Кэндес Бушнелл - Дневники Кэрри

— Она неплохая. Это все Питер.

— Что с ним?

— Он отказывается дать мне шанс.

Подозревая, что мы разговариваем о нем, Питер подходит к нам.

— Кэрри, тебе не обязательно это делать.

— Да я, в принципе, не против, — беззаботно отвечаю я. — Я люблю творчество и ремесло.

— Любишь? — спрашивает меня Гейл, когда Питер отходит.

— Шутишь? В моем самом страшном ночном кошмаре я моделировала рельефную карту, а еще я провалилась на курсах шитья, когда была в команде скаутов.

Маленькая Гейл хихикает:

— Я тоже. Когда вырасту, я хочу стать второй Барбарой Уолтерс[13]. Интересно, она когда-нибудь делала макеты?

— Возможно.

— Думаешь? — воодушевленно спрашивает Гейл.

— Я знаю, — просто так говорю я. Следующую минуту мы работаем в тишине, а затем я спрашиваю: — А что случилось между твоей сестрой и Донной ЛаДонной?

Она смотрит на меня подозрительно:

— Ты знаешь мою сестру?

— Конечно.

Это не совсем правда. Я не знаю ее лично, но я предполагаю, кто она такая. Это, вероятно, старшеклассница, которую зовут Рамона и которая очень похожа на Гейл, только менее прыщавая и более изящная. Я никогда с ней особо не общалась, потому что она перешла в нашу школу, когда мы уже были на первом курсе, и сразу подружилась с другой компанией.

— Она действительно хорошая гимнастка, — говорит Гейл. — По крайней мере, была, когда мы жили в Нью-Джерси. Когда ей было тринадцать, она была чемпионом штата.

Я удивлена:

— Тогда почему она не входит в сборную по гимнастике?

— Она выросла. У нее появились бедра и грудь, что-то произошло с ее центром тяжести.

— Понимаю.

— Но она все еще отлично садится на шпагат, делает колесо и все остальное, что делают болельщицы. Она принимала участие в конкурсах, чтобы попасть в команду, и была уверена, что ее примут, потому что она намного лучше других девочек, в том числе Донны ЛаДонны, которая даже не может до конца сесть на шпагат. Ее даже не взяли в запасные. Она попыталась снова в прошлом году, после чего Донна ЛаДонна встала и сказала, глядя ей прямо в глаза, что ее не примут, потому что она недостаточно красива.

— Она прямо так и сказала? — От изумления у меня отвисла челюсть.

Гейл кивает.

— Я только повторяю ее слова: «Ты недостаточно красива, чтобы тебя приняли в группу поддержки, поэтому не трать свое и наше время».

— Вау. И что сделала твоя сестра?

— Она рассказала все директору.

Я киваю, думая, что, возможно, эта Рамона ябеда и всегда все выкладывает старшим, а Донна узнала об этом и не захотела принимать ее в команду. Но тем не менее.

— Что сказал директор?

— Он сказал, что не может в это вмешиваться. И моя сестра заявила, что это дискриминация. Дискриминация против девушек, у которых нет прямых волос, маленьких носиков и идеальных сисек. И он рассмеялся.

— Вот подонок. Все это и так знают.

— Но это неправильно. Поэтому моя сестра и ведет эту борьбу с группой поддержки.

— И ты хочешь про это написать?

— Я бы написала, но Питер мне никогда не позволит. А если и позволит, то потом Донна ЛаДонна настроит против меня всю школу, и со мной никто не будет общаться, боясь ее гнева. Давай посмотрим правде в глаза: Донна ЛаДонна управляет всей школой.

— Или, по крайней мере, она так думает.

В этот момент возвращается Питер.

— Я собираюсь встретиться с Мэгги в торговом центре. Не хочешь пойти с нами?

— Конечно, — говорю я и собираю свои вещи. — Я все равно встречаюсь там же с Себастьяном.

— Пока, Кэрри, — говорит Гейл. — Было приятно с тобой познакомиться. И не переживай, я не буду пытаться с тобой заговорить, если встречу тебя в коридоре.

— Не глупи, Гейл. Подходи и разговаривай со мной.

— Гейл, вероятно, тебе все рассказала о Донне ЛаДонне и ее сестре Рамоне, — говорит Питер, пока мы идем к его ржавому желтому универсалу.

— Эмм, — бормочу я.

— Это все такая куча дерьма, что в нее даже не хочется лезть. И потом, кому интересны девчачьи разборки?

Я открываю пассажирскую дверь, бросаю кучу бумаги на пол и сажусь.

— Забавно, я всегда думала, что тебе интересно все, что касается женщин.

— Что ты имеешь в виду? — Питер выжимает педаль газа и поворачивает ключ зажигания. Ему требуется несколько попыток, чтобы заставить двигатель работать.

— Я никогда не думала, что ты из разряда парней, которые не выносят женского мнения. Знаешь, такие парни, которые говорят своим подругам заткнуться, когда те пытаются им что-то сказать.

— С чего ты взяла, что я такой? Тебе Мэгги что-то рассказала?

— Если нет, то почему ты не разрешаешь Гейл написать статью? Или все дело в Донне ЛаДонне? — как бы между прочим спрашиваю я.

— К ней это не имеет никакого отношения, — говорит он, грубо переключая передачу.

— Насколько хорошо ты ее знаешь? Только честно?

Он подозрительно смотрит на меня:

— Зачем это тебе?

Я пожимаю плечами:

— Я слышала, ты говорил о ней на вечеринке у Лали.

— И что?

— Мэгги — моя очень хорошая подруга и замечательная девушка, я не позволю тебе обидеть ее.

— Кто говорит, что я собираюсь ее обидеть?

Лучше тебе действительно этого не делать.

Мы едем дальше, когда Питер говорит:

— Ты не должна этого делать.

— Чего?

— Быть милой с Гейл. Она настоящая заноза в заднице. Стоит тебе с ней заговорить, и ты никогда от нее не избавишься.

— Мне показалось, что она хорошая.

Я недоброжелательно смотрю на него, вспоминая, что он даже не поехал с Мэгги к врачу за противозачаточными таблетками. И несомненно, он чувствует себя виноватым.

— Если хочешь написать статью в газету, то можешь это сделать, — говорит он. — Мне кажется, что я твой должник.

— За то, что съездила с Мэгги к врачу? Думаю, да.

— Разве не лучше, когда девушки вместе делают такие вещи?

— Не знаю, — говорю я. — Что, если бы Мэгги забеременела?

— Этого я и пытаюсь избежать. Я думаю, я заслужил дополнительные очки за то, что являюсь хорошим парнем и заставляю ее принимать таблетки, — говорит Питер, как если бы он заслужил, чтобы его в знак одобрения похлопали по спине.

— Я думаю, что Мэгги и сама достаточно умна, чтобы знать, что ей нужно принимать таблетки.

— Эй, я не это имел в виду…

— Проехали, — раздраженно говорю я и вспоминаю ту девушку, которая все плакала и плакала после того, как сделала аборт. Парня, от которого она забеременела, там тоже не было. Я должна рассказать Питеру о ней, но я не знаю, с чего начать.

— В любом случае, это было очень мило с твоей стороны, — признается он. — Мэгги сказала, что ты ей очень помогла.

— Это тебя удивляет?

— Не знаю, Кэрри, — он мнется. — Я думал… я всегда думал, что ты… несколько дурашливая.

— Дурашливая?

— Ты всегда шутишь, придумываешь приключения на свою задницу. И я никогда не мог понять, что ты делаешь на занятиях по математическому анализу.

— Почему? Потому что я забавная? Разве девушка не может быть одновременно забавной и умной?

— Я не говорил, что ты не умная…

— Или это потому, что я не еду в Гарвард?

Мэгги постоянно говорит мне, что ты замечательный человек. Но я этого не вижу. Или, возможно, ты изменился в последние три дня.

— Эй-эй. Спокойнее. Не стоит сходить с ума. Почему вы, девушки, всегда все принимаете так близко к сердцу? — спрашивает он.

Я сижу, положив ногу на ногу, и молчу. Питеру становится неловко, и он елозит на водительском сиденье.

— Эмм… — говорит он. — Ты должна что-нибудь написать в газету. Может, биографический очерк об одном из учителей? Они всегда хорошо выходят.

Я вытягиваю ноги и кладу их на приборную панель.

— Я подумаю об этом, — говорю я. Мы уже въезжаем на стоянку у торгового центра, а я все никак не могу успокоиться. И еще меня гложет мысль о том, как я смогу дружить с Мэгги, пока она встречается с этим негодяем. Я выбираюсь из машины и громко хлопаю дверью, что, конечно, неправильно, но я не могу удержаться. — Я пойду внутрь, хорошо?

— Давай, — говорит он. Он явно нервничает. — Мы будем в «Миссис Филдс».

Я киваю и, пока иду через парковку, нахожу в сумке сигарету, прикуриваю ее и немного успокаиваюсь. И тут я вижу, как на стоянку въезжает желтый «Корвет» и паркуется в десяти футах от меня. Это Себастьян и Лали. Они смеются и хохочут, вылезая из машины. У меня в желудке все переворачивается: где они были последние полтора часа?

— Привет, крошка, — говорит Себастьян и целует меня в губы. — Мы были такими голодными, что заехали в «Гамбургер Шэк».

— Вы видели Уолта?

— Ага, — говорит Лали. Себастьян обнимает меня одной рукой, а затем другой рукой обнимает Лали. Так втроем мы идем в магазин.

Единственное, что меня успокаивает, то, что я знаю, что Себастьян не врал насчет «Гамбургер Шэк». Когда он целовал меня, от него пахло луком и перцем вперемешку с резким запахом табака.

— Что ты думаешь по этому поводу? — спрашиваю я у Мыши, постукивая по столу ручкой.

— Критиковать Донну ЛаДонну в первой же статье, написанной для «Мускатного ореха»? Рискованно, Брэдли. Особенно если учесть, что ты не знаешь ее точку зрения.

— Даже и пытаться нет смысла, — отвечаю я.

Это не совсем верно. Я не спускала с нее глаз, это правда, но и встречаться с ней лицом к лицу в мои планы не входило. На самом деле я три раза ездила к ее дому. Ее семья живет в большом, новом и поразительно уродливом доме на холме. У дома две колонны, одна стена из кирпича, вторая отделана итальянской штукатуркой, а две другие — деревом, так что возникает впечатление, что тот, кто работал над архитектурным проектом, просто не мог определить, чего он хочет, и, отчаявшись, решил сделать сразу все. Отношение Донны ЛаДонны к мужчинам можно охарактеризовать подобным же образом, так мне кажется.

Я подъезжала к дому три раза, и дважды он был пуст, но в третий раз я видела Тимми Брюстера, который выходил из дома в сопровождении Донны. Прежде чем сесть в машину, Тимми сделал в ее сторону выпад, как будто пытался поцеловать, но она оттолкнула его с притворным гневом и рассмеялась. Тимми еще сидел в заведенном автомобиле, когда на подъездную дорожку въехала другая машина — голубой «Мерседес», и из него вышел очень симпатичный высокий парень, он прошел мимо Брюстера прямиком к Донне и обнял ее за талию, после чего они, даже не оглянувшись, проследовали в дом.

Да, если говорить об отношениях с парнями, Донна придерживается своеобразных принципов.

И вот теперь между Мышью и мной происходит такой разговор.

— Почему бы не начать с менее спорной темы, чем Донна ЛаДонна? Не стоит ли для начала приучить людей к мысли, что ты теперь один из авторов «Мускатного ореха»?

— Если не о Донне, о чем мне тогда вообще писать? — жалуюсь я.

Я кладу ноги на стол и откидываюсь в кресле.

— У Донны есть одно замечательное качество — ее все боятся. Скажи мне, что еще есть такого в старших классах, от чего бы страдали все сразу?

— Клики.

— Клики? Да мы не принадлежим ни к какой клике.

— Ну это как посмотреть. На протяжении последних десяти лет мы общаемся практически с одними и теми же людьми, поэтому можно сказать, что принадлежим.

— Я всегда считала, что мы — противники всяческих клик.

— Разве нельзя сказать, что противники клик образуют свою клику? — спрашивает меня Мышь.

Лежа в кресле, я некоторое время размышляю, потом соглашаюсь:

— Да, возможно, это неплохой сюжет.

От того, что я лежу практически параллельно столу, ноги соскальзывают, и я падаю на пол, сбивая со стола несколько книг. Оказавшись на полу, с креслом, лежащим на голове, я осторожно выглядываю из-под сиденья и вижу, как ко мне склоняется малышка Гейл.

Кто-то должен рассказать девочке правду о «Клерасил».

— Кэрри? — спрашивает она в изумлении. — С тобой все в порядке?

Диковато оглядываясь по сторонам, она собирает с пола упавшие книги.

— Лучше тебе подняться прежде, чем сюда придет библиотекарша. Если она застанет тебя в таком положении, она нас выгонит.

Мышь разражается смехом.

— Я не понимаю, — говорит Гейл, прижимая к себе стопку книг. Глаза ее наполняются слезами.

— Дорогая, — говорю я. — Мы не издеваемся над тобой. Просто мы — взрослые. Нам плевать, выгонит нас библиотекарша или нет.