Высмотрев свежий ломоть хлеба, я старалась предугадать реакцию своего организма на тост с маслом, когда снова зазвонил телефон.

— Извините, нет, она пребывает в уединении. Так повторилось несколько раз: пауза, телефонный звонок и разговор об уединении.

После третьего звонка во мне пробудился интерес. В замедленной реакции виновато похмелье: оно делает меня туповатой и безразличной к происходящему. Синапсы[40], знаете ли, барахлят с утра пораньше.

Взяв хлеб и масло, я захлопнула дверцу холодильника и выдержала секундную паузу, прежде чем позвать Ханну.

— Да? — отозвалась она из-за двери.

— Это я уединилась?

— Нет, насколько мне известно.

Я восприняла услышанное с облегчением. В принципе я ожидала такого ответа, ибо не припоминала каких-либо событий прошлого вечера, от которых хотелось бы спрятаться, но рада была услышать подтверждение со стороны. Пока хлеб поджаривался, телефон звонил дважды. Я доставала нож из ящичка со столовыми приборами, когда в голову пришла новая мысль.

— Ханна, — позвала я снова.

— Что?

— Это ты уединилась?

— Да, — ответила подруга, и шум фена лишил нас возможности общаться через дверь.

Я понесла тост с маслом в вылизанную до блеска гостиную — даже в уединении Ханна все аккуратно складывала и убирала в угол, — и опустилась на диван. Включив телевизор, я переключала каналы, пытаясь найти что-нибудь интересное, но сегодня меня ничто не могло увлечь. Похмелье не позволяло вслушиваться в интервью со всякими гуру учений «помоги себе сам» и запоминать, как приобрести дешевые авиабилеты. Я бездумно пялилась на экран, жуя тост и меланхолически гадая, когда отпустит ужасная головная боль.

Дверь ванной комнаты открылась через десять минут.

— Не могла бы ты найти мне таблетку ибупрофена? — спросила я, откидывая голову на спинку дивана и закрывая глаза. В утренних новостях обещали солнечный и холодный день, с пронизывающим ветром и максимальной температурой, обозначенной однозначными числами. «Дорогие телезрители, не забудьте теплый шарф». — Они в аптечке за зеркалом.

Через несколько секунд Ханна попросила вытянуть руку. Я подчинилась.

— Телефон замолчал, — сказала я, собираясь с силами. Скоро поднимусь и дотащусь до раковины. Через минуту смогу налить стакан воды и проглотить две таблетки.

— Я его отключила.

— О-о!

— Ты неважно выглядишь, — сказала Ханна, бодрая как огурчик. Вот уж чьи синапсы функционировали просто любо-дорого.

— Похмелье.

— Это из-за пятого бокала. Я выпила четыре и чувствую себя прекрасно, — сообщила Ханна как-то слишком оживленно для затворницы.

Тяжело вздохнув, я зажала ибупрофен в кулаке. Мне хотелось узнать, почему подруга «в уединении», но я была не в состоянии понять ответ, пока не отпустит боль. Я села прямо и открыла глаза. Ханна сидела рядом, с распухшими щеками и не виданным мною прежде двойным подбородком.

Лишь через секунду до меня дошло, что с подругой что-то не то. Веки опухли и набрякли после ночи разгула, и одурманенный алкоголем мозг с пьяной логикой не обнаружил в увиденном ничего странного: опухшие глаза — опухшие зрительные образы. Но нет, глаза такие трюки вытворять не способны. А Ханна — вполне.

Я закрыла глаза, не в силах видеть подругу с незнакомым обрюзгшим лицом — не потому, что она неожиданно приобрела комичный вид, просто я не сомневалась: объяснение будет длинным, пуганым и абсолютно безумным. Вот в чем заключался пресловутый план: каким-то образом отрастить на скулах несколько лишних фунтов плоти и так спастись от Джильды.

— Ты, наверное, думаешь…

Я шевельнула рукой:

— Нет.

— Но я хочу сказать…

Я снова заставила Ханну замолчать. В этот раз подруга подчинилась и молча ждала, пока я кое-как поднялась с дивана и поплелась к раковине. Наполнив стакан водой, я проглотила две таблетки и несколько раз глубоко вздохнула. Хотя лекарство еще не успело всосаться в кровь и разойтись по организму, мне стало легче от сознания, что помощь на подходе.

Я налила стакан апельсинового сока — тост успокоил желудок и сделал мысль о витаминах-углеводах вполне сносной — и встала в арке, отделявшей кухню от гостиной, рассматривая Ханну. Ее трудно было узнать. В парике с высветленными прядями, с голубыми тенями и пухлыми щеками подруга решительно ничем не напоминала себя. Передо мной был новый подвид человека — «ханнас затворникус».

— Я готова, — сказала я, подчиняясь неизбежному. Все равно деваться было некуда — в гостиной нет потайной двери, через которую я могла бы удрать. — Объясни, что происходит. Твой лимит — сто слов.

— Я прикончила себя, — с улыбкой сообщила подруга. — Вот, уложилась в три слова.

Целью краткости является точность. Это не предлог, чтобы еще больше запутать ситуацию.

— Как это — прикончила?

— Прикончила себя. Все, конец. — Ханна посмотрела на часы. Семи еще не было, но минуты, как помнит читатель, летели. — Разве тебе не надо забежать в душ?

Какой душ?!

— Что ты хотела сказать — прикончила себя?

— Герцогиня Нотгангемская разоблачена, — пояснила Ханна.

Легче мне не стало. Большая часть информации по-прежнему оставалась скрытой. Ханна на совесть потрудилась над изменением внешности, и сейчас, глядя на нее, я не могла отделаться от жуткого, неприятного и убедительного ощущения, что она действительно прикончила себя.

— И кто ты теперь?

— Джерри Уэбстер, — с готовностью ответила Ханна.

— Джерри Уэбстер?

— Актриса из Роквилля, штат Мэриленд. — И Ханна с каким-то облегчением начала рассказывать биографию Джерри Уэбстер: — У меня есть старшие брат и сестра. Брат работает дантистом, в свободное время увлекается кулинарией. Сестра — воспитательница в детском саду, замужем за очень скучным инженером. У меня одна племянница. Я училась в Американском университете округа Колумбия, где открыла в себе любовь к актерскому ремеслу. Сначала выбрала специальностью испанский язык, но на втором семестре первого курса перешла на драматическое искусство. Третий курс училась в Королевском Шекспировском обществе в Лондоне. Однажды даже оказалась в двух шагах от Джуди Денч, но ее окликнули прежде, чем я успела представиться. Горячая поклонница Феллини и Дороти Арцнер, любимое блюдо — курица пармиджиана[41], в будущем надеюсь стать режиссером.

Я была покорена. Против воли и здравого смысла я восхищалась легкостью, с которой вымышленные факты и события сходили с языка Ханны. Мадам Петрович нипочем не изложила бы свою биографию так четко. В голове крутилась масса вопросов, и каждый просился на выход первым, пока его не забыли.

— Откуда вы знаете Ханну, мисс Уэбстер?

— Познакомились на съемках «Детского часа» в театре «Американ сенчури». Она играла Розали, а я — Мэри, — ответила Ханна. Я помнила шоу. Персонаж, якобы сыгранный Ханной, — нервная завистливая девчонка, которая выдумывала небылицы, чтобы привлечь к себе внимание. — Это было три года назад, примерно в то время, когда герцогиня, по ее утверждению, жила в Австралии, покоряла сердца и завоевывала национальное признание.

— Полагаю, у вас есть запись программы в качестве доказательства?

— Конечно, — ответила Ханна с довольной улыбкой. Хорошо, когда друзья понимают вас с полуслова. — У меня есть все ее программы. Я много лет завидую Ханне черной завистью, с тех пор как в джорджтаунской постановке «Гамлета» эта негодяйка увела у меня роль Офелии. Это я должна была каждый вечер выходить на подмостки к трем сотням зрителей! Я ради этого переспала с режиссером!

— А чем объяснить отсутствие вашей фамилии в титрах «Детского часа»? — с подозрением спросила я. — Надеюсь, в списке актеров нет ничего не подозревающей Джерри Уэбстер?

Ханна решительно отмела мои инсинуации. Она не придумывает реально существующих людей.

— Я сломала ногу. Несчастный случай во время катания на лыжах — я никогда не отличалась особой ловкостью.

Я кивнула. Но сделано было лишь полдела. Джерри Уэбстер с ее черной завистью — всего лишь боеприпасы; требовалось оружие. Нужен был пистолет, или орудие, или ракетная установка — словом, то, из чего стреляют.

— И как ты намерена действовать? — поинтересовалась я, сознавая зыбкость надежды на обычный звонок в «Сахарный горошек». Ханна предпочитает писать картину более яркими красками; серые и коричневые тона не ее палитра.

— Это лучшая часть моего плана, — оживилась подруга. Быстро пройдя мимо меня в арку, она взяла газету, лежавшую на кухонном столе, и вручила мне.

Машинально взяв предложенную газету, я не открыла ее и даже не взглянула, не может быть, ведь Ханна и ее фальшивый герцогский титул не новости!

— Ну посмотри же, — подгоняла Ханна. — Открой шестую страницу.

Первое, что я увидела на шестой странице, — ее лицо. На фотографии Ханна выглядела серьезной и задумчивой. Шестая страница «Нью-Йорк пост»!!! В этот момент зазвонил мой сотовый. Мне не нужен был предлог для прерывания разговора, но телефон лежал рядом, и я ответила на звонок.

— Купи «Пост», открой шестую страницу и перезвони мне, — сказал Ник, судя по голосу, отлично выспавшийся, свежий и бодрый. Ну и синапсы у людей… Похоже, в Нью-Йорке я одна мучаюсь похмельем.

— Как раз сейчас смотрю.

— Передай Джерри, что она злой гений.

— Но как ты догадался?..

— Я с первого взгляда распознаю работу мастера. Сейчас я спешу, но скажи Ханне, что позже хочу услышать все подробности.

Я положила трубку.

— Ник передает привет.

Мне не хотелось пересказывать восхищенные ахи и охи — Ханна и так чуть не лопалась от гордости, к тому же Ник повторит ей комплименты при личной встрече. Вместо этого я пробежала глазами аннотацию к статье о талантливом нью-йоркском режиссере и обманщице-актрисе из захудалого городка.

Герцогиня из пригорода

Голливуд, гордящийся своим умением скармливать американцам любые сказки, купил-таки в прошлом месяце волшебные семена, взяв Ханну Сильвер, актрису из крошечного городка неподалеку от столицы, на роль герцогини в фильм с участием Тимоти Веймута, звезды сериала «Дело Дракулы» производства недавно созданной киностудии «Уорлд студио продакшн», поверив — напрасно, как выяснилось вчера, — что это вдовствующая герцогиня Ноттингемская. «Она всех нас одурачила, — признается восходящая звезда, популярный режиссер Адам Уэллер, учившийся с этой неблагородной девицей в старших классах. — Ее акцент и манеры полностью соответствовали образу американки, попавшей благодаря удачному браку в аристократическую среду и пять лет вращавшейся в высшем свете». Однако старые знакомые ничуть не удивлены. «Ханне не в новинку подтасовывать факты, чтобы заполучить желаемое, — говорит ее бывшая коллега Джерри Уэбстер, рассказавшая правду в эксклюзивном интервью. — Она безжалостна и очень умна — сочетание, делающее ее блестящей актрисой». Похоже, никакие трудности не способны поколебать уверенность мисс Сильвер. «Чтобы преуспеть в кинобизнесе, необходимо обладать неоспоримым преимуществом — чем-то, что вы и только вы можете выложить на стол. Титул герцогини обеспечивал такое преимущество», — поделилась она в телефонном интервью. Каковы же дальнейшие шаги нашей фальшивой аристократки? «Мне предложили участвовать в нескольких проектах, — сообщила мисс Сильвер из своей нью-йоркской квартиры, — но пока я не вижу ничего стоящего. Словом, готова рассмотреть любые предложения». Ты слышишь это, Голливуд? Но предупреждаем: качество покупки — риск покупателя.

Я перечитала статью и отложила газету. Голова еще болела, но в висках стучать перестало.

— Ну? — спросила Ханна, нетерпеливо ожидая моего мнения. Ей хотелось безоговорочного одобрения — два больших пальца, как показывает Ник, — которое подруга по праву заслуживала как настоящий профи, злой гений и мастерица выпутываться из любой ситуации. Но я ограничилась замечанием, что обезвреженная Джильда — неплохая новость.

— Неплохая? — переспросила Ханна, почти испуганная наглой недооценкой. — Таллула, дорогая, да это лучший скандал в моей жизни! Это шедевр, мое самое значительное достижение! «Энтертейнмент уикли» готовит обо мне статью, «Энтертейнмент тунайт» и «Доступ в Голливуд» на коленях умоляют об интервью, «Голливудские консерваторы» хотят видеть меня в своих рядах — ближе к середине левого крыла. Высший класс!

Под натиском логики ситуация действительно начала казаться выигрышной. Я кивнула, соображая, уж не поздравлений ли дожидается Ханна.

— Отчего бы Джерри Уэбстер не смыться в туман? Свою роль она выполнила.

— Вообще-то у нее назначен завтрак с редактором «Энтертейнмент уикли», который собирает сведения о Ханне Сильвер. Представляешь, меня изучают! Поэтому как Ханна я уединилась и никого не принимаю. Ну и еще не повредит поиграть в недоступность. Пока мне нельзя дозвониться, я не буду казаться продажной девкой масс-медиа, которой, по сути, являюсь. — Подруга снова посмотрела на часы. Шел уже восьмой час. — Может, ты все-таки примешь душ?