Я. Нет.

Мэнди. Ладно, так или иначе, ты поддалась эмоциям. Раздула ссору из небольшой размолвки. Ты любишь его, он — тебя. Только это имеет значение.

Я. Мэнди, ты меня не слушаешь. Это не размолвка! Он назвал меня занудой. Мы скандалили на улице при свете дня.

Мэнди (с дрожью в голосе). Вы ругались на улице? При всех?

Я. Да! Говорю тебе, все кончено! Кон-че-но!

Тут я расплакалась — ничего не могла с собой поделать, а подруга меня обняла.

Мэнди. Ничего не кончено. У меня есть план, как все поправить. Для начала запишем новое сообщение на твой автоответчик. Ты наговоришь его весело, энергично, голосом человека, который часто занимается сексом со случайными партнерами. Если Стивен позвонит, он ударится в панику и немедленно попросит прощения. Не позвонит — попрошу Джона связаться с ним, задать какой-нибудь идиотский вопрос о компьютерах. Джон все разведает, расскажет нам и…

Размякнув душой от дружеских объятий и низкокалорийного мороженого, я внимала вдохновенным речам Мэнди, которая на ходу разрабатывала план воссоединения. Может, план и не сработает, но подружка явно ошиблась с выбором профессии. Ей следовало податься в военные стратеги.

Мэнди. Не беспокойся! Я жизнь положу, но ты у нас пойдешь к алтарю.


4 апреля, 22:00


Проторчав целый день в квартире, я преисполнилась желанием показаться на люди. Войти в контакт с окружающим миром. Вдохнуть загрязненный выхлопами воздух и резкие запахи химчистки. Так что я надела длинное пальто поверх свитера и пошла к газетному киоску. Если моя жизнь остановилась, это не значит, что в мире ничего не происходит.

Даже в десять вечера на улицах было довольно людно. И полно мужчин — повсюду, куда ни глянь. В компании женщин, других мужчин, своей собственной. Они выходили из ресторанов, заглядывали в бар, прогуливали собак, что-то бормотали себе под нос и почесывали яйца. И тогда меня осенило: я могу флиртовать со всеми этими мужчинами! Смело могу сказать, что свободна. Поболтать с кем-нибудь. Даже привести к себе домой. (Не подумайте, что я вожу домой кого попало. По крайней мере, не вожу с окончания колледжа. Еще наскочишь на психа, мечтающего воткнуть в ближнего ножичек. Или трансвестита, который в женском белье выглядит лучше меня.) Черт с ним, со Стивеном! Посмотрим, считает ли кто-то из этих симпатичных молодых людей, что я — ходячая катастрофа.

И когда продавец в газетном киоске уставился на меня, я приосанилась: плечи развернуты, грудь вперед. А потом вспомнила, что сегодня не принимала душ. Вряд ли его очаровал мой вид. Скорее, отвратили сальные сосульки спутанных волос. Или физиономия, блестящая от рыданий и соленой пищи. И только грудь моя опала, а плечи поникли, как я заметила в витрине подборку свадебных журналов.

Я купила «Пиплз» и пошла спать.


5 апреля


Отпросилась еще на один день по болезни. Честно говоря, я действительно чувствую себя больной. Потеряв Стива, я компенсировала утрату жратвой, эквивалентной ему по весу. (Макароны с сыром и гостинцы Мэнди не в счет.) В отличие от худышек, которые, пребывая в депрессии, не могут кушать, я генетически предрасположена к тому, чтобы топить печаль в фондю, сидеть и макать кусочки хлеба в расплавленный сыр.

Для справки: я не мылась сорок восемь часов. И это не ускользнуло от проницательного взгляда Аниты, когда она приехала ко мне — прямо из аэропорта.

Анита. Не мыться тебе не идет.

Я. Это дань гневу. Я — антиневеста. Спасибо, что навестила.

Анита (обнимая меня). Я знала, что ты не одна из этих забитых, задавленных невест. Знала, что рано или поздно ты ударишься в истерику.

Я. Истерику? Разве что чуть-чуть. И не без причины. Он назвал меня занудой.

Анита хихикнула.

Я. Ты чего?

Анита. Да так.

Она достала из чемодана глянцевое фото Бобби Флэкса, того самого тинейджера, чей сингл, записанный на чердаке, взорвал чарты.

Анита. Вот. Подумала, тебя это развеселит.

Бобби нацарапал на обороте снимка красными чернилами: «Люблю тебя, детка».

Анита. Я знаю, сейчас это не решит твои проблемы. Но через четыре года он будет на пике сексуальности. А зубные пластинки снимет уже следующим летом.

Подружка налила нам какого-то дешевого белого вина, которое нашлось в моем холодильнике. Я опять залезла в кровать.

Анита. Итак, хочешь поговорить об этом?

Я. Все очень просто. Я изо всех сил старалась организовать свадьбу. Он ничем мне не помогал, не ценил то, что я делаю, не сочувствовал. Он, видите ли, не думал, что женится на такой женщине! И вообще, я — ходячая катастрофа.

Анита. Гад! А ты что?

Я. Сказала, чтоб убирался ко всем чертям. А потом вернулась домой, начала жрать все подряд и перестала мыться.

Анита. Очень разумно.

Я. Спасибо!

Анита отпила глоточек вина. Было ясно, что она собирается сказать такое, чего я не хотела бы слышать. После двух фальстартов утешительница наконец выдала.

Анита. Не подумай, что я не сочувствую — печально видеть тебя такой расстроенной. Но здравый смысл всегда подсказывал мне, что в браке нет ничего хорошего. Это твердое мое убеждение. Моногамия противоестественна. Мы не должны связывать себя с кем-то навсегда. Большинство женатых людей изменяют своим партнерам.

Я подумала о Бианке Шеппард. И о Дональде Трампе. И о своем двоюродном брате Поле, у которого целых шесть лет была тайная связь. В словах Аниты определенно что-то есть. И возможно, это неплохо. Это реальность. У нас есть желания. Зачем отрицать? Возьмем, например, мои эротические сны. И потом, я никогда не хотела замуж. Никогда не хотела быть женой. Просто мечтала любить кого-то дольше чем календарный год.

Я. Может, ты и права. Возможно, наш разрыв — лучшее, что со мной случилось. Стивен — отличный парень, но хочу ли я провести с ним остаток жизни? Особенно теперь, когда мне приоткрылось наше совместное будущее: я кручусь как белка в колесе, планирую, а он сидит сиднем, поплевывает в потолок и критикует… Господи боже мой!

Словно подброшенная пружиной, я вскочила и схватила Аниту за плечи.

Я. О чем я только думала? Я не хочу выходить замуж!

Анита. Я всегда говорила, брак — болезнь нашего общества.

Я. Недаром я так плохо себя чувствовала. Я была больна!

Как будто груз упал с плеч. Из-за туч выглянуло солнце. Блеснуло лучом надежды. Свобода! Я вновь вернулась к жизни!

Анита. Все это не более чем фарс!

Я. Ты права на все сто!

Анита. Знаю. Теперь вылезай, черт возьми, из кровати и помирись с женихом!

Я. Что?!

Анита. Ты прекрасно слышала. Пошевеливайся! Ты не сможешь выйти замуж, если какой-нибудь придурок не скажет: «Да, согласен».

Я. Постой! Разве не ты сказала, что брак — болезнь нашего общества? Назвала свадьбу фарсом?!

Анита. Да. Но я никогда не видела тебя более счастливой, чем после помолвки со Стивеном. Может, твой брак не будет столь печален. Может быть.

Я. Так ты думаешь, мне стоит выйти замуж?

Анита (отводя взгляд). Ага. Только никому не говори. Особенно этому гоблину Джону.

Я (прижимая ее к груди). Слава богу! Потому что я действительно хочу выйти за Стива замуж!

Не успели бы вы произнести: «Приветствую тебя, сивилла!», как я уже рыдала.

Я. Я так по нему соскучилась. По его улыбке, смеху…

Анита. Знаю-знаю. Скучаешь по его улыбке, смеху, шишковатым коленкам.

Я. Думаешь, у него такие коленки?

Анита. Да я просто так сказала. Забудь!

Я (плача). Хочу за-а-муж!

Анита (наливая себе еще вина). Пока ты не завела старые песни о главном, про свою любовь к Стивену, хочу сказать тебе одну вещь. Он, конечно, дурак, что назвал тебя ходячей катастрофой. И критиковал все, что ты делала. Однако то, что он тебе не помогает, только твоя вина. (Простите, я, кажется, что-то пропустила! Когда начался семинар «Нерушимая любовь»?) Ты сама посчитала нормальным, что он останется в стороне. Сама зажгла зеленый свет.

Я была так ошарашена, что даже плакать перестала. Неужели она права? Какой шок! Все равно что обнаружить у себя отсутствие музыкального слуха. Или дурной запах изо рта. Если бы вы не поморщились в ту минуту, когда я открыла рот, никогда бы об этом и не узнала.

Господь свидетель, Анита права, что Стивен — дурак. Но может быть, и я ответственна за это безобразие? И, как она справедливо заметила, свадьба не состоится без придурка, который скажет: «Да, согласен». И где мой придурок?

Анита. А теперь расслабься. Это просто свадьба. Всегда можно повторить ее с кем-то другим.


5 апреля, 23:30


О чем я только думала? Мой жених рискует потерять работу, а я ссорюсь с ним из-за сервиза и цветов. Я злоупотребила властью и превратила свою секретаршу в рабыню. Забываю позвонить любимой родственнице, которая серьезно больна. Обиделась на маму за то, что та всучила мне самое уродское свадебное платье в мире. Собственная бабушка ненавидит меня. Стивен прав: я стала занудой!

Причем занудой, у которой до сих пор нет свадебных туфель.

Я клялась, что никогда не позволю свадьбе повлиять па мою жизнь (смотри новогодние обещания). И что в итоге: нервы расшатаны, хроническая бессонница, спину на нервной почве обсыпало прыщами. Я превратилась в существо, которое всегда ненавидела, — невесту!

Несмотря на призыв Аниты, сейчас не время расслабляться. Нужно позвонить Стивену и сказать, как сильно я сожалею, что утратила здравый смысл, стала занудой и, донимая его, рисковала самой важной вещью — моей любовью к нему. Или, если быть точной, его любовью ко мне.

Я правильно расставлю приоритеты, буду обдумывать каждый свой шаг. Мне известна отгадка. Позвольте открыть букву «Е», госпожа Уайт! Это словосочетание «под контролЕм»[51].

К черту тропические цветы и уникальные подарки! Маргаритки, гвоздики и простенькие вазочки под них!

Но для начала надо вернуть жениха.


6 апреля


Всю ночь думала, как помириться со Стивеном. Размышляла, чего он хочет. Ничего хорошего, надо полагать. Наш последний диалог закончился тем, что я послала его к черту.

И все-таки следует попытаться. Перепалка у цветочного магазина убедила меня, как сильно я его люблю. Да, он был бесчувственным, не ценил того, что я сделала, но тут есть доля моей вины. (Где-то между одной четвертью и одной третью.) Я стала занудой, согласно бессмертному высказыванию Стивена.

Но как заставить себя взять телефонную трубку? Страшно. Что, если он даст отбой? Скажет, что все кончено? Как странно! Всего неделю назад я могла сказать Стиву что угодно, а теперь так трушу, что позвонить не могу. Придется пойти другим путем — обойтись без личного контакта и вербальной коммуникации. Только бы мне повезло и Стивена не оказалось дома!

В одиннадцать, когда он горел на работе, я вошла в его жилище. Открыла дверь своим ключом и — дабы выразить всю силу моей любви — поставила вазу, полную маргариток, на телевизор. Он ведь так горячо признавался в своем пристрастии к этим цветам!

Однако посреди этого акта примирения я насторожилась. Что-то у Стивена подозрительно чисто. Не то что в моей квартирке, хранящей следы горестного умоисступления. Разумеется, мужчины скорбят по-другому, более скупо и меланхолично. Однако тщательная инспекция мусора выявила отсутствие бумажных платков. И где, скажите, сувениры, милые сердцу вещи, над которыми принято лить слезы? Как будто мы и не ссорились. Будто меня вовсе не существовало.

Жизнь Стивена продолжалась. Это было до того очевидно, что, заперев квартиру, я просунула ключ под дверь.

И побрела домой. Шла тридцать шесть кварталов, холодно было ужасно, и я ругала себя за то, что так неосторожно обошлась с самым ценным. Сама разрушила свое счастье. Даже Мэнди тут бессильна. Дверь своей квартиры я открывала обессиленная и готовая заплакать.