Хелен Филдинг - Дневник Бриджит Джонс

10.30. На работе. Позвонила помощнице Финча Пачули. Меня приняли, но работа начнется через неделю. Ни черта не смыслю в телевидении, ну и ладно, здесь я все равно зря номер отбываю, и к тому же унизительно теперь работать вместе с Дэниелом. Пойду-ка и прямо сейчас все ему скажу.

11.15. Поверить не могу. Услышав мои новости, Дэниел мертвенно побледнел:

– Ты не можешь так поступить, – прохрипел он. – Ты хоть представляешь, каково мне было в последние недели?

Тут в комнату ворвалась Перпетуя. Наверное, шпионила за дверью.

– Дэниел! – взревела она. – Наглый бессовестный шантажист! Ты забыл, черт возьми, кто кого бросил? Придется уж как-нибудь смириться!

Похоже, я влюблена в Перпетую. Не в лесбийском смысле, конечно.

58 кг, алкоголь: 0, сигареты: 27, калории: 15, время, затраченное на воображаемые разговоры с Дэниелом, в которых я высказываю все, что о нем думаю: 2 ч 25 мин (хор., уже лучше).

8.00. Сегодня мой первый день на новой работе. Нужно с самого начала создать себе образ спокойного, авторитетного человека и в том же духе продолжать. И никаких сигарет. Курение – признак слабости и подрывает авторитет.

8.30. Позвонила мама. Я решила – чтобы пожелать мне удачи на новой работе.

– У меня новости, доченька! – начала она.

– Что такое?

– Элейн приглашает тебя на свою рубиновую свадьбу! – она замолкла, восторженно затаив дыхание.

В голове у меня произошло замыкание. Брайан и Элейн? Колин и Элейн? Элейн, которая замужем за Гордоном, который работал начальником аэродрома в Кеттеринге?

– Она решила пригласить кого-нибудь из молодежи, чтобы Марк не скучал.

Ах, Малькольм и Элейн! Создатели нашего суперсовершенного Марка Дарси!

– Он сказал Элейн, что ты очень симпатичная.

– Пф! Вот еще! – фыркнула я. Хотя было приятно.

– Не сомневаюсь, что именно это он и имел в виду.

– Так. Что он сказал дословно? – глухо спросила я, почуяв неладное.

– Он заметил, что ты такая…

– Мама…

– Ну, он употребил слово «чудаковатая». Разве не мило? «Чудаковатая»! В любом случае, ты сама можешь его расспросить на празднике.

– Я не собираюсь тащиться в Хантингдон на празднование рубиновой свадьбы к людям, с которыми со времен раннего детства общалась один раз в течение восьми секунд, – лишь для того, чтобы попасться на глаза богатому адвокату, который считает меня чудаковатой.

– Не говори ерунды, доченька.

– Все, я спешу, – прервала ее я, что было весьма глупо с моей стороны, потому что она, как всегда, стала тараторить с такой скоростью, будто я сижу в камере смертников и сейчас у нас последнее свидание перед тем, как мне вколют яд.

– Он в Америке зарабатывал по нескольку тысяч в час! По секундомеру время замерял! Я говорила, что на почте видела Мейвис Эндерби?

– Мама, у меня сегодня первый день на новой работе. Я волнуюсь. Мне сейчас не до Мейвис Эндерби.

– Силы небесные, доченька! Что ты наденешь?

– Черную юбку и майку.

– Ну вот, опять ты оборванкой хочешь вырядиться! Надень что-нибудь элегантное и поярче. Помнишь, был у тебя такой хорошенький вишневый костюмчик? Кстати, я говорила, что Юна съездила в Африку – покататься по Нилу?

У-у-у-у. Когда она положила трубку, мне было так плохо, что я одну за другой выкурила пять сигарет. Начало дня оч. хор. не назовешь.

21.00. Легла в постель. Сил нет. Я и забыла, какой это кошмар: приходить на новую работу, где тебя никто не знает и о твоей личности судят по любой случайной ремарке и некстати оброненной фразе. Даже макияж пойти поправить невозможно, не узнав сначала, где женский туалет.

Я опоздала, но не по своей вине. Оказалось, что попасть на студию без пропуска невозможно. У дверей стояли охранники, считавшие, что суть их работы – не допускать в здание сотрудников. Когда я наконец пробилась к стойке администратора, мне не разрешили подняться в офис, потому что требовалось, чтобы за мной кто-нибудь пришел. Времени было уже 9.25, а планерка начиналась в полдесятого. Наконец спустилась Пачули, держа на поводке двух огромных заливающихся лаем собак, одна из которых тут же стала скакать и лизать мне лицо, а другая полезла под юбку.

– Ричардовы крошки, – пояснила Пачули. – Клевые, ну? Пойду посажу их в машину.

– А я на заседание не опоздаю? – умоляющим голосом спросила я, коленями придерживая морду собаки и пытаясь отпихнуть псину от себя. Пачули смерила меня взглядом, словно бы говоря: «И что?» – и ушла, таща за собой собак.

Поэтому, когда я наконец попала в офис, планерка уже шла полным ходом. Все, кроме Ричарда, сверлили меня глазами. Его дородное тело украшала какая-то зеленая спецовка.

– Собрались! Собрались! – говорил он, ерзая на месте и выставив вперед руки. – Берем вечернее богослужение. Берем развратных викариев. Берем секс в церкви. Почему женщинам так нравятся священники? Собрались! Я вам не за просто так деньги плачу. Ну, у кого какие идеи?

– Может быть, взять интервью у Джоанны Троллоп? – произнесла я.

– Тролля? Какого тролля? – он непонимающе воззрился на меня.

– У Джоанны Троллоп. Писательницы, которая написала «Жену пастора». Еще сериал такой был. «Жена пастора». Она наверняка знает.

На губах его показалась хитрая улыбка.

– Блестяще, – сказал он, глядя на мою грудь. – Просто блестяще, мать твою. У кого есть номер Джоанны Троллоп?

Повисло долгое молчание.

– Э-э, вообще-то, у меня есть, – наконец сказала я, чувствуя, как со стороны юных неформалов на меня накатывают волны ненависти.

Когда планерка закончилась, я, чтобы прийти в себя, кинулась в туалет и там обнаружила Пачули, которая вместе с подружкой прихорашивалась у зеркала. На той было такое платье, что виднелись трусы и живот.

– Слушай, не слишком развратно, а? – спрашивала девица у Пачули. – Ну и лица были у этих коров за тридцать, когда они меня увидели… ой!

Девицы в ужасе глянули на меня, прикрыв руками рты.

– Мы это не про вас… – пробормотали они.

Боюсь, такого я не выдержу.

57 кг (огромное преимущество новой работы – нервное перенапряжение), алкоголь: 4 порц., сигареты: 10, калории: 1876, время, затраченное на воображаемые разговоры с Дэниелом: 24 мин (отлично), время, затраченное на повтор разговоров с мамой, чтобы хотя бы в воображении выйти победителем: 1 ч 34 мин.

11.30. Чем я думала, когда дала маме ключи от своей квартиры? Впервые за полтора месяца я начинала выходные без желания разрыдаться и бессмысленно уставиться в стену. Закончилась первая неделя на работе. Я уже начала было думать, что все как-нибудь поправится и, может, еще не факт, что меня съест овчарка, – и тут врывается мама со швейной машинкой в руках.

– Боже правый, чем это ты занимаешься? – протрещала она с порога.

Я с помощью шоколадки взвешивала сто граммов хлопьев себе на завтрак (просто гирьки для весов у меня в унциях, а подсчет калорий ведется в граммах).

– У меня новости, доченька! – Она принялась хлопать дверцами шкафчиков.

– Что такое? – я стояла перед ней в носках и пижаме и слюной пыталась оттереть тушь под глазами.

– Малькольм и Элейн решили отмечать рубиновую свадьбу в Лондоне, двадцать третьего, так что ты сможешь прийти и пообщаться с Марком!

– Не хочу я общаться с Марком, – сквозь зубы произнесла я.

– Но он такой умный, Кембридж закончил. Сделал состояние в Америке…

– Никуда я не пойду.

– Ну хватит, доченька, не начинай, – так она говорила со мной, когда мне было тринадцать. – Марк закончил ремонт дома в Холланд-Парк и устраивает праздник для родителей там. Шесть этажей. Обслуживание заказано специальной фирме… Что ты наденешь?

– Ты пойдешь с Жулиу или с папой? – спросила я, чтобы ее прервать.

– Ой, доченька, пока не знаю. Может, с обоими, – сказала она своим особым голосом с придыханием.

– Это невозможно.

– Ну мы же с папой остались друзьями, доченька. И с Жулиу мы тоже просто дружим.

Р-р-р. Р-р-р-р-р. Не выношу, когда она такая.

– В общем, я передам Элейн, что ты с радостью придешь, договорились? – Она снова взяла в руки загадочную швейную машинку и направилась к двери. – Я полетела. Пока!

Не допущу, чтобы меня опять тыкали под нос Марку Дарси, как тычут младенцу ложку с пюре из репки. Попрошу политического убежища, уеду из страны.

20.00. Иду в гости. Теперь, когда я опять одна, «остепенившиеся» наперебой приглашают меня на ужины по субботам. Каждый раз меня усаживают напротив очередного холостого мужчины. Один другого кошмарнее. Конечно, приятно, что друзья обо мне заботятся, и я оч. им благодарна, но все это, мне кажется, лишь подчеркивает мою никчемность и одиночество. Правда, Магда все время напоминает, что быть одинокой куда лучше, чем иметь сексуально невоздержанного и подлого мужа.

Полночь. О боже. Все суетились вокруг моего «коллеги» (тридцать семь лет, недавно развелся с женой, образец высказывания: «Только подумайте: этот неудавшийся джазмен Клинтон понравился им больше старины Буша!»).

– Не понимаю, какие у тебя проблемы, – обращался к нему Джереми. – Мужчины с годами становятся только привлекательнее, это женщины дурнеют. Так что все двадцатидвухлетние девицы, которые и в сторону твою не смотрели, когда тебе было двадцать пять, теперь на шею тебе станут вешаться.

Я сидела опустив голову и вся дрожа от негодования. Как они могут говорить о женщинах словно о залежалом товаре? Неужто жизнь представляется им музыкальной игрой со стульями, в которой девушки, оставшиеся без стульев (= мужчин) к моменту окончания музыки (= когда им переваливает за тридцать), оказываются в проигрыше? Ха! Никаких!

– Полностью согласна! Куда лучше встречаться с тем, кто тебя моложе! – весело воскликнула я. – От мужчин за тридцать мухи дохнут, до чего у них полно комплексов. Думают, каждая вторая норовит их на себе женить. Меня теперь интересуют исключительно молодые люди, которым слегка за двадцать. И у них куда лучше с… ну, понимаете…

– Правда? – как-то уж слишком оживилась Магда. – В чем…

– Конечно, тебя-то они интересуют, – перебил Джереми, свирепо глянув на нее. – Но интересуешь ли ты их, вот вопрос.

– Хм, прошу прощения. Моему нынешнему другу двадцать три, – с милой улыбкой произнесла я.

Все потрясенно замолкли.

– Что ж, раз так, – ухмыляясь, заявил Алекс, – приводи его на ужин в следующую субботу, договорились?

Скотина. Где я найду двадцатитрехлетнего идиота, который пойдет со мной на ужин к «остепенившимся», вместо того чтобы нажираться экстази в клубе?

57 кг, алкоголь: 0, сигареты: 4 (оч. хор.), калории: 3222 (бутерброды в поездах жутко калорийные), время, затраченное на репетицию речи, которую произнесу, увольняясь с новой работы: 3 ч 30 мин.

Уф. Ненавистная планерка с тираном Финчем.

– Так. Туалеты в «Хэрродс» по фунту за пописать. Берем «Туалеты мечты». В студии берем Фрэнка Скиннера и Ричарда Роджерса. Берем меховые кресла, у подлокотников экраны, кругом туалетная бумага. Бриджит, тебе – безработная молодежь, борьба с халявщиками. Берем север. Берем безработную молодежь. Слоняются без дела, жалуются на тяжкую жизнь.

– Но… но… – я потеряла дар речи.

– Пачули! – заорал он. Лежавшие под столом собаки очнулись и стали с лаем скакать по комнате.

– Чего? – раздался сквозь гавканье голос Пачули. Она была одета в вязаное платье с оранжевой нейлоновой блузкой поверх и мягкую соломенную шляпу с большими полями. То, что носила я в девятнадцать лет, может показаться умопомрачительно смешной шуткой.

– Где мы про безработный молодняк снимаем?

– В Ливерпуле.

– В Ливерпуле. Отлично, Бриджит. Съемка будет у аптеки «Бутс» в торговом центре. Эфир в пять тридцать. Найди нам шестерых безработных.

Когда я уходила на вокзал, Пачули небрежно бросила мне вслед:

– Бриджит, это, ну, не Ливерпуль, а Манчестер, лады?