Лара Эвери - Дневник моей памяти

Стюарт: Увидимся в пять;)

Я: Как Бог даст.

Стюарт: Не знал, что ты веришь в Бога.

Я: Прости, хотела сказать, как получится.

Стюарт: ИДИ ПИШИ, ЧТОБЫ НАМ СКОРЕЙ УВИДЕТЬСЯ!

Сочинение я дописала без четверти пять и по пути до самой библиотеки то и дело переходила с шага на бег трусцой, будто перебегала дорогу на красный свет. Библиотека была битком: люди сидели на стульях, расставленных рядами в читальном зале, жались возле книжных полок, а Мариана уже стояла перед микрофоном и читала.

Стюарт в первом ряду застыл, низко склонив голову, сосредоточенно глядя в пол, и слушал.

Наконец Мариана взглянула на Стюарта, и я следом за ней. Я изучала его профиль, длинные загнутые ресницы, приоткрытые губы.

– Те из вас, кто уже слышал, как я читаю, – начала Мариана, – знают, что мой излюбленный прием – перекличка двух произведений. В заключение представлю вам молодого писателя, который на днях прислал мне свои работы. Видимо, без всякой надежды, что я их прочту… – Смешки в зале. – Но он угощал меня пивом – надо же было его хоть чем-то отблагодарить. – Снова смех. – И я до сих пор под впечатлением. Будем читать небольшие отрывки по очереди.

Когда Стюарт откашлялся и пробежал глазами отпечатанную страницу, мне уже не терпелось узнать о нем все.

Какой пастой он чистит зубы?

Часто ли он видит сны?

Какие они – яркие, красочные?

Какие у него любимые леденцы?

Рассказ его был хорош. Достаточно было взглянуть на публику – никто не шептался, не ерзал.

Хотелось крикнуть на весь зал: «Я его знаю! Мы с ним целовались!» – и я сверлила его глазами, пока он читал. Но он на меня и не взглянул. Может, просто не заметил. Или я все придумала, и тепло у меня внутри – это плод фантазии или просто лихорадка, и на самом деле он вовсе не хотел меня здесь видеть.

Чтение окончилось. Я хлопала не жалея ладоней, слушатели встали с мест.

Теперь, Сэм-из-будущего, я не сплю ночами, прокручиваю в голове наши беседы, улыбаюсь про себя его словам, вспоминаю то радостное чувство, когда удается его рассмешить (будто – чпок! – откупориваешь бутылку лимонада!) Но после разговора с Мэдди я все думаю: может, не так много на самом деле значат те часы, когда мы валялись в дартмутской траве, жонглировали словами и мыслями, как мячиками, заканчивали друг за друга фразы?

Стюарт встал позади стола, за которым Мариана раздавала автографы, и вытянул шею. Он явно кого-то искал. То ли меня, то ли нет.

Может, он просто ждет удобного случая, чтобы, как Мэдди, сказать: «Не хочу быть жилеткой для твоих слез, твоим доверенным лицом», – и он решил поцеловать меня просто так?

За автографами выстроилась длинная очередь, и мне пришлось пробираться между стеллажей.

Но у меня и в мыслях нет делать его жилеткой для слез. Как раз наоборот. Я хочу его слушать и, разумеется, иногда вставлять словечко – ну хорошо, много словечек! – лишь бы ему было интересно со мной разговаривать. Хочу делиться с ним мыслями, говорить о книгах и обо всем, о чем говорят умные люди, такие, как Стюарт.

Двое студентов из Дартмута, стоявших в очереди, поравнялись со мной, и до меня донеслось: «… и Стюарт Шах, вот это да! Я тоже читал его рассказ. Самородок…»

Мне здесь не место, это точно. Тому, кто рассчитывает списать на экзамене, возлагает надежды на десятиминутную речь и на действие лекарства под названием «завеска», не стоит находиться здесь, рядом со Стюартом и почитателями его таланта.

Я услышала совсем рядом его голос и чей-то дружный смех.

Я отступила, спряталась в отделе философии и попыталась унять сердцебиение: смотреть в пол и дышать размеренно – вдох-выдох, вдох-выдох, – как учила доктор Кларкингтон. Это было нестерпимо. «Любить кого-то – адская мука, – думала я. – Надо запереться, как Квазимодо, в своей колокольне и больше не швыряться эмоциональными гранатами», – и вдруг рядом возникли коричневые ботинки.

– Вот ты где прячешься, – сказал Стюарт тихо, и мне сразу показалось, что мы с ним одни.

Его руки обхватили мои, сжатые в кулаки, и Стюарт наклонился, поцеловал меня в щеку. Мне было стыдно на него смотреть.

– Стюарт, – я переминалась с ноги на ногу, – ты молодец, это было здорово!

– Спасибо, – отозвался он. И спросил: – Что-то случилось?

– Я просто хотела сказать… – Я снова затопталась на месте и заглянула ему в глаза. – Если я тебе нравлюсь не так сильно, как ты мне, я не обижусь. Просто скажи, и все.

– То есть… – начал он, склонив голову набок. – Ты никогда мне не говорила, насколько сильно я тебе нравлюсь.

Я подавила очередной глубокий вздох в надежде, что снова задышу ровно и Стюарт ничего не заметит.

– Ну что, сказать?

Стюарт расплылся в улыбке.

– Да, рад буду слышать.

– Прости, если я странно себя веду. Боже… Общаться я умею не лучше… не лучше неандертальца.

Стюарт рассмеялся, запрокинув голову, сверкая черными глазами, и от его смеха стало светло и у меня на душе, и в отделе философии, и во всей библиотеке. Корешки книг вспыхнули яркими красками. Я засмеялась тоже.

– Ты мне очень нравишься, – сказала я.

– Ты мне тоже очень нравишься, – сразу ответил Стюарт. – Неужели не видишь?

– Нет, не вижу, – отозвалась я, тряхнув головой. – Я совсем не понимаю намеков. Мне уже это говорили.

И он поцеловал меня крепко-крепко, и было чудесно: не просто приятно, но еще и осознанно, со смыслом – пожалуй, впервые за всю мою жизнь эти два ощущения совпали.

Лежу в школьном медкабинете, поглядываю на часы. В классе меня «стошнило» в мусорное ведро (для этого десять минут продержала во рту фруктовый коктейль). Собирались позвонить моим родителям, но я объяснила, что это известный побочный эффект «завески», и давай перечислять их друг за другом, и, наконец, медсестру тоже чуть не стошнило, и она замахала рукой. Весь класс сейчас сдает экзамен по европейской истории. После экзамена я «выздоровею» и напишу работу чуть позже, в школьной библиотеке – подальше от посторонних глаз, чтобы заглядывать в конспекты, если (И ТОЛЬКО ЕСЛИ) без них будет совсем не обойтись.

Я бы, наверное, справилась и так, без всяких ухищрений, да только не хотела рисковать, боялась что-то забыть, тем более что постоянно думала о Стюарте.

Когда кончился творческий вечер, мы отыскали укромное местечко на дартмутском кампусе и целовались, говорили и снова целовались. Стюарт запустил руку мне в волосы и запутался, до того они густые и кучерявые. Мы расхохотались, и он поцеловал меня в шею, и в животе у меня снова кони разыгрались, да не просто кони, а сам Тенегрив, великий скакун – и я запустила руку Стюарту под рубашку, – ты не обращай внимания, просто это так по-дурацки, писать о таком, сидя в медкабинете.

Ну вот, почти все.

Каждый раз, когда миссис Дули, школьная медсестра, на меня смотрит, я делаю несчастный вид и хватаюсь за стакан с водой.

И тут входит не кто иной, как Купер Линд – видно, призвал на помощь собственный метод! Я машу рукой, но он вскидывает палец к губам, указывает на медсестру и с притворным тяжелым вздохом подсаживается ко мне.

Я делаю вид, будто печатаю на ноутбуке что-то важное.

Как дела, Куп?

«упал в обморок» на экзамене по информатике

Ну и система! У меня сердце колотится как бешеное.

система системой, а толк от нее все-таки есть, ведь так?

Не верится, что она, в самом деле, помогает.

представляешь теперь, как я жил последние четыре года?

ХА-ХА!

ты же сидишь рядом – зачем пишешь «ХА-ХА»? просто засмейся, и все

Если я засмеюсь, догадаются, что я не больна.

ага, понял, тогда не смейся

ДА ТЬФУ, я не смеюсь!

ха-ха-ха-ха-хаааааа;)

Субботний вечер, смотрим всей семьей «Губку Боба», потому что сегодня очередь Дэви выбирать фильм. Я для вида бурчу за компанию с Гаррисоном и Бетт, но, как ты знаешь, я втайне считаю этот мультик уморительным. И, сказать по правде, осьминог Сквидвард во многом на меня похож.

Между прочим, я написала Мэдди. Еще раз попросила прощения, предложила встретиться. Она просто ответила «ага», а на вторую часть не откликнулась. Наверное, и вправду очень занята. Всякий раз, когда вижу ее в школе, она спешит куда-то в шумной, счастливой компании. Интересно, дошел ли до нее слух, что у нас со Стюартом все всерьез? И опять же, рассказывает ли про нас Стюарт, и если да, то что именно?

Да, интересно.

Я: Работаешь?

Стюарт: Дааааа, а что?

Я: Я твоя девушка?

Стюарт: Название твоих мемуаров будет: «Сэмми Маккой: дойти до самой сути».

Я: А если серьезно, то да или нет?

Стюарт: Давай при встрече обсудим. Может, сегодня, когда освобожусь?

Я бросаю взгляд на маму с папой; Дэви разлеглась у них на коленях, Бетт – возле маминых ног, мама расчесывает ей волосы. Вспоминаю мамины грустные глаза, когда она просила меня почаще бывать с семьей. Напоминаю себе о «группе поддержки» и о том, что надо больше думать о других.

Я: Не могу, я сегодня дома, с семьей.

Стюарт: А, понял. А завтра?

Я: Давай. Но если бы тебя попросили прямо сейчас ответить одним словом, «да» или «нет», что бы ты ответил?

Гляжу на экран. Стюарт набирает сообщение. Черт! А вдруг я чересчур на него надавила? Что мне стоит быть небрежной, легкомысленной? Да не могу, потому что я на самом деле не такая – и точка. К тому же я его ждала целых четыре года. Теперь у меня каждая минута на счету. Прячу телефон под диванную подушку и решаю, что больше проверять не буду.

Сквидварду нахлобучили на голову ведро с водой в ресторане «Красти Краб».

Губка Боб тянет за ведро, да с такой силой, что оно летит в голову Патрику.

Я достаю телефон.

Стюарт: Одним словом? Да.

Вчера, Сэм-из-будущего, у меня отнялся язык. Онемел, будто после укола новокаина у зубного врача. Я обнаружила это утром, когда чистила зубы. Как будто во рту здоровый кусок мяса – ни проглотить, ни выплюнуть. Я испугалась, заплакала.

Хотела вернуться в постель – подождать, пока пройдет – на мое счастье, воскресенье, ни с кем разговаривать не надо, – но великие женщины из «группы поддержки» чуть ли не подмигивали мне со стены над рабочим столом. Я вспомнила, что поклялась именем Элизабет Уоррен разузнать о болезни все, что только можно, и всегда говорить о ней начистоту. Говорить начистоту, конечно, тяжко, если вместо языка во рту котлета.

Так что в школу я сегодня не пошла, а мама опоздает на работу, потому что повела меня к доктору Кларкингтон.

– Ты с ней говорила по телефону? – спрашиваю я маму.

– Да.

– От этого есть лекарство, да? – С тех пор как это случилось, у меня сердце заходится при мысли, что мою выпускную речь, возможно, придется отменить. Или, хуже того, произнести через силу, заикаясь и мямля, будто у меня полон рот ирисок.

– Да, есть лекарство.

– У меня сейчас голос как у говорящей собаки?

Мама смеется.

– Нет, что ты, говорящим собакам до тебя далеко.

– Но чувствую я себя именно так.

– Бедная ты моя, – вздыхает мама. – С утра у тебя голос намного лучше, чем вчера. И вот еще что: ты правильно сделала, что сказала. Всегда говори, если вдруг станет плохо.

– А если вдруг станет хорошо? – спрашиваю я, вспомнив субботнюю переписку со Стюартом.

– Тоже говори.

Мы помолчали, глядя на малыша, который стучал кубиками, сидя на полу в приемной. Вчера мы со Стюартом весь день переписывались – о нашем любовном опыте (точнее, о его опыте), о том, как должны относиться друг к другу парень и девушка, если они пара, о наших опасениях.