— И он все это дарил тебе? — растолкав соседей, закричала Эва. — Почему тебе? За какие такие заслуги? Да что спрашиваю, я же и так знаю!

— Эва, ты что тут делаешь? Веди себя прилично.

— Я тут живу.

— Да что ты? — удивилась Руфа.

— Я пришла по твоей же настойчивой просьбе. Чтобы обслуживать твоих гостей.

— Каких гостей, ты с ума сошла? — уже всерьез разгневалась старшая сестра.

— Это ты выжила из ума! Поминки же…

Эва заплакала.

Все присутствующие с большим интересом наблюдали за старушками и совсем забыли и о цели прихода, и о смерти Ларика, и о милиционерах. Наконец ключевое слово «поминки» было произнесено, и все сразу же засуетились, встрепенулись.

— Давайте вернемся к цели нашего визита, — строго сказал следователь. — Напоминаю, мы бы хотели осмотреть все дачи, потом решим, что дальше.

— Вы это делаете для галочки, а вовсе не да прояснения ситуации и поиска настоящего убийцы, — царственно пробасил Харитонов. — Но мы, видимо, вынуждены подчиниться приказу, несмотря на все наши заслуги.

— И чем же ты особо отличился? Взял нижнее «до», а, Павел Игнатьевич?

— Руфина, почему вы все время издеваетесь надо всеми? Кто дал вам право?

— Вы смешны, Павел Игнатьевич, — вздохнула Руфа. — Вас так испугали в детстве, что даже там, где ничего вам не грозит, вы все равно трусите.

— Товарищи, — прервал их перепалку следователь, — очень не хочется прерывать вашу беседу, но прошу всех вернуться на свои участки и дать возможность следственной бригаде работать.

Соседи разочарованно побрели к себе. В наступившей тишине оставшиеся почувствовали себя растерянно. И вдруг эта тишина надломилось резким возгласом Данилы:

— Чем мы все занимаемся? Пора позаботиться о похоронах. Митя, поехали на кладбище, сейчас только спрошу у следователя, можем ли мы уехать. Выводи машину и жди меня на перекрестке.

— Почему ты разговариваешь таким приказным тоном? Ты такой нечуткий человек, — устало хватаясь за виски, стыдила Анна Николаевна старшего сына.

— Мама, оставь меня в покое. Твои замечания меня совершенно не трогают, и уже давно.

— Я знаю и всю жизнь пытаюсь пробиться к тебе, но ты отклоняешь любые попытки.

Данила никак не реагировал на отчаянный вопль материнской души и стал спускаться в сад. Анна Николаевна в отчаянии удалилась наверх.

Погода внезапно испортилась, листья за окном бились в осенних предсмертных судорогах. Я с тоской смотрела на них и понимала, что надо уходить. У хозяев много своих забот. Окинув взглядом веранду моей начавшейся взрослости и легко коснувшись пальцами некоторых, ставших такими знакомыми предметов, я быстро побежала прочь.

Вернувшись к себе, я стала собирать вещи, даже не задумываясь о том, что мы уезжаем только через пять дней. Внутренне я уже пересекла границу дачной жизни и устремилась к новым целям. Собственно цель была одна, но очень призрачная. Как добиться Митиного расположения… Как не потерять этих людей, которые так меня очаровали… Сейчас самое неподходящее время для выстраивания будущих взаимоотношений. Я очень надеялась, что меня позовут снова, но не была в этом убеждена. Мои раздумья прервал приход Ольги.

— Я, между прочим, стою здесь уже пять минут.

— Ой, я задумалась, прости, проходи.

— Я вижу, что ты замечталась. Прекрати свои бесплодные попытки, Лера. Я Митю знаю с детства, ему никто не нужен.

— «Никто» — может быть, но…

— Ты хочешь сказать, что воздыхание влюбленной малолетки перевернет его отношение к жизни? Это смешно.

— Кому смешно? Мне — нет. Давай сменим тему. Ты зачем пришла?

— Вообще, я хотела тебе рассказать о тех предположениях, которые строятся в моем доме по поводу убийства Иллариона Валентиновича. Я слышала, как мама сказала, что Ларика вполне могли убрать.

Я насторожилась.

— Что ты имеешь в виду?

— У него была очень специфическая работа, он мог кому-нибудь помешать. Его боялись. Он знал много тайн.

— Каких тайн?

— Государственных. И поэтому следствие скоро будет прекращено. Никто не разрешит им копать.

— Я уверена, что Руфа добьется справедливости и не даст закрыть дело.

— Кто ее будет слушать?

— Никто, — раздался голос за окном, — ты, Оля, права.

Мы резко обернулись и увидели Данилу, опирающегося локтями о подоконник в попытке влезть в комнату.

— А вам, девушки, советую свои соображения оставить при себе.

Я впервые была очень рада видеть Данилу.

— Что ты тут делаешь?

— Я пришел за тобой. Руфа просит тебя прийти помочь ей.

— Конечно, я сейчас!

От возбуждения я зачем-то попыталась вылезти в окно, но Олькино твердое «Ты куда?» остановило мои неловкие попытки.

— Я жду тебя у калитки, — сказал Данила. — Оль, ты с нами? Эва уже там.

— Да, я с удовольствием.


Чтобы нас не задержали, мы «огородами» выбрались с участка и втроем отправились на ту сторону.

— Данила, а у тебя есть какие-то версии убийства? — светски поинтересовалась Оля.

— Я не люблю произносить слова, в смысле которых не уверен, — жестко отреагировал молодой человек.

«Вот зануда, — подумала я, — по-человечески не умеет разговаривать».

— Что же, ты совсем об этом не думаешь? — удивилась я.

— Я думаю о Руфе. Ей сейчас хуже всех. И очень на вас надеюсь, девочки, поддержите ее и отвлеките.

— Хорошо, — быстро согласились мы.


Прямолинейное молодое восприятие жизни не давало возможности проникать в тонкие перипетии чувств взрослых. От недомолвок Данилы всегда оставалось какое-то недоуменное раздражение. Углубляться в скрытый смысл его слов не хотелось, и дальше мы шли молча.


На актерской территории было тихо и печально. Все скрылись в своих убежищах. Ни единого звука не доносилось из-за высоких заборов. Я впервые присутствовала на столь горестном событии. Скорбные лица, медленно скользящие фигуры и ничего не значащие редкие междометия — вот какая картинка предстала предо мной, когда я вошла в дом.

Не очень понимая, что делать в такой ситуации, я вопросительно посмотрела на Данилу.

— Иди наверх, Руфа там, — скомандовал он.

Я на цыпочках поднялась на второй этаж. Руфа сидела за туалетным столиком и напевала веселые опереточные куплетики. Она не переставала меня удивлять своим поведением.

— Посиди со мной, — сказала она и стала очень медленно и тщательно накладывать грим, потом причесывать волосы. Стояла оглушительная тишина, и только одинокий металлический звук расчески рассекал ее. Я зачарованно наблюдала за дрожащими руками старой дамы.

Сделав последние штрихи, Руфина внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале:

— Ну вот я и стала старой.

— Почему вы так решили?

Я была крайне удивлена ее выводом. Мне казалось, что моя знакомая уже давно не молода, и это открытие меня лично совершенно не поразило.

— Потому что женщина молода до тех пор, пока есть хоть один мужчина, который помнит ее молодой.

— Понятно, — кивнула я.

Вряд ли философские рассуждения Руфины могли тогда затронуть мой молодой незрелый ум. Мне просто очень нравилось созерцать все эти странные превращения.

— Надо идти, это мой последний выход. Хочется произвести должное впечатление. Как ты считаешь, у меня получится?

— Конечно. А почему последний?

— Вырастешь — поймешь. Там много народу?

— Когда я поднималась, было немного, но, судя по шуму, сейчас уже все собрались.

— Ну пошли.

Руфа еще раз очень внимательно осмотрела себя, поцеловала медальон и с правой нога, высоко подняв голову, ступила за дверь.

На веранде, тесно прижавшись друг к другу, стояли соседи. Как только хозяйка появилась на верхней ступеньке лестницы, все смолкли и грустно воззрились на нее.

— Зачем они делают лица, они же совершенно ничего не чувствуют, — занервничала Руфа.

— Зря вы так, — шепнула я, — они к вам уважительно относятся.

— Еще бы! — продолжала ворчать актриса. — Если бы не я, их бы давно всех выселили отсюда. Я тебе когда-нибудь расскажу.

Выдержав паузу, мы наконец спустились с лестницы. Руфа попала в свою стихию, а я влилась в толпу.


Только позже, гораздо позже, я поняла, что несмотря на скорбное событие, для Примадонны главное — быть в центре внимания. Тогда так и произошло.


Впервые мне захотелось поскорее уйти из этого дома, и я стала думать, как бы сделать это потактичнее.

— Дверь слева от тебя, — раздалось у меня над ухом.

— Я знаю, — покраснев, сказала я. — А зачем ты мне это говоришь? Я никуда не собираюсь, просто очень душно.

— Это правда, пойдем в сад.

Данила взял меня за плечи и, резко развернув, подтолкнул к двери.

— Как же ты покинул бабушку?

— Сейчас ей никто не нужен, и лучше не мешать ее триумфу.

— Вы странные какие-то. Такое трагическое событие, а ты, да и Руфа, говорите об этом, как о представлении.

— Это так и есть. Пока бабушка ощущает себя в центре внимания, она будет держаться. Профессиональное качество. Сейчас самое главное, чтобы она все время была на людях.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? Я же не член вашей семьи, да и уезжаю скоро. Кроме того, меня очень удивляет, что ты все время говоришь о Руфе, а не о преступлении, которое было совершено. Разве не это самое важное?

— Не лицемерь, ты здесь при чем? Вряд ли тебя очень волнует смерть Ларика. Единственное, что ты можешь сделать, — поддержать Руфину. Это и есть главное. Так уж получилось, что она к тебе привязалась, а в преступлении и без тебя разберутся.

Я вся кипела и раскраснелась от праведного гнева. Мне были неприятны слова, которые произносил Данила, но еще меньше мне понравилось выражение его лица.

— А что же вы все? Вы же ее семья!

— Странная ты девочка, Лера. Я думал, ты умнее, тоньше, а ты, как все. Дальше своего короткого носа ничего не видишь.

Он резко повернулся и ушел в глубь сада. От обиды и непонимания я растерялась и не знала, что делать дальше, — то ли вернуться в дом, то ли убежать. Пока я «переваривала» наш разговор, на крыльце хлопнула дверь.

— Что ты здесь делаешь?

— Стою. Ты тоже хочешь меня пристыдить? — налетела я на Митю.

— Тебя обидели?

— Вы заняты только собой! — продолжала я.

— Я, по-моему, ни слова тебе не успел сказать. Все с ума посходили, и ты туда же. Успокойся и объясни, что происходит.

— Твой брат требует, чтобы я взяла всю ответственность за Руфино настроение на себя.

— И что? Она действительно тебя любит. Да и нам было бы спокойней, мы же все заняты. Лерочка, Данила прав, лучше тебя этого никто не сделает.

Ласковый вкрадчивый голос Мити буквально поднял меня над землей, мне захотелось облагодетельствовать все человечество целиком, и незамедлительно. Окрыленная возложенной на меня высокой миссией, я улетела восвояси, чтобы с утра приступить к своим обязанностям.

Дальше события развивались весьма стремительно. Странный вечер памяти, проведенный спонтанно и до похорон, закрыл тему убийства во всем актерском поселке. Следователи еще приходили раза два к Руфе и о чем-то тихо выспрашивали ее. Она в ответ требовала выдать тело, чтобы, наконец, предать его земле. Представители власти что-то уклончиво мямлили, и эти препирательства ни к чему не приводили. Наконец на исходе недели удрученный следователь, который вел это дело, появился у калитки и милостиво разрешил совершить обряд захоронения. На вопрос Руфины о результатах следствия был дан странный ответ, что Илларион Валентинович не убит, а ликвидирован и что он, следователь, подробностей не знает, так как дело передано в компетентные органы. Разбушевавшуюся Руфу утихомиривали всей семьей. Боязнь навлечь на себя неприятности всех сплотила. Я честно приходила каждый день и исполняла данный мной обет. Осенняя сникшая природа выпроваживала нас в родные пенаты. А мы и не сопротивлялись. Как-то сразу стало нечего делать. На обсуждение событий последних дней было наложено табу. Руфа ушла в себя и на все выплески своей менее сдержанной сестры «А помнишь?» отвечала: «Не помню». Остальным и в голову не приходило задевать больную тему. Мне очень хотелось продолжить наши занятные беседы со старой актрисой, но пока это было невозможно. Митя и Данила все время уезжали в город, Анна Николаевна, как нимфа, порхала по паркету дальних комнат, а Владимир Анатольевич вообще перестал приезжать на дачу, ссылаясь на срочную работу. Тоскливо подсчитывая свои потери, принесенные смертью Ларика, я оберегала Руфинину дремоту. «Скоро вечер, и опять надо плестись домой. До отъезда осталось два дня, возможно, когда-нибудь я позвоню Руфе и она разрешит мне прийти к ней в гости, а там случайно окажется Митя. А еще можно будет «случайно» встретить его у консерватории…» Мечтая о возможных встречах и разговорах с предметом моего обожания, я вышла на крыльцо и увидела, что там стоит Маша, у которой мы покупали молоко.