Маркус Хеллер - Дневник Мата Хари

Однако он рассказал мне все, что знал. Он объяснил мне, что эта штука между ногами у мужчины называется х…, а у женщины — п…; что наш слуга делал с Анти, называется е…, говорят также трахать, и когда мужчина готов и спускает, это значит, что он кончил. Мастурбация у мальчиков называется также онанизмом, но он не думает, что девочки употребляют это слово. — И ты никогда это не пробовала? Ты должна… скажу тебе, ощущение — фантастическое

Это был хороший совет, которому я последовала. Результаты принесли плоды, но совсем не те, каких я ожидала.

Я с нетерпением ждала момента, когда останусь одна. Мне нужно было осмыслить, переварить все, что узнала. И прежде всего я горела желанием последовать совету Вилема — попробовать сделать это самой. Кроме того, я хотела наверстать упущенное, сориентироваться и больше никогда не быть невеждой. Я даже чувствовала стыд, что Вилем и, вполне вероятно, все другие мужчины лучше, чем я сама, знают, что у меня между ног и что с этим делать.

В моей маленькой комнатке, которой я распоряжалась, как своим маленьким королевством, стояло высокое старомодное зеркало. Часто я стояла перед ним и разглядывала себя со всех сторон. При этом я никогда не смотрела на себя голую, мне эта мысль никогда не приходила в голову. Наоборот, когда я была неодетой, я обычно проходила мимо него, смотрела в сторону, прикрывалась носовым платком или чем-нибудь еще, а то и просто рукой, как Афродита, поднимающаяся из морской пены.

На этот раз я придвинула к зеркалу стул, зажгла обе свечи. Тонкие розовые абажуры, которые защищали маленькие огоньки от сквозняков, придавали теплое, почти таинственное сияние моему маленькому королевству. И когда я села на стул, задрав юбку, моя попка ощутила приятный холодок, коснувшись прохладной красной ткани, которой было обито сиденье. (Я была без трусов; возможно, мне слишком рано пришло в голову снимать этот интимный предмет одежды всегда, когда это было можно. Эта привычка часто приносила мне неприятности, когда кто-нибудь из гостей находил мои трусы под подушкой и не знал, что с ними делать).

Я взглянула в зеркало и увидела девочку, которой еще не исполнилось четырнадцати лет, но которая для своего возраста удивительно хорошо оформилась. Задрав юбку, я заметила, что мои ноги имеют привлекательную форму, которая в моей более поздней жизни так соблазняла многих мужчин. Мои раздвинутые бедра вызывающе светились от узкой талии до колен, их длина и изящные формы свидетельствовали о ногах будущей танцовщицы. Мои колени были очень красивы. Недавно об этом сказал один художник, друг моего отца.

Он видел меня, когда я сидела на кушетке, поджав под себя ноги, как я привыкла это делать, и моя короткая юбка открывала икры и колени. Искоса поглядывая на меня, он сказал, что мои колени — это настоящее произведение искусства. При этом он сделал такое выражение лица, как у фавна на письменном столе у моего дяди. Мои длинные ноги и крепкие икры уже были предметом разговоров в городе, и даже домашние шептали за моей спиной: "Она будет сводить мужчин с ума этими ногами"

И действительно, когда я смотрела на них, на эти прямые ноги, свисающие со стула, слушала шелест шелковых чулок, похищенных для этого случая из маминого комода, я живо вообразила, как.поклонники бросаются на колени и протягивают руки к моим соблазнительным икрам. Я высоко подняла одну ногу, так что отражение в зеркале показывало каблук над моей головой — эти черные блестящие туфли я тоже взяла у мамы,- и любовалась изящной округлостью ноги, плавно переходящей в упругую ягодицу.

Когда я снова поставила ногу на пол, какой-то шум сильно напугал меня. Но, не заметив ничего подозрительного, я пододвинула стул еще ближе к зеркалу.

Я стала медленно раздвигать бедра, потому что хотела насладиться каждым моментом и усилить свое возбуждение. Теперь мои бедра были раздвинуты, как страстно протянутые руки. Наконец я увидела голый живот, треугольник завившихся волос и очертания заветной расщелины. Мое желание тайного наслаждения увеличилось до предела. Теперь мне предстояло найти это маленькое место, которое может дать мне, как восхитительный колышек Вилема, столько радостного волнения.

Осторожно, кончиками пальцев я пыталась найти это маленькое отверстие, которое я еще не исследовала, его употребление до этого было важным лишь для определенных функций в уединении туалета. Однако необъяснимый зуд, даже какое-то жжение неумолимо притягивали мое внимание к этому месту.

Когда я, поглаживая свою короткую шерстку, дошла до этого закрытого рта и раздвинула его, открылись маленькие губы, ярко-розовые и блестящие от влаги. Как я сразу заметила, они были невероятно чувствительные, но когда мой указательный палец проник в маленькое отверстие, я почувствовала резкую боль. Она была так сильна, что я сразу отдернула палец.

Вскоре я нащупала одно место, которое было особенно чувствительным к прикосновению. Я непрерывно гладила его своими дрожащими пальцами, пока все мое тело не пронзила сладкая судорога. Оно меня поглотило, потрясло — это невероятно сладкое, никогда прежде не испытанное ощущение. Оно устремлялось по мне горячими струями, в голове гудело, в венах кипела горячая кровь, и я содрогалась, как будто меня пытали каленым железом. Однако ничто в мире не могло бы заставить меня прекратить эту сладостную пытку.

Вначале я даже не заметила, что мой палец стал мокрым, но не от слюны, а от клейких выделений. Даже если бы они не появились, я бы все равно не смогла наслюнявить палец, потому что не могла убрать руку из опасения прервать эти заряды высшего наслаждения, которые, казалось, исходят от всего моего тела, как удары электрического тока. Мой рот высох, мои губы исторгали стонущие звуки, которые я просто не могла остановить.

Не знаю, сколько времени я лихорадочно работала рукой между раздвинутыми бедрами. Они конвульсивно содрогались, и все, что я осознавала,- это нарастающее возбуждение. Я чувствовала себя так, как будто летела в бездонную пропасть. Внезапно мои руки стало сводить судорогой — меня пронзила молния; что-то неведомое заполонило меня, было странное чувство, что меня засасывает смерч, становится то жарко, то холодно, и все это в одно мгновение. Мои пальцы были покрыты остро пахнущей жидкостью. Я вдруг иссякла, почувствовала себя разбитой, голова закружилась, и в этот момент послышался резкий, враждебный голос моего дяди Герарда:

"Ты что это делаешь, Маргарета?" 

Ужасно, когда тебя застают врасплох в самый неподходящий момент, и вдвойне ужасно, если свидетелем твоего позора стал такой человек, как дядя Герард.

Одни считали его воплощением набожности, другие — невыносимым лицемером, но все сходились на том, что он обладает особым умением невероятно усложнять самые простые вещи. Это именно дядя Герард много лет подряд настаивал, чтобы городской совет запретил женские декольте и снабдил гипсовые статуи фиговыми листками… Его строгие моральные взгляды вызывали среди горожан немало насмешек, но никто не решался вступать с ним в спор — того и гляди, прослывешь греховодником и смутьяном.

Он был отцом Вилема, хотя трудно себе представить, чтобы дядя хоть одну ночь провел в постели со своей женой. Она, бедняжка, жила в его доме на положении монашки и рано умерла от тоски и одиночества…

Когда дядя без стука вошел в мою комнату, я так испугалась, что забыла даже поправить юбку. Он не мигая долго рассматривал меня, обнаженную и беззащитную, а потом резко повернулся и, уходя, процедил сквозь зубы несколько слов. Это был приказ. Я должна прийти к нему после ужина.

Предстоящий разговор не сулил ничего хорошего. Я помнила, как дядя сверлил глазами мою наготу… Во время ужина кусок не лез в рот, и все решили, что я нездорова. Меня отправили спать пораньше, но разве я могла уснуть?.. Поздним вечером я вышла из своей комнаты и, крадучись, на цыпочках отправилась в другой конец дома. По пути я не раз останавливалась и забивалась в темные углы, заслышав чьи-то шаги… Но больше всего страшила встреча с дядей. Простит ли он меня? Про себя я решила: если дядя не согласится хранить в тайне все, что видел,- мне не жить. В городе много глубоких рек и каналов…

Робко постучала в дверь и услышала резкое: "Войдите" У меня отнялись ноги, но я собралась с силами и вошла. Дядя сидел в глубоком кресле вполоборота к двери, он мельком взглянул на меня и молча отвернулся. Я бросилась ему в ноги и, запинаясь, стала умолять его никому не рассказывать о случившемся.

Он выслушал меня с каменным лицом, а затем заговорил медленно и жестко, чеканя каждое слово:

— Ты должна понять, что я не могу потворствовать тебе. Мой долг — предупредить твоих родителей. Пора открыть им глаза Дьявол, да, дьявол порока завладел тобой. Я боюсь за тебя, дитя Если твою бедную душу не спасти сегодня, то завтра будет поздно. Твоя мать не переживет позора…

Это было невыносимо Я знала, насколько мой дядя безжалостен и упрям. Но он вспомнил о моей маме, и это заставило меня по-иному взглянуть на происходящее. Как я смела помышлять о самоубийстве Разве этим что-то исправишь? … Такой удар мама не переживет.

— Дядя Герард, я сделаю все, что вы скажете, только не говорите ничего моим родителям. Умоляю вас

— Нет, даже не проси, — оборвал он меня.

— Дядя, мой родной, вы мне как второй отец Поверьте мне последний раз, я исправлюсь… Бейте меня, наказывайте, только не позорьте…

— Ты не осознаешь, дитя мое, насколько ты порочна. Если бы только знать, кто так испортил тебя … Мне жалко твоих родителей. Очень жалко… Пусть будет по-твоему. Я пока ничего не буду говорить им и сам накажу тебя. Но предупреждаю: наказание будет суровым.

С этими словами дядя поднял меня с колен. Казалось, он сам не знал, с чего начать. Глаза его беспокойно бегали… Таким я его никогда не видела.

Он сел на стул и приказал мне поднять юбки. Минуту назад я была готова на все, но теперь не могла пошевелить рукой. Боже, какой стыд … Кровь прихлынула к моим щекам, я вся сжалась от страха.

— Быстрее, Маргарета Или ты передумала? — в голосе дяди прозвучали зловещие нотки.- Ну, что же, тогда пусть родители разбираются с тобой сами…

Эта угроза вывела меня из оцепенения:

— Нет, нет Только не это. Я сейчас… одну минуту…

Дрожащими руками я стала поднимать юбки. К счастью, на мне были трусики. После всего, что случилось, я уже не решалась обходиться без них… Но дядя был неумолим:

— Немедленно сними трусы Я не потерплю никаких уловок. Ты так легко не отделаешься…

О Боже, он требует от меня невозможного. Трусики — моя последняя защита. Они скрывают мои бедра, мои ягодицы и… мой срам Как же я разденусь перед мужчиной?..

— Дядя, дорогой, не надо Мне так стыдно… Прошу вас

— Раньше надо было стыдиться, раньше Хватит валять дурака. Снимай Или мне помочь тебе?

Вся дрожа, я одной рукой придерживала собранное на груди платье, а другой пыталась стащить трусики. Моя робость доставляла дяде жгучее удовольствие. Он буквально пожирал меня глазами. Но я слишком долго возилась, и дядя потерял терпение:

— Так и быть, я помогу тебе. Подойди поближе Я не двигалась, и он грубо схватил меня и положил себе на колени.

— Я сам раздену тебя И запомни: будешь приходить сюда и завтра, и послезавтра. Каждый вечер в такое же время, пока не выбью из тебя похотливые желания…

Я почувствовала, как его тонкие холодные пальцы забрались под резинку и стали бесстыдно ощупывать мои ягодицы, бедра, колени… Казалось, прошла целая вечность, прежде чем трусики упали на пол. Затем дядины пальцы заскользили в противоположном направлении…

Что такое? Неужели он ласкает меня… Как ни было стыдно и противно, но я приободрилась. Появилась надежда, что дядя пожалеет и отпустит меня… Как вдруг я ощутила острую боль. Это было так неожиданно, что крик застрял у меня в горле. За первым ударом последовал второй, третий… Его правая рука работала, как молот.

Меня в детстве никогда не били, и эти жуткие истязания были нестерпимы, но я понимала, что кричать нельзя. Иначе я подниму на ноги весь дом… Я дергалась под ударами, пыталась соскользнуть на пол, но он снова и снова прижимал меня к своим коленям, продолжая экзекуцию.

Я почувствовала, что мое судорожное подергивание, мои сдавленные стоны все больше и больше распаляют его. Он бил неистово и вдохновенно… Всякий раз, когда я падала на его колени, что-то упругое вонзалось мне в живот. Я была тогда ещё невинна и не понимала, что мои муки приносили ему сексуальное наслаждение.

Но вот он застонал, его колени задрожали, и удары прекратились. Я была почти в бессознательном состоянии. Чувство стыда сменилось полной апатией. Сколько длились мои муки? Час, два? … Я потеряла счет времени.