Кэндес Бушнелл - Дневники Кэрри

— Если она попытается, мы ей сами такого зададим, — добавляет Мышь.

Мы смотрим друг на друга и тихо смеемся.

— А, ну да.

Гейл нервно закусывает губу. Я придвигаю для нее стул и предлагаю сесть рядом.

— Присядь.

— Зачем?

— Это Роберта Кастеллс, — говорю я, и Гейл боязливо присаживается. — Известная также под именем Могучая Мышь. Или просто Мышь.

— Привет, — говорит Гейл застенчиво. — Я о тебе много слышала. Ты — легенда. Говорят, ты самая умная в школе. Жаль, что я не такая. Не самая умная. Да и самой красивой я никогда не буду.

Две Джен входят в библиотеку, принюхиваясь, словно гончие, замечают нас и садятся за стол неподалеку.

— Видишь девочек, — киваю я в сторону вновь прибывших. — Как ты считаешь, они красивые?

— Две Джен? Они прекрасны.

— Сейчас, да, — говорю я. — Но через пару лет…

— Через пару лет они будут выглядеть очень и очень старыми. Они будут выглядеть лет на сорок, — подхватывает Мышь.

Малышка Гейл прикрывает рот рукой.

— Почему? Что с ними случится?

— Они достигли наивысшей точки жизни к старшим классам, — объясняю я.

— Что?

— Верно, — соглашается Мышь и одобрительно кивает. — А после старших классов все начнет катиться под гору. Дети. Мужья-обманщики. Бесперспективная работа. Плохо, когда расцвет приходится на старшие классы. Жизнь потом оказывается сплошной катастрофой.

— Я никогда об этом не думала, — говорит Гейл и смотрит на двух Джен так, словно они — уродливые пришельцы с другой планеты.

— Кстати, — говорю я. — Что тебя больше всего раздражает в старших классах?

— Хм… Еда?

— Нет, это несерьезно. Столовые навевают уныние, это правда, но… И не Донна ЛаДонна, верно?

— Я думаю, речь идет о кликах.

— О кликах, — киваю я и смотрю на Мышь, приподняв бровь. — Почему?

— Потому что из-за них невозможно чувствовать себя в безопасности. Ты можешь понять, что не принадлежишь к определенному кругу, потому что эти люди с тобой не разговаривают. Или, наоборот, ты принадлежишь к клике, и тогда все происходит, как в «Повелителе мух». Никогда не знаешь, за кем сегодня охотятся.

Она снова прикрывает ладонью рот.

— Я слишком много говорю?

— Нет-нет, продолжай.

Я открываю блокнот, нахожу чистый лист и принимаюсь записывать.

— Ну что ж, работа над материалом, который я готовлю для «Мускатного ореха», идет неплохо, — говорю я, вынимая из плиты противень с печеньем, посыпанным шоколадной стружкой. Себастьян переворачивает страницу журнала «Тайм».

— Прости, забыл, о чем статья?

Я говорила ему об этом, по крайней мере, уже дюжину раз.

— О кликах. Я уже взяла интервью у десятка людей, и многие истории оказались довольно интересными.

— Гм, — говорит Себастьян, определенно не испытывая большого интереса. Не обращая внимания на его реакцию, я продолжаю рассказывать.

— Уолт сказал, что клики дают возможность чувствовать себя защищенным, но могут затормозить развитие личности. Что ты думаешь по этому поводу?

— Что я думаю? — переспрашивает Себастьян, не отрываясь от журнала. — Я думаю, что у Уолта есть проблемы.

— Какие проблемы?

— Тебе это действительно интересно? Себастьян смотрит на меня поверх очков для чтения, напоминающих формой классическую модель от «Рей Бэн». Всякий раз, когда он их надевает, сердце мое тает. У него есть недостаток. Плохое зрение. Это так чертовски мило.

— Да, конечно.

— Поверь, тебе о них лучше не знать, — резюмирует Себастьян и возвращается к чтению журнала.

Я аккуратно снимаю с противня теплое печенье и перекладываю на блюдо. Затем ставлю блюдо перед Себастьяном и сажусь напротив. Он рассеянно берет в руки печенье и откусывает кусок.

— О чем ты читаешь? — спрашиваю я.

— Об экономическом кризисе, — отвечает Себастьян, перелистывая страницу. — Нет смысла сейчас искать работу, это обречено на провал. Да и в колледж, похоже, ходить бесполезно. Вероятно, нам предопределено прожить остаток жизни в подвале дома родителей.

Я неожиданно хватаю его за руку:

— Что ты знаешь об Уолте?

— Я видел его, — пожимает плечами Себастьян.

— Где?

— В одном месте, которого ты не знаешь, и знать тебе о нем не нужно.

Интересно, о чем это он?

— Что за место?

Себастьян снимает очки:

— Забудь об этом. Мне скучно, поехали в торговый центр.

— Зато мне не скучно. Я хочу узнать про Уолта.

— Я не хочу об этом говорить.

— Хм.

Я беру печенье, отламываю половину и кладу в рот.

— Я не могу ехать в торговый центр. Мне нужно работать над материалом.

Себастьян выглядит озадаченным.

— Для «Мускатного ореха».

— Делай, как считаешь нужным. Но я не буду сидеть и дожидаться, пока ты допишешь.

— Но я хочу сделать хороший материал.

— Отлично, — отвечает Себастьян. — Увидимся позже.

— Подожди! — кричу я, хватаю пальто и устремляюсь за ним.

Он обнимает меня за талию, и мы идем забавной походкой, которую изобрели однажды ночью в «Эмеральд». Дурачась, мы подходим к машине.

Когда мы отъезжаем от дома и выруливаем на улицу, я оборачиваюсь, и меня охватывает чувство вины. Я не должна уезжать. Мне нужно сидеть дома и работать. Как я могу стать писательницей, если не обладаю дисциплиной?

Но у Лали новая работа в торговом центре. Теперь она работает в магазине «Гэп» и по большей части предоставлена самой себе. Себастьян наверняка захочет зайти повидаться с ней, и, когда они начнут говорить, про меня совершенно забудут. Мне неприятно думать, что я не могу доверять Себастьяну и Лали, но уж слишком они сдружились за последнее время. Каждый раз, когда я вижу, как они обмениваются шутками или по-приятельски хлопают друг друга по рукам, у меня появляется нехорошее предчувствие. Это как слушать тиканье часов, в котором интервалы между звуками постепенно увеличиваются. Все реже и реже, а потом раз — и тишина.

На сцене, лицом к публике, стоит Синтия Вианде и держит в поднятой руке номер «Мускатного ореха».

— На этой неделе в номере опубликована статья Кэрри Брэдшоу о кликах.

Раздаются умеренные аплодисменты, все встают.

— Ты написала хорошую статью, Брэдли. Отличная работа, — говорит Мышь, подбегая ко мне.

— Нам не терпится ее прочесть, — говорят немногочисленные ученики, проходя мимо и скашивая глаза в мою сторону.

— Рада, что все это закончилось? — спрашивает Себастьян, подмигивая Мыши.

— В каком смысле? — спрашиваю я.

— Я имею в виду историю с «Мускатным орехом», — поясняет Себастьян, а затем обращается к Мыши:

— Она тебя тоже доставала бесконечными вопросами с видом заправского репортера?

Мышь смотрит на него с удивлением:

— Нет.

Я вспыхиваю от смущения.

— Ну ладно. Главное, дело сделано, — говорит Себастьян и улыбается.

Мышь многозначительно смотрит на меня, я в ответ посылаю ей взгляд, призванный сказать: «Мужчины, что с них взять?»

— Да вот же она! — кричит Мэгги. — Вот она, наша звезда.

— Ой, прекрати, Мэгвич. Это же просто заурядная статья для «Мускатного ореха».

Тем не менее я польщена. Сажусь рядом с ней за стол для пикников, который стоит в нашем амбаре. Земля совсем замерзла, и в воздухе чувствуются холод и сырость, и так будет продолжаться еще много месяцев. Будет то немного теплее, то холоднее. На мне вязаная шапочка в виде длинного колпака с помпоном. Мэгги делает вид, что зимы не существует, поэтому не носит ни шапок, ни перчаток, разве что во время лыжных прогулок. Она курит одну сигарету на двоих с Питером и потирает руки в перерывах между затяжками. На Лали надеты мужские ботинки, такие носят строители. Вероятно, последний писк моды.

Лали просит у Мэгги затянуться, что странно, ведь курит она редко.

— Статья отличная, — скупо хвалит меня Питер.

— Все, что делает Кэрри, хорошо, — говорит Лали. Из ноздрей она выпускает завитки дыма. — Правда? Кэрри всегда будет сопутствовать успех.

Я не могу понять, она что, специально старается меня задеть? Или просто говорит в своем обычном стиле? Не могу определить. Смотрит она на меня с вызовом, словно специально хочет, чтобы я поломала голову над этим вопросом.

— Мне не всегда сопутствует успех, — оправдываюсь я, вынимая сигарету из пачки, которая принадлежит матери Мэгги. Она как раз оставила очередную попытку бросить курить.

— На самом деле обычно у меня ничего не получается, — говорю я, стараясь перевести разговор в шутку. Затем прикуриваю, делаю затяжку, задерживаю дым во рту и выпускаю несколько красивых, ровных колец. — Иногда мне везет.

— Да ладно тебе. — Мэгги нетерпеливо перебивает меня, давая понять, что я напрасно принижаю свои достижения. — Ты пишешь для «Мускатного ореха», у тебя, кажется, четыре награды за прыжки с вышки, и ты увела Себастьяна у Донны ЛаДонны. По мне, так у тебя все есть.

На какое-то время воцаряется неловкое молчание.

— Ну, не знаю, — прерывает его Мышь. — Кто-нибудь может сказать, что у нее все есть?

— Ты можешь, — отвечает Мэгги. — Ты и Питер.

— И Лали, — добавляю я. — И ты, Мэгги. Кстати, я Себастьяна у Донны не уводила. Он говорит, что не встречался с ней. Да если бы даже и встречался, она мне не подруга. Я ей ничего не должна.

— Ты ей об этом скажи, — ухмыляется Лали и давит окурок сигареты ботинком.

— Да кому есть дело до Донны ЛаДонны? — громко вопрошает Мэгги и смотрит на Питера. — Она меня достала уже. Слышать о ней больше не хочу.

— Я тоже, — говорит Питер неохотно.

— Ну да, — соглашаюсь я.

Питер смотрит в сторону, гасит сигарету и поворачивается ко мне.

— Ты знаешь, что Смидженс хочет, чтобы ты написала еще одну статью для газеты?

— Да? Здорово.

— О чем будешь писать? — спрашивает Лали. Она вынимает из пачки новую сигарету, смотрит на нее, затем кладет за ухо.

— Ну, придется подумать, — отвечаю я, пытаясь понять, отчего Лали сегодня такая странная.

— Мэгги, это неправильно, — шепчу я раздраженно.

Уроки только что закончились, мы с Мэгги и Мышью прячемся в «Кадиллаке» Мэгги.

— Ладно, бог с ним. А вот что с Лали? — спрашивает Мышь, меняя тему. — Она не показалась тебе странной, когда мы утром сидели в амбаре?

— Она ревнует, — говорит Мэгги.

— Я тоже так думаю, — соглашается Мышь.

— Она все время ревнует, — добавляет Мэгз.

— Нет, неправда, — возражаю я. — Лали просто амбициозна, а люди неправильно ее понимают.

— Ну, не знаю, Брэдли, — говорит Мышь. — На твоем месте я бы поостереглась.

— Так, вот он. Все пригнулись! — командует Мэгги, и мы прячемся за сиденьями.

— Это неправильно, — бормочу я.

— Ты же хочешь быть писательницей, — отвечает Мэгги. — Тебе нужно все знать.

— Да, правильно, но не таким же способом. Почему бы не спросить его прямо?

— Потому что он нам не расскажет, — возражает Мэгги.

— Мышь? Твое мнение?

— Мне все равно. Я просто хочу прокатиться, — отвечает Мышь с заднего сиденья.

Она высовывает голову из-за спинки и смотрит через заднее стекло.

— Он в машине! Выезжает со стоянки! Быстрее, а то потеряем его.

Да уж, думаю я, сразу видно, что Мыши все равно.

Мэгги быстро распрямляется, включает передачу и нажимает на газ. Мы едем не в ту сторону, и, заехав в тупик, Мэгги перебирается через бордюр.

— Боже мой! — восклицает Мышь, цепляясь за спинку переднего сиденья, когда мы резко поворачиваем налево. Через несколько секунд от оранжевого хэтчбэка Уолта нас отделяют две машины.

— Отличная конспирация, Мэгз, — замечаю я сухо.

— Уолт не заметит, — между делом отвечает Мэгги. — Он никого не видит, когда сидит за рулем.

Бедный Уолт. Зачем я вообще участвую в этой глупой затее? Мэгги так легко удалось уговорить меня проследить за Уолтом. Помню, когда мы спорили о вреде противозачаточных таблеток, она так же легко переубедила меня. Я не умею говорить людям «нет». Никому не могу отказать, будь то Мэгги, Себастьян или даже Лали. Теперь вот Лали взяла билеты на «Ацтек Ту-Степ», и мы все обязаны пойти на концерт в первый уик-энд после рождественских каникул. Правда, это будет через несколько недель, а сейчас я должна признать, что мне до смерти интересно, куда Уолт ездит тайком после школы.

— Спорим, у него новая подружка, — говорит Мэгги. — И наверняка она старше его. Как миссис Робинсон. Наверное, это чья-нибудь мама. Вот почему он так старательно заметает следы.