказался тяжелым и трудным, мечта о «Таллула дизайне» начала казаться несбыточной, но, несмотря ни на что, я не могла принудить себя заговорить о деньгах. Замечу в скобках: особую прелесть нашей жизни составляет возможность неоднократно совершать одни и те же ошибки.

Папе наконец удалось привлечь внимание официантки, когда та проходила мимо с подносом, уставленным стаканами с содовой. Девушка улыбнулась и пообещала немедленно нами заняться.

— Через несколько недель уходит Ванда, — как бы между прочим сообщил отец. — На ее должность переходит один из моих ассистентов, стало быть, образуется вакансия. Вряд ли Чарли успел кого-нибудь найти. Если тебя интересует…

— Я подумаю, — уклончиво сказала я. Подобная идея уже высказывалась и была отвергнута — четыре года назад, через двадцать шесть дней после смерти мамы.

— Позвони Чарли, он расскажет тебе об обязанностях. Уровень, конечно, для начинающих, но ассистенты выполняют много интересной творческой работы и неплохо зарабатывают, — продолжал папа с надеждой в голосе, явно принимая открывшуюся возможность за спасительный просвет, трещину, через которую можно пролезть без мыла и уговорить меня войти в семейное дело.

Я кивнула и огляделась, высматривая официантку, изо всех сил стараясь не выдать охватившей меня паники. Предлагаемое место — именно то, что мне хотелось, работа, какую я стала бы искать, бросив Медичи, но я не хотела соглашаться. Нет. Я не смогу работать с отцом и ежедневно делить с ним одно пространство. Двадцать шесть дней. После смерти мамы не прошло и месяца, когда папа повел Кэрол веселиться в «Рэйнбоу рум».

Родственники, друзья и психотерапевт (недостаточно компетентный, по моему мнению) в один голос твердили, что двадцать шесть дней не показатель чувств отца к матери, упирая на подтасованную, сглаженную версию событий: мать болела долго, триста семьдесят семь дней, и отец настрадался за этот срок. Погружая катетер в спину больной и откачивая из легких раковый экссудат, он как бы уже носил траур по умирающей жене. Я не разделяла эту точку зрения. Печаль не гонки, тут фальстарты не проходят, и не обед в самолете, который можно заказать заранее, до того как поднимешься на борт. Это проносящийся по жизни ураган, о силе которого можно судить лишь по масштабу разрушений. Для меня смерть мамы стала торнадо. Для отца — заурядной грозой.

Возможно, я была не права. Должно быть, я чего-то не понимала. Не исключено, что Джозеф Уэст любил жену всем сердцем, а не относился к ней с отстраненным равнодушием, которое позволило ему пойти развлекаться с другой женщиной через двадцать шесть дней после смерти супруги. Но таким я с тех пор его вижу. Вот в таком свете мне предстал отец.

— Значит, Ванда увольняется? — спросила я, ухватившись за подвернувшуюся тему.

— Ее муж получил работув Сан-Франциско. Они купили большой особняк викторианской эпохи и просили сделать для них эскиз интерьера. Может, я и возьмусь. Сначала надо посмотреть планировку.

Папа не любил оформлять интерьеры. У него была склонность к смелым цветовым решениям, которые неизменно оказывались удачными вопреки опасениям осторожных хозяев, к тому же отец изумительно умел совместить разнородные элементы и получить идеальное целое. Однако общая картина — не его конек: Джозеф Уэст предпочитал работать над одним элементом головоломки. Будучи начинающим дизайнером — задолго до того, как любой производитель в мире мечтал уговорить папу создать для него что-нибудь, — он оформлял интерьеры, чтобы кормить семью. Но с тех пор как имперский стиль принес отцу первый успех — стул «Петергоф», стол «Царское Село», диван «Павловск», — папа держался подальше от интерьеров. Корифеи дизайна могут позволить себе не идти на компромиссы ради заработка.

Я не бывала в Сан-Франциско и не видела Ванду со дня похорон матери, но выказала огромный интерес к ее жизни и делам. Лучше говорить о малознакомых людях и неизвестных улицах, нежели затрагивать темы, слишком близкие для меня и отца.

Ленч удалось наконец заказать, хотя официантка и не прибавила прыти. К тому времени когда она принесла еду, мы исчерпали нейтральную тему о Ванде и я, чтобы убить время, принялась расспрашивать об остальных работниках отца, от Чарли до курьера.

— Как поживает Николас? — поинтересовался папа, ожидая, пока кофе остынет. Только что мимо проходил официант с подносом-тележкой, и отец опять сидел перед полной кружкой. Я-то думала, скоро финиш, через несколько минут счет будет подписан и я уберусь восвояси, но теперь предполагалось сидеть еще добрых пятнадцать минут. — Вы не раздумали приехать в Хэмптоне на День труда? Кэрол вас очень ждет. Она затевает грандиозное барбекю.

Я поморщилась:

— Мне казалось, все будет скромно?

— Мне тоже, — засмеялся отец, беспомощно пожав плечами. — Задумывалась семейная вечеринка, но Кэрол то и дело вспоминала, кого еще нужно пригласить, и гостей набралось почти как на свадебный банкет. Кэрол обожает веселиться и делает это естественно, без усилий.

Хотя способ добиваться своего вызывал отвращение — мачеха все делала постепенно, тихой сапой, доливая по нескольку капель воды, пока вы не утонете, — она существенно облегчила мне задачу. Скучать никто не будет — вечеринка слишком масштабна, чтобы заметить отсутствие одной из дочерей.

— Не исключено, что в праздник мне придется работать, — сказала я, подготавливая почву для будущих извинений. — Я еще не знаю, какая у них тут система. Новичков всегда держат в черном теле. Еще посадят сторожить магазин, пока остальные будут загорать на пляже.

Извинения звучали логично, слишком логично, и, пока папа маленькими глотками пил кофе, я невольно задумалась о вероятности такого казуса. Это был не просто предлог увильнуть от семейных праздников: я действительно пребывала в самом низу тотемного столба[15].

— Мы проведем в Хэмптонсе все выходные, — после паузы произнес отец. — Приезжай в любой день. Кэмми и Сэмми ожидаются вечером в четверг, но не волнуйся, места хватит для всех.

Я не волновалась. Через неделю позвоню отцу на работу чуть раньше половины десятого — его обычного времени появления в офисе — и наговорю на автоответчик, что работаю оба выходных.

— Посмотрю, что можно поменять.

— Отлично. — Папа посмотрел на часы. — Пожалуй, пора возвращаться.

Я взглянула на здание напротив. Окна «Старка» были декорированы ведрами и лопатами из полированной стали. За стеклом можно было разглядеть Джеффри, стоявшего недалеко от входа, и покупательницу, красивую женщину в цветастом платье. Джефф держал одну из ваз муранского стекла работы Тапио Вирккала и временами кивал.

Я помахала, чтобы привлечь внимание официантки, и международным жестом попросила принести счет. Пора было возвращаться на работу. Минут через десять девушка, проходя мимо, на ходу бросит счет на стол, но с отцом этот номер не пройдет: он уже достал кредитку, и официантке придется остановиться, повернуться и сказать «спасибо».

Когда я вернулась в магазин, Джеффри соблазнял покупательницу политикой возврата «Старка», заверяя, что у нее будет тридцать дней на окончательное решение. «Возьмите вазу домой, — говорил он, — поставьте ее в гостиной, соберите урожай комплиментов и, если сможете прожить без атмосферы постоянного восхищения, приносите назад — мы вернем вам деньги». Это излюбленная тактика Джеффри. По его мнению, основная задача продавца — сделать так, чтобы товар попал в дом к покупателю. Люди, как правило, нелегко расстаются с вещами.

Не обращая внимания на злобный взгляд Джеффри, чей подлинный гений — в умении помнить мелкие обиды даже во время обхаживания выгодного клиента, я прошла к покупателю, разглядывавшему посуду «Алесси» из полированной нержавеющей стали. Большинство товаров этой фирмы стоят недорого и почти не дают комиссионных, но я ненавязчивая продавщица, из тех, которые не вьются вьюном вокруг клиента, а позволяют спокойно сделать выбор, без уговоров и старой как мир лести. Поэтому качество проданного мной значительно превышает количество. Маленькая скидка, позволяющая сохранить достоинство.

Глава 2

Когда я вошла в квартиру, телефон звонил, но поднимать трубку не хотелось. План Ханны получить роль в фильме Адама Уэллера разыгрывался как по нотам, и в последнее время житья не стало от звонков с выяснениями подробностей, касающихся дербиширского поместья «герцогини». Неожиданно для себя я получила роль агента по недвижимости, которой вовсе не добивалась. Меня рекрутировали с помощью хитрости и коварства.

— Пожалуйста, поговори с английским акцентом, — попросила Ханна, вернувшись с банкета в своем потрясающем красном платье. Глаза подруги блестели от возбуждения. Вокруг нее как бы роились мириады открывшихся возможностей. Свинцовый ливень на время прекратился.

Просьба об английском акценте показалась мне non sequitur[16], но вполне вписывалась в непостижимую логику Ханны. Покорившись неизбежному, я произнесла фразу про баранину и пудинг с кровью.

Придя в ужас от моего чудовищного произношения, Ханна на секунду сникла, но тут же овладела собой.

— Хорошо, попробуем еще раз, только без кокни[17]. И пожалуйста, напирай на «х».

— Я и так нормально «хакаю», — неожиданно для себя возразила я с вызовом.

Ханна недоверчиво склонила голову набок:

— Ладно, давай вообще воздержимся от «х». Повторяй за мной: «Дожди в Испании пройдут в основном над равнинами».

— Я не стану играть Элизу Дулитл для твоего «Энри Иггинса»!

— Ага, видишь, ты все-таки глотаешь «х», — торжествующе сказала Ханна, словно получив неоспоримое доказательство.

— Это же цитата, я нарочно!

Не оценив иронии, Ханна упорно гнула свою линию:

— Попробуем что-нибудь другое. Не будем мелочиться: изобрази-ка иностранный акцент.

— Иностранный?

— Не американский.

Я открыла рот, но Ханна, оказывается, еще не закончила перечислять условия:

— Да, канадский тоже не пойдет. Нужно что-то неопределимо-европейское. Представь, что я говорю с тобой по телефону, и заставь меня теряться в догадках, откуда ты — из Лихтенштейна или Бельгии. Ясно?

По-прежнему не догадываясь о цели фонетических экзерсисов, я честно попыталась изобразить требуемое и попросила конюха принести мне кружевной зонтик от солнца.

Ханна кивнула, размышляя о чем-то:

— Эмигрантка из России. Смелый выбор. Не то, на чем бы я остановилась, но должно сработать. Теперь расскажи свою биографию.

Я озадаченно воззрилась на подругу:

— Биографию?!

— «Откуда вы приехали? Причина бегства из России? Как и почему попали в Нью-Йорк? — забросала меня вопросами Ханна. — Ничего не упускайте и не добавляйте от себя». Давай.

Я почувствовала себя Пегги Сойер в плохо срежиссированной, облегченно-гастрольной версии «Сорок второй улицы» и возмутилась:

— Не желаю придумывать себе биографию!

— Прекрасно, тогда придумаю я, тебе останется только выучить наизусть.

— Для чего?

— Потому что у меня нет времени готовить суфлерские карточки.

— Нет, я хочу знать, для чего мне фиктивная биография.

Ханна закрыла глаза, не то молясь о ниспослании терпения, не то напоминая себе никогда не связываться с детьми и животными.

— Тебе же нужно о чем-то говорить с секретарем в ожидании аудиенции с президентом кинокомпании «Юниверсал»!

Меня охватила паника. Я поняла, к чему она клонит. Я не знала, какими путями и какой ценой Ханна собирается добиться цели, но сама цель была очевидной, прямо-таки нанесенной на карту большим красным кружочком.

— Ханна, с какой стати мне ждать в приемной президента «Юниверсал»?!

— Заправилы Голливуда всегда заставляют посетителей ждать, — со знанием дела объяснила Ханна, для которой, похоже, не осталось тайн во Вселенной. — Демонстрация силы, ничего личного. В этом бизнесе, детка, нельзя принимать пренебрежение близко к сердцу, иначе затопчут.

Лицо Ханны разгорелось, глаза сверкали, надежда, казалось, сочилась из всех пор кожи. Я не собиралась специально разрушать ее мечту, не хотела играть роль большого злого волка, который сдует ее карточный домик, но ничего другого не оставалось. Некоторые планы заведомо не заслуживают обсуждения.

— Я не стану этого делать, — твердо заявила я. Желая показать, что разговор окончен, включила телевизор и углубилась в одиннадцатичасовые новости. Краем глаза я видела Ханну. Реакция подруги стала для меня неожиданностью. Ханна не сникла, со щек не сошла краска, глаза по-прежнему сверкали. Меня окатило второй волной паники. Разговор был явно не закончен. У Ханны в запасе имелась масса сумасбродных планов.