Лара Эвери - Дневник моей памяти

– Здравствуйте, – сказала я, и мы, не вставая с мест, протянули друг другу руки. У женщины были длинные каштановые волосы с проседью, смуглая кожа и морщинки в уголках глаз от улыбок.

Стюарт указал на нее, когда она поднесла к губам бокал.

– Она мой кумир.

– А, вы преподаете в Дартмуте?

– Нет, я живу в Мехико, – ответила Мариана. – А здесь у меня на этой неделе творческий вечер.

Стюарт поглядывал то на меня, то на Мариану.

– Ее книга «Под мостом» – одна из моих любимых.

– Спасибо. – Мариана подняла бокал. – Приятно слышать.

Стюарт и Мариана принялись обсуждать, как лучше вести повествование – от первого лица или от третьего, – и я чувствовала себя болельщиком, который следит за игрой любимой команды, но каждые пять минут все меняется – другой мяч, другой вид спорта, другой стадион.

У Марианы и Стюарта было, что сказать, обо всем на свете.

О Шекспире: «Это был не один человек, а компания сексуально озабоченных друзей-соперников».

О маленьких собачках: «Крысы, а не собаки. Крысенята капризные».

О высадке на Луну: «Верю, что это было на самом деле. Но и в астрологию тоже верю – так что отношусь с долей сомнения».

О романе как об умирающем жанре: «Романы отражают самосознание народа. Согласиться, что роман умирает – значит признать поражение. Все зависит от того, готовы ли мы к такому исходу».

– Я – нет, – ответил Стюарт.

– Я тоже, – сказала Мариана, и они пожали друг другу руки.

Меня тоже втянули в беседу, но я в основном помалкивала и слушала.

– А ты как думаешь, Сэмми? – то и дело спрашивал Стюарт.

И, в конце концов, пришлось сказать, что по большей части я ничего не знаю.

– Я как губка, – объяснила я, и во рту сразу пересохло. – У меня есть свое мнение по некоторым вопросам, но оно может измениться. Я просто хочу узнать как можно больше.

Мариана взяла меня за руку.

– Очень мудро, – похвалила она и сжала мою ладонь. – Тем более для такой юной девушки.

Я почувствовала улыбку Стюарта, и мы посмотрели друг на друга.

– Хотела бы я вернуться в свою юность, – продолжала Мариана, потягивая пиво. – Меньше охотилась бы за мужчинами, больше бы наблюдала.

Стюарт кашлянул, и кровь бросилась мне в лицо.

– Ах! – Мариана засмеялась, глядя в пространство между нами. – Прошу прощения. Нет, что вы, любовь – это прекрасно. Не надо от нее прятаться. И я ни о чем не жалею. Но теперь моя главная любовь – работа. – И женщина обратилась ко мне: – Что бы ты хотела изучать?

– Экономику и государственную политику. А потом пойти на юридический факультет. – Я расправила плечи.

– Отлично. Только не загоняй себя в рамки. Изучать надо все.

– Например? – спросила я; хотелось достать блокнот и записывать каждое слово.

Завязался общий разговор о политике, потом – об оплате труда, а это, как ты знаешь, мой конек, и когда мы умолкли, подошел хозяин бара, хлопнул Стюарта по спине и сказал: смена окончена.

Стюарт пересчитал деньги, протер стойку.

Мариана расцеловала меня на прощанье в обе щеки, а Стюарту напомнила: увидимся на вечере.

Наконец Стюарт вернулся из раздевалки в футболке, с рубашкой через плечо, в темных очках.

– Готова? – спросил он.

– Да, – кивнула я. Руки у меня слегка дрожали, но когда мы вышли на закатную улицу, я шла уверенно, и мысли теснились в голове. И, надеюсь, я всегда буду помнить Стюарта таким, как в тот вечер: его кожа в закатных лучах отливала золотом, а в стеклах очков поблескивало солнце.

«Вот бы так всю жизнь, – подумалось мне. – Проводить время в обществе знаменитых писателей, беседовать о литературе и о политике».

– Хочу стать писателем, как Мариана, – сказал, помолчав, Стюарт.

Солнце уже скрылось за деревьями. Мы остановились посреди узкой боковой улочки – его улочки.

– Станешь, никуда не денешься, – заверила я.

– Да, но… не в том дело. Мне трудно сосредоточиться. Тяжело… доводить дело до конца. А я хочу стать писателем, и посвятить этому жизнь, и писать глубоко, содержательно, а не штамповать безделушки-однодневки.

– Все у тебя получится. – И я коснулась его руки в надежде подбодрить.

– Да хорошо бы, – ответил он. До той минуты он казался окрыленным, хоть и чуточку неуверенным, а теперь в голосе сквозило напряжение.

– Что ты имеешь в виду?

Стюарт всплеснул руками.

– Я от всего отказался ради литературы. В университет не пошел. Пока могу жить у родителей, но это временно. Я просто обязан достичь успеха. Помнишь, о чем мы говорили в прошлый раз? Успеха, как понимаю его я. Научиться воплощать свои замыслы.

Мы шли, пока перед нами не показался старый дом, светло-желтый с белой отделкой.

– Да. – Я приложила руку к груди. – Это вот здесь. Как будто тебя что-то подталкивает, изнутри, а не снаружи.

– В тебе это есть, я чувствую, – заметил Стюарт. – Жажда действия, напор. Поэтому так хорошо с тобой рядом.

– И мне с тобой хорошо, – тихо сказала я. Я не узнавала себя. Никогда прежде я не говорила таких слов. Он похвалил мой характер – и я счастлива.

– Ты куда-то спешишь? – Стюарт глянул через плечо на родительский дом, снял темные очки. – Зайдем ко мне?

– Хотелось бы. – Я посмотрела на экран телефона. Мама прислала сообщение – она возвращалась с работы и спрашивала, не заехать ли за мной в клуб. – Но не могу. Прости. Очень бы хотелось…

– Конечно.

Парень подошел ко мне совсем близко, черные глаза были полуприкрыты. Он положил руки мне на талию и сжал ее крепко-крепко – сквозь футболку я чувствовала его пальцы.

– Ты не против? – спросил он.

– Нет, но я не… – Я не знала, как выразиться точнее, и сказала как есть. – Я не знаю, как это делается.

Стюарт улыбнулся.

– Попробуем?

В ответ я коснулась губами его губ и замерла, а его губы задвигались, сначала чуть заметно, потом настойчивей, и ощущение было несравненное. Я приоткрыла губы. «Люди делали это испокон веков», – подумала я, а через миг все мысли улетучились, потому что во рту у него было тепло и влажно и пахло лимоном.

А потом меня будто окатили теплой водой от макушки до пяток, и захотелось покрепче его обнять. Я гладила его руки, плечи, лицо.

Хотелось еще и еще.

В кармане зажужжал телефон. Я высвободилась, Стюарт опустил руки.

– Пока, – сказала я, почти не разжимая губ, чтобы он не заметил моего учащенного дыхания.

– Пока. – Он тоже сжал губы, будто хотел что-то добавить, но сдержался.

Я вернулась к клубу каноистов, села к маме в машину, сделав вид, будто ничего не произошло.

Но мысли возвращаются к одному и тому же. Я не знала, что мне это понравится, пока не попробовала. Я только что целовалась со Стюартом Шахом. Я целовалась со Стюартом Шахом!

Всего полдня назад я была другим человеком; и вот я будто преображаюсь – сбрасываю старую кожу, грубую и растрескавшуюся, а под ней новая, нежная, розовая. Я как миссис Чтотакое из книги «Трещина во времени», которая покинула Землю через другое измерение и очутилась на серо-фиолетовой планете с двумя спутниками. На Земле она была узел тряпья, а на новой планете превратилась в дивное создание, крылатое, с сильным гибким телом – ни в сказке сказать, ни пером описать! На мне все те же сабо и футболка, и пахнут все так же, но я изменилась. Я стала другой.

Я знаю, что такое любовь, Сэм-из-будущего – читала в National Geographic. Любовь – это возбуждение нейронов и выброс дофамина (нейробиологи называют его гормоном удовольствия) плюс стремление к воспроизводству себе подобных – в итоге создается определенная модель поведения. Мы стремимся к объекту любви с той же целью, с какой стремимся съесть еще одну конфету: чтобы вновь испытать удовольствие.

Да только никто мне никогда не рассказывал, что это так просто и так прекрасно. Точнее, кто только не пытался это выразить – и Шекспир, и «Битлз», – и все равно я не представляла, до чего это здорово!

Я заглянула к Купу на задний двор за «справочником дополнительных источников» – это оказался старый линованный блокнот, которому лет пять, не меньше, а в нем рисунки – кот Гарфилд, делающий кульбиты, – вперемешку с кое-какими мыслями, весьма дельными. Мы, как в старые добрые времена, залезли на забор, разделяющий наши участки. Я делала новые записи, а Куп бросал футбольный мяч в росшее рядом дерево, целясь в гущу кроны.

Ну ладно, раз уж это официальный документ, обязуюсь прибегать к приемам из «справочника» лишь при крайней необходимости. То есть под угрозой полного провала. Плохие отметки на экзаменах ухудшат итоговые оценки, и я потеряю право произносить прощальное слово. А если сдам экзамены хорошо, то победа в кармане.

(Список сильно отредактирован – пришлось исключить секс в обмен на помощь на экзаменах):

• «здесь плохо пропечатано, не могу разобрать» – и пока учитель смотрит на бланк, заглянуть в работу соседа; особенно полезно на контрольных по математике (ПРИГОДИТСЯ НА ЭКЗАМЕНЕ ПО МАТЕМАТИКЕ);

• выйти в туалет, как только другие станут сдавать работы (чтобы избежать подозрений), и проверить сообщения в телефоне (ПРИГОДИТСЯ НА ЭКЗАМЕНЕ ПО ЛИТЕРАТУРЕ, особенно для теста с вариантами ответов);

• пропустить экзамен «по уважительной причине» и сдать позже, то есть в одиночку после уроков, когда есть возможность заглянуть в учебник (ЕВРОПЕЙСКАЯ ИСТОРИЯ).

Когда я переписала все, что может пригодиться, то так и сказала про себя: «Из этого можно извлечь пользу», – и в голове всплыла фраза Мэдди, и я спросила:

– Куп, ведь нельзя сказать, что я тебя использую?

– То есть… погоди, что значит «используешь»?

– Ну, слишком много у тебя беру, а взамен – ничего.

– Нет! Нет, – поспешно ответил Куп и бросился доставать из листвы мяч.

Потом он вернулся и добавил:

– Ты уж мне поверь, мной пользовались, и не раз, и это совсем другое. Ты прямо сказала, что тебе нужно, и я согласился помочь.

– А кто тобой пользовался?

Куп передернул плечами.

– Девчонки.

Я спрыгнула с забора.

– Ага.

Куп снова бросил мяч.

– Клеились ко мне, чтобы я их брал на вечеринки, угощал пивом, сигаретами, знакомил с кем-то. Такова жизнь.

– Не всегда.

– Да, не всегда.

Я махнула блокнотом.

– Девчонки к тебе клеются, потому что ты здорово рисуешь Гарфилда.

Куп фыркнул.

– А ты когда-то рисовала персонажей «Властелина колец» в виде какашек. Удивляюсь, почему у тебя до сих пор нет парня – с таким-то талантом!

Я улыбнулась, опустила взгляд на свои руки, вспомнила поцелуй Стюарта.

– Что ты так смотришь? – Куп уставился на меня, округлив глаза.

– Да так, ничего особенного.

Он понизил голос:

– У тебя появился парень?

– Нет…

– Кто же?

– Никто.

Куп помчался за мячом. Когда он несся обратно во весь дух, то на бегу спросил:

– Это не…?

Трудно было удержаться и не сказать. И еще труднее говорить обычным голосом, без глупого торжества («вот видишь, я не какое-нибудь ничтожество, ха-ха!»).

– Это НЕ Стюарт Шах.

На этот раз мяч улетел далеко за дерево, и в следующий раз тоже.

На бегу Куп бросил через плечо: «Пока!»

– Я не… – начала было я, но вспомнила, что это его излюбленный прием, если он хочет остаться один – попрощаться, когда ты еще и не думал уходить.

Вот черт, совсем я с ума сошла! Вчера по рассеянности вымыла голову три раза подряд – все думала о нем, и… Вот и сейчас опять думаю.

Стюарт: Мариана сегодня выступает в Дартмутской библиотеке и попросила меня тоже выступить!!!

Я: Вот это да! Поздравляю!

Стюарт: В пять. Придешь?

Я: Да, если допишу сочинение по «Слепоте». Завтра сдавать.

Стюарт: Ну и чем же ты занята – все со мной переписываешься? Иди работай, работай, работай!

Я: Ха-ха-ха!