— Сейчас все придут.

— Не надо. Лера, поговори со мной. Что произошло?

— Митенька, я еще сама ничего не знаю. Но есть одна хорошая новость. Твое интервью, первое, выйдет на этой неделе.

— И последнее…

— Что ты говоришь?

— Мне кажется, я больше никогда не смогу петь.

— В каком смысле? — растерянно спросила я.

— Я никогда не смогу выйти на сцену, и даже войти в театр.

— Почему, что за глупая фобия? — начала я нарочито сердито (слышала, что больным нельзя давать раскисать).

— Я был на репетиции. Все получалось. Понимаешь, Лера, как никогда… Голос парил, я чувствовал что-то особенное, я понимал роль, образ. Потом перерыв. Мне даже со сцены родить не хотелось… В дальней кулисе меня ударили по голове, а потом еще сильно избили. Никого не видел, ничего не помню. Классно, правда? — Митя истерично засмеялся.

— Ты знаешь за что?

— Не совсем, то есть я предполагаю…

Мы не успели договорить, появился врач, возмутился, что мы беседуем, и попросил меня уйти. Я вышла и столкнулась с Руфой, было видно, что она держится из последних сил.

— Руфочка, он пришел в себя.

— Зато я не могу этим похвастаться, — хладнокровно отреагировала Руфа.

— Митя в чудовищном настроении. Он уверен, что больше не сможет выйти на сцену.

— Да? А в казино он тоже не сможет больше войти?

— Что вы имеете в виду?

— Твой Митя игрок. Из этого больничного кошмара он выкарабкается, а вот как погасить его истинную страсть?

— Руфа, вы несправедливы. Ему правда плохо. У него долги. Кто выплатит эти долги?

— Уже… Но больше я для него палец о палец не ударю, — выплеснув свой гнев, старая дама вдруг «сдулась», и я еле успела усадить ее на стул.

— Лера, что за напасть? Почему? У него же все есть. Откуда такие пороки? Хотя наследственность. От нее никуда не денешься.

— Я думаю, что Митя сумеет сделать правильные выводы. И сейчас, когда он никому не нужен, я смогу его поддержать, — очень тихо сказала я.

— Лерочка, это мой внук, но я должна признать — в нем гораздо меньше человеческого, чем актерского, а это диагноз. Если даже он не выйдет на сцену, он будет играть в жизни. Не строй иллюзий.

— Я так не думаю. Я попробую, может, у меня получится…

Дальше разговор вряд ли имело смысл продолжать. Руфа безусловно остынет и сменит гнев на милость.


В моей жизни начался самый яркий период.

Митя довольно скоро выписался из больницы. Его физическое состояние не внушало опасения, но произошел полный психологический сбой. Мой милый друг впал в отчаяние, он не знал, да пожалуй, и не желал что-либо делать. Лишь один раз он оживился, когда позвонило «неземное создание» и объявило о желании «продолжить интервью». Встреча состоялась, но так как младший Шабельский действительно умел говорить только о себе, взаимопонимания, видимо, не возникло. Расстроенный Митя попытался пожаловаться Руфе, говорил, что жизнь его кончена и он должен… так как никому не нужен…


— Мне нужен, — робко вставила я.

— Лера, я о серьезном, а ты шутишь, — раздраженно отмахнулся он.

— Она тоже о важном. Дело в том, что не ты никому не нужен, а тебе никто и никогда не был…

— Руфа, я в таком положении, а у тебя, как всегда, кроме колкостей, для меня ничего не припасено.

На самом деле бабушке было отчаянно жалко своего непутевого, эгоистичного внука. Она-то хорошо знала, что такое потерять карьеру. Митина проблема была намного глубже, чем он, игрун, себе это представлял. Это понимали все, но реагировали по-разному. Анна Николаевна впала в истерический экстаз, заламывала руки и кричала, что жизнь ее закончена. Владимир Анатольевич, как всегда, был погружен в себя и, только приходя к Руфе, причитал: «Мама, что теперь будет?» Маша вдруг перешла от злобной и непонятной неприязни к попыткам утешить Митю едой, вкусной и разнообразной. И лишь Руфина Константиновна, несмотря на свой возраст, носилась по врачам и экстрасенсам. К сожалению, эффекта не было никакого и Дмитрий Владимирович Шабельский — блистательный начинающий оперный тенор впал в глубочайшую депрессию и отсиживался на даче, не желая никого видеть, и, может быть, впервые в жизни, задумался над тем, что есть его будущее. Я изредка ездила к нему, но подходила лишь к забору и через щелочку в прогнивших деревяшках созерцала Митину скорбь. Потом бежала к дому Ларика и со второго этажа заброшенного дома зорко следила за передвижениями молодого несостоявшегося артиста.

Как проверить чувства? Вопрос этот задают все, кто влюблен или надеется, что любят его. То время было самой изысканной пыткой для моей окрепшей любви. Я страдала, что ничем, ну абсолютно ничем не могу помочь, не знаю, как утешить его. И даже мое сильное стремление и напор в этом случае были бессмысленны. Митя действительно ни в ком не нуждался, кроме своего я, и вклиниться в это узкое пространство не представлялось возможным.


— У тебя день рождения, — раздался в трубке приветливый хрипловатый голос Руфы. — Празднуешь?

— Нет, — уныло призналась я. — Нет повода веселиться.

— Ну, не все так плохо. Есть новости. Если не хочешь приглашать к себе, приезжай к нам.

Заинтригованная и обрадованная, я стала собираться. Все лучше, чем сидеть одной и кукситься. Открыв дверь, я тут же отскочила, на меня посыпались цветы. Кто мог так изысканно и неожиданно поздравить? Я стала оглядываться, искать записку, но никаких следов посыльного или весточки не нашла. Поставив цветы в вазу, уже в более приподнятом настроении понеслась к Руфе. В глубине души теплилась надежда, что это Митя…


— Привет, ну наконец-то, а то мы уже устали репетировать твой приход и наши поздравления, — целуя мне руку и склонясь в низком поклоне, сказал Митя.

«Мама родная, свят-свят!» — как говорит в таких случаях Маша. Мир перевернулся. Стол накрыт, у рояля Ольга играет что-то триумфальное. Мне двадцать пять. Юбилей. И они об этом помнят. Руфа пригласила всех, кого я, наверное, собрала бы сама, если бы не была в столь упадочном состоянии. Леночка, Саня, Ольга, но, главное, Митя. Подарки, поцелуи, песенка в честь новорожденной. Я в центре внимания. Но за столом уже никогда не будет одного человека — моей мамы. Она умерла год назад, так и не дождавшись моего выхода на поприще театрального рецензирования. Так что теперь некому уверять меня, что «все будет хорошо».

— Ну теперь, когда «официальная часть» кончена, Митя, объявляй свою новость, — царственно повелела хозяйка.

— Господа, я собрал вас, чтобы сообщить преприятнейшее известие. Мы будем ставить спектакль.

Сказать, что все опешили, это не сказать ничего.

— А подробней можно? — первым пришел в себя Сашечка.

— Безусловно, — веселился Митя. — Я, конечно, чувствую себя немного Хлестаковым, но… У меня есть пьеса, которая сейчас, в наше многотрудное, мрачноватое время поможет людям вернуться к тем сентиментальным и благостным временам, когда они были молоды, влюблены и счастливы. Молодые же почувствуют вкус настоящего искусства. Эта история — про связь поколений.

— Так это эстрадное представление или спектакль? — строго и дрожащим от волнения голосом спросила Ольга.

— Если хотите, феерия. Там будет все — музыка, танцы, разговоры с публикой.

— А кто дает деньги на эту дорогостоящую дурь? — поинтересовалась прагматичная Леночка.

— Андрей Сергеевич согласился профинансировать «эту дурь», как ты выразилась, — недовольно ответила Руфа.

— Руфина Константиновна любезно согласилась помогать нам, а если ей понравится, даже участвовать в представлении, — торжественно провозгласил Митя.

Я очень порадовалась за ребят, но понимала, что мне на этом празднике жизни места нет. В лучшем случае после выпуска шоу и премьеры напишу хвалебную статью. Очень расстроилась, но чтобы не портить настроение другим своим опрокинутым лицом, я боком-боком двинулась в прихожую.

— Подожди, ты куда? — схватил меня за плечи Митя. — Ты мне нужна больше всех. Лерка, ты будешь моей правой рукой, левой ногой. Ты же будешь?

Он наклонился и поцеловал меня.


У вас когда-нибудь порхали бабочки в животе? У меня тогда настал этот момент. Мне было совершенно все равно, что я буду делать. Мыть полы, подавать кофе или… Я ему нужна. Первый поцелуй. Интересно, все ли его помнят? Свершилось. Я была счастлива. Только сейчас я отдаю себе отчет в том, что меня взяли в добровольное рабство, что я сама вдела свои ноги и руки в оковы. А поцелуй? Это был благодарственный дружеский жест. В тот момент я думала, что испытала самое прекрасное чувственное наслаждение. Но это не так. Романтическая любовь редко имеет плотское выражение. И не надо себя обманывать. Я так увлеклась своими воспоминаниями, что только спустя какое-то время услышала шуршание гравиевой дорожки. Надо или бежать, или прятаться. Мои находки в доме вряд ли приведут к чему-нибудь хорошему. Придут и за ними, и за мной. Попробую спастись…

Я спряталась, надеясь разглядеть, кто же явился на мою погибель, но не увидела никого. Глюки от страха. Можно мечтать дальше. Я пыталась закурить. Руки не очень хорошо меня слушались. То ли от холода, то ли от предостерегающей дрожи.


— Я готова, — ни минуты не задумываясь на что, быстро ответила я.

— Митя, подойди, — строго позвала внука Руфа. — Извини, Лера, мы на секунду.

Я постояла в коридоре, потом пошла на кухню и, проходя мимо комнаты, услышала:

— Ты ничего не сказал…

— Руфа, подожди, не сейчас. Это не убежит. Ты же не знаешь реакции людей. Одни будут рады, а другие испугаются. Я тебя умоляю. Все будет, как надо.

О чем это они? Что опять не так? Что скрывают? Да еще и Маша причитала, мол, теперь все будет, как надо, она уж постарается. В ее словах слышалась не радость, а угроза. Кому? Не понимая ничего, я в очередной раз бросила гадать.

В комнате царил «творческий подъем». Обсуждали, каким будет предстоящее зрелище, кого надо набирать и как с этим управиться в короткие сроки. Для всех присутствующих эта работа станет первой настоящей творческой пробой. Мое настроение опять не соответствовало общему возбуждению. Митины заверения в моей необходимости сначала обрадовали, а скорее испугали. Я подумала, что неожиданное предложение не является собственной волей постановщика. Предполагать я могла все что угодно, но отказываться, естественно, не собиралась.

— Ты боишься, — погладила меня по голове подошедшая старая примадонна.

— Очень, даже скрыть этого не могу. Правда, я и мечтать о таком не смела, но подарком это не назову.

— Ты справишься, я знаю. Во-первых, мы, тетки, выносливее мужиков, во-вторых, есть очень хорошая литературная основа, а это уже много, так что аванте!

— Почему вдруг Андрей Сергеевич решил раскошелиться на эту сомнительную затею?

— Я его об этом попросила. У него есть деньги, которые он хотел бы вложить в искусство. Он оказался меломаном. Да и зачем тебе думать о финансах? — туманно закончила разговор Руфина.

Я еще плохо понимала, что от меня потребуется, знала только наверняка, что Митя сдерет со всех три шкуры.

— Видимо, надо искать исполнителей, — воспользовавшись паузой, осторожно заметила я.

— Конечно, — обрадовался Митя.

— Я начну прикидывать оформление, — сказал Сашечка.

— Понятно, что параллельно нужно делать эскизы костюмов, — присоединилась к нему Леночка.

Все опять загалдели.

— Ты веришь в эту затею? — тихо спросила меня Ольга.

— Скорее да, чем нет. Но ведь я пока не знаю сюжета.

— Да уж, надо бы почитать.

— Митя, — громко, стараясь перекричать гомон художников, окликнула постановщика Ольга. — Может, ты прочтешь нам пьесу.

Пока они пререкались, стоит ли читать рукопись вслух или раздать экземпляры, чтобы каждый мог иметь время составить собственное мнение, я оглянулась на Руфу и Андрея Сергеевича, которые сидели чуть поодаль. Мне показалось, что их лица напряжены и расстроены, в глазах застыл немой вопрос. Какой, интересно? Что могло их напрячь в этой приятной радужной перспективе? Ответа, как всегда, не было.


Несмотря на свою страшную удаленность от бушующей вокруг меня новой жизни страны, я тем не менее понимала, что задуманное шоу стоит немалых денег, а мы, при всем нашем энтузиазме, всего лишь дилетанты. Кто сможет потянуть такие организационные проблемы? Странным казалось и то, что, зная слабые стороны своего непутевого внука, Руфа решилась упросить Андрея Сергеевича дать, практически безвозмездно, деньги на это масштабное предприятие. А он, «наш зайчик», безропотно согласился. Не помню, так ли четко я тогда сформулировала для себя все эти вопросы, но смутное чувство тревоги и большое сомнение в искренности, я бы даже сказала, взаправдашности происходящего помню и сейчас. В чужом, старом, заброшенном доме, ночью, среди разбросанных чужих вещей стою я и пытаюсь анализировать обломки моей романтической юности. А началось настоящее крушение иллюзий именно в тот радостный день. Я буду здесь бродить, среди пыли и плесени, пока не придут те, кто все разъяснит и соберет осколки разбитого, чтобы можно было жить дальше…