Мы начали работать. Мы строили что-то новое, необычное и в первый раз бродили в потемках, нащупывая дорогу. Спотыкаясь и набивая шишки, праздновали каждую, даже маленькую победу. Наконец подготовительный период был закончен и мы приступили к репетициям.

— Митя, надеюсь, что я могу рассчитывать на индивидуальный подход, то есть на главную роль, — без обиняков спросила Ольга.

— Ты хочешь сказать, что родственный…

— Называй, как хочешь, но у меня явно опыта больше, чем у тех красоток, которых ты набрал. Да и голос позвучнее. Кстати, вкус твой небезупречен.

— Да что ты! Не сомневаюсь, если бы ты отбирала, женская часть труппы была бы кривая, косая, низкорослая и безголосая.

— Я, кстати, имела в виду не только дам. Мужчины тоже не фонтан. Все-таки это жанр красивых, элегантных людей.

Митя не стал продолжать спор, но такие разговоры происходили регулярно и не только между кузенами Шабельскими. Да, мы все были знакомы много лет, да, мы делали одно дело и создавали команду. Но каждый был яркой индивидуальностью и не собирался сдавать свои позиции.


— Лера, ты всех обзвонила? Я сегодня буду распределять роли, хотелось, чтобы все присутствовали.

Митя «давал начальника». Таким он мне нравился больше, чем сиротливо хныкающим в обивку старого дачного дивана. Он отрастил свои золотые кудри и действительно походил на преуспевающего молодого режиссера. Правда, с таким Митей, который, конечно, теперь стал Дмитрием Анатольевичем, справляться было еще труднее. Он словно забыл о нашей минутной, но очень важной для меня близости. Да разве могло быть иначе, когда вокруг множество изящных, хорошо пахнущих молодых нимф, готовых на все.

— Лера, ты меня слышишь? Ты почему такая тихая? — перебирая бумаги на столе, между делом поинтересовался мой режиссер.

— Тебе не кажется, что за кулисами все время кто-то ходит?

— Что тут странного? За сценой масса работающего народа. Между прочим, сроки поджимают, а ты сидишь и мечтаешь, прислушиваешься к каким-то звукам. Займись делом.

Я пошла заниматься делом, но твердое убеждение, что за мной кто-то наблюдает, не отпускало.

— Ты не знаешь, где наш патрон? Я куклу наконец доделал, — сказал подошедший Сашечка.

Это не совсем мое дело, но я пошла за ним и то, что увидела, было чудовищно. У Мити случился бы припадок.

— Ну что, кто больше похож на меня, я или она? — сказал Ольгин голос. Я даже не поняла, от кого исходил он, передо мной сидели два абсолютно одинаковых создания.

— Не бойся, — засмеялся Саша. — При ярком свете отличие все же есть. Но на сцене будет клево.

Пугающее сходство девушки и манекена, скрип половиц, мои и без того натянутые нервы от постоянных напоминаний милейшей Виктории Степановны, что двое моих соглядатаев продолжают посещать наш переулок и околачиваться у дома, довели меня почти до обморока. Но предаваться слабости не было времени, и я взяла себя в руки.


Репетиции шли успешно. Руфа почему-то не появлялась. Я несколько раз ей звонила, хотела посоветоваться.

— Мне некогда сейчас заниматься этим. Вот когда приблизитесь к финалу, я приду. А пока старайтесь сами. Что-то вы должны сделать без подсказок, — раздраженно говорила старая актриса.

Не появлялся и Андрей Сергеевич. Он никак не отслеживал поток финансов, который утекал с немыслимой быстротой. То ли мы не умели правильно распределять средства, то ли так увлеклись размахом идеи, то ли…


— Митя, ты что, уходишь? А как же вечерняя репетиция?

— Послушай, Лера, я не могу двадцать четыре часа в сутки находиться среди вас и за всем следить. Вы с Ольгой чудесненько справитесь и без меня. Сцена разобрана с балетмейстером, все согласовано — репетируйте. А я пошел.

Не найдя убедительного довода, чтобы остановить его, я осталась стоять у окна, бессмысленно созерцая улицу. Мое внимание привлек силуэт женщины, явно кого-то высматривающей. Из здания театра выбежали радостный и нетерпеливый Митя и одна из наших балетных девушек. Фигура, угрожающе наклонив голову вперед, словно собираясь протаранить вылетевшую пару, двинулась на них. Было плохо видно и уж тем более ничего не слышно. Сначала, судя по позициям фигур, беседа был напряженной, но спокойной. Но внезапно высокая, плотная женщина стала тянуть Митю за рукав и отталкивать танцовщицу. Не знаю, дошло ли бы до настоящей рукопашной, но в переулке появились наши актеры, которые быстрой цыпочкой, стараясь не смотреть в сторону спорящих, двинулись в театр. Захлопала входная дверь.

В кабинет влетела Ольга:

— Что происходит? Почему Митя на улице ссорится с Машей да еще в присутствии какой-то балеринки? Куда он пошел?

— А что же ты его об этом сама не спросила? — разозлилась я и на Ольгу, и на ситуацию, которую сама не понимала и которая была мне крайне неприятна. — Ты же у нас и сестра, и примадонна. Кстати, сейчас ты будешь еще и репетитором. Надо заменить Митю. У него дела.

— Опять защищаешь? Ты совсем полоумная.

— Ну, пол-ума лучше, чем его полное отсутствие. Ты что, предлагаешь сорвать, отменить все?

— Хорошо, хорошо! Извини. Найди, пожалуйста, Митины разработки.

Я стала копаться на столе в надежде найти странички с той сценой, которую мы должны были репетировать. Запутавшись в бесконечных обрывках и клочках, призвала на помощь Ольгу. Наконец мы нашли экземпляр с пометками. Он был написан от руки и подписан буквой «Д».

— Ну вот то, что надо, — обрадовалась я. — Пошли репетировать.

— Да, это то, что надо, — озабоченно и тихо сказала Ольга. — Ты иди, Лер, я сейчас догоню тебя.


В репзале был полнейший бедлам. Леночка примеряла костюмы, переругиваясь с ассистентом художника из-за цвета, силуэта и остальных деталей.

— Нечего причитать, — покрикивала художница. — Вы на себя посмотрите, а уж потом пеняйте на платье. Потом, вы же без грима, без причесок. Мне видней. Хватит. Кое-что действительно необходимо поправить, но в остальном — все отлично.

Звеня бесконечными цепочками, которые были навешаны у Леночки, начиная с шеи и заканчивая сапогами, с ворохом театральных костюмов, она, наконец, удалилась.

Сашечка задумчиво крутил макет декорации и так и сяк. Видимо, не находя единственно правильного решения.

— Где Митя? У меня просто завал. Конструкция в таком виде не пройдет на сцену.

— Он ушел, — как можно спокойней ответила я, ожидая очередной вспышки.

Сашечка был уже пятым человеком, который желал обсудить с постановщиком насущные вопросы. Все злились и отыгрывались, естественно, на мне. Ольга вплыла в репзал в полной отрешенности и, как сомнамбула, опустилась в кресло.

— Оля, надо репетировать, все ждут, — пробивалась я к ее сознанию.

— Да, сейчас.

Наконец к подружке вернулся дар речи и способность реагировать на окружающих. Начали репетировать. Но что-то шло не так. Не знаю, возможно, Оля не могла правильно объяснить, возможно, мы нашли не те странички и эпизод надо было решать по-другому. Я вышла в коридор покурить и подумать. Внезапно в голове появилась идея. Она не возникла у меня, ее кто-то мне подсказал. Я оглянулась вокруг, но никого не увидела. Большой привет. Фантом в опере. Я, видимо, переутомилась, но я чувствовала, что этой идеей стоит поделиться с Ольгой.

— Как ты додумалась? Правильно, так и нужно. Ты сама, вот сейчас придумала? — радостно удивилась Ольга.

— Считай, что да, — заверила я. Не могла же я сказать, что у меня глюки, я слышу голоса и мне кажется, что за мной наблюдают.


Всю жизнь я считала, что детективные истории, приключения, триллеры придумывают писатели и режиссеры, чтобы сделать нашу обыденную жизнь живее. Разного рода пугалки и кровавые потоки, льющиеся со страниц книг и с экранного полотна, натягивают темные и потаенные струны наших неизведанных глубин, но не относятся, по большому счету, к жизни обычных людей. Ничего интересного в закрученных сюжетах я не находила. Попытки взломать коды головоломок меня также мало увлекали, как и кроссворды. Но ты всегда наступаешь именно на те грабли, которые стоят перед твоими глазами. Ты их созерцаешь каждый день и наконец этот момент наступает. Все твое тело пронизывает боль от острых зубьев, и уже твоя судьба становится похожа на триллер. Сейчас мой собственный ужастик настиг меня и загнал в угол. В темном закоулке, под прогнившей лестницей, я сижу в полной тишине и жду…


— Лера, где главный режиссер, где наш Станиславский? — влетела в кабинет Леночка. — Если не остановить весь этот бардак, актеры меня съедят, костюмы уничтожат, а спектакль все равно не состоится.

— Он сейчас придет, — в очередной раз объяснялась я, прикрывая, как могла, Митины отлучки.


День премьеры неумолимо приближался. Нервы были на пределе. И не то чтобы ничего не срасталось. Все, как обычно — что-то получалось, другое отметалось и переделывалось. Все крики творческого состава сопровождались бесконечным стуком декораторов, собирающих конструкции, репетициями оркестра, вокальными упражнениями артистов и отстукиванием счета балетмейстером. Но главное, что все, в том числе и я, были обескуражены постоянными отлучками Мити. Он исчезал внезапно и надолго, возвращался так же неожиданно, злой, крикливый. По сути, все дела легли на наши с Ольгой плечи. Мы старались, как могли. Единственным человеком, сохранявшим полное спокойствие и разум, был Сашечка. Он созерцал все это сумасшествие как бы со стороны, общее напряжение будто не коснулось его.


Услышав разговор на повышенных тонах, я остановилась за дверью.

— Почему ты постоянно исчезаешь, да еще уводишь с репетиции одну из девчонок? — орала Ольга. — Ну допустим, Лерка все тебе простит. Но остальные не так почтительно относятся к твоей персоне.

— Чем я опять тебе не угодил, Лёлечка? Ты же всегда стремилась к творческой свободе, — пытался острить Шабельский. — Теперь ты почти главная.

— Митя, — перешла от крика на вкрадчиво-спокойный, холодный тон Ольга, — ты можешь показать еще раз сценарий с пометками?

— Что значит «еще раз»? Все, что нужно, у тебя есть. Свою рукопись я не даю никому.

— Тогда не оставляй на столе.

— Не пойму, Лёлечка, на что ты намекаешь?

— Я видела эту рукопись…

Мне показалось, что пора войти, иначе начнутся разоблачения, слышать которые я не хотела и не должна.

Я постучала — откликнулись сразу оба участника разговора.

— Очень хорошо, наконец займемся делом, а не сплетнями и домыслами, — обрадовался Митя.

— Вор! — Ольга с грохотом, хлопнув дверью, вылетела из комнаты.

— Видимо, нервы у всех не в порядке. Неужели она считает, что я ворую ее драгоценное время, прося репетировать с труппой? Ну хорошо, пусть занимается только своей ролью, — с притворным спокойствием начал Митя.

— Она права во многом.

— Да? Только ты меня не поучала. Я сам решаю, что мне делать, когда и как.

— Ты что, жена Цезаря, вне подозрений?

— А ты ревнивая девчонка! Что вы все лезете в мою личную жизнь? — сорвался Митя.

Я совершенно растерялась. Его уединения с балетным составом шоу очень болезненно отзывались во мне. Мы все время рвали ту ниточку, которая тянулась из нашей юности, узелки уже не завязывались, наши отношения, и так балансировавшие на грани разрыва, превратились в паутинку, легкую и непрочную.

— Митя, остановись. Даже у меня может кончиться терпение. Кстати, я тоже очень удивлена, что рукопись…

— Ты подслушивала? — возмущенно прервал он меня. — Очень достойное занятие. Ну хорошо, объясню хоть тебе. Я люблю писать от руки и все подписываю, чтобы не украли идею. Объясни это Ольге, а то она уж и не знаю о чем подумала. А теперь, Лерочка, я тебя прошу, постарайся восстановить спокойствие в труппе. Мне просто нужно иногда расслабляться. Эти безмозглые нимфы… Их лепет меня развлекает и отвлекает. Я очень ценю и люблю тебя, — Митя поцеловал меня и нежно погладил по спине. — Только ты, — шепотом, пряча лицо в моих волосах, прошелестел мой принц.

Он хорошо меня знал. Все возражения, сомнения начисто вылетели из головы, я была словно пластилин, из которого Митя мог лепить все что угодно. Я, слегка шатаясь, выплыла из кабинета и пошла выполнять его указания. До премьеры оставалось две недели.

До меня все время доносились слухи, вернее, их обрывки, что в театре появляются какие-то люди, незнакомцы. Кто это, я не знала, и однажды спросила:

— Митя, кто эти неизвестные типы, снующие по зданию и сующие всюду нос? В чем их функция?

— Это представители спонсора. Они следят за тем, чтобы их деньги не тратились впустую.

— Подожди. Но ведь спонсор — Андрей Сергеевич, а его, как и Руфы, я не видела ни разу. Я ничего не понимаю.