Октавиан сразу объявил о божественности своего приемного отца, повелел поместить чудесную звезду на лбу статуй Цезаря и приказал отныне изображать ее на всех монетах Цезаря.

Я не знала в ту пору и о другом: Октавиан воспринял комету как знамение, определяющее его судьбу и приказывающее не успокаиваться, пока он не отомстит за убийство Цезаря.

В ту ночь Цезарь призвал нас к оружию. Мы оба хотели отомстить за него и завершить его дело — и, чтобы добиться своего, каждому из нас требовалось уничтожить другого. У Цезаря было два сына, но наследником мог стать лишь один. Цезарь мечтал о великой мировой империи — но какой город станет ее сердцем, Рим или Александрия? Будет империя западной или восточной по своему местонахождению и духу? И кто получит власть над ней?


Комета, сиявшая на небосклоне много дней, вызвала возбуждение и переполох среди астрологов. Они еженощно собирались в Мусейоне для изучения и истолкования этого феномена. К местным ученым присоединялись звездочеты из дальних стран, в том числе из Парфии, где их почтительно именовали волхвами. Это снова, к немалой моей гордости, сделало Александрию центром интеллектуальной жизни. Однажды вечером я лично встретилась с учеными и попросила их составить астрологические таблицы для Цезариона, Птолемея и меня.

Они собрались в круглом мраморном зале Мусейона, в самом его центре. Большинство были одеты по-гречески, но присутствовали и чужеземцы в длинных расшитых одеяниях, и двое представителей Верхнего Египта в древних облачениях долины Нила.

— Почтеннейшие, — сказала я, глядя на разложенные перед ними на складных столах звездные карты и математические книги. — Меня удивляет, почему вы не выходите из здания, чтобы непосредственно наблюдать комету и небосвод.

— Некоторые из нас как раз этим и заняты, — ответил Гефестион, наш главный астроном. — Помост, оборудованный на крыше, полон народу. Остальные работают здесь, внося поправки и уточнения в звездные атласы по результатам наблюдений.

— Вы предвидели появление кометы? — спросила я.

— Нет, — признался он. — Она оказалась полной неожиданностью.

Значит, мы имели дело не с обычным природным явлением, но со сверхъестественным феноменом.

— И каково ваше заключение?

— Это таинственное явление предвещает некое великое событие. Может быть, рождение ребенка, чьим уделом станет исполнение одного из пророчеств.

Нет, суть в другом. Цезарион уже родился, следующий младенец потерян, и даже Октавиану — если предположить, что комета послана для него, — уже восемнадцать. Кто-то может вообразить, будто хвостатая звезда сулит ему судьбу нового Цезаря, но это, конечно, ложное толкование!

— Нет, рождение ребенка здесь ни при чем, — с раздражением промолвила я. — Куда более вероятно, что комета предвещает потрясения, связанные со смертью Цезаря.

Спорить ученый не стал и ответил вежливым кивком. Я обвела взглядом его коллег, споривших над картами, передала астрологу данные, необходимые для составления гороскопа, и спросила:

— Сможешь ты составить звездные таблицы в течение трех дней?

Мне не терпелось взглянуть на хитросплетения судьбы и узнать, что ждет впереди.

И снова он вежливо кивнул.


Когда гороскопы доставили во дворец, я обнаружила: Птолемею звезды не сулят ничего хорошего, несмотря на то что астрологи использовали самые многозначные и успокаивающие выражения. Моя же судьба и судьба Цезариона переплелись так, что мы должны черпать силу друг у друга. Еще имелось льстивое, но туманное утверждение: будто бы я «умру, как пожелаю, дабы жить вечно». Это можно было истолковать по-разному: то ли я умру такой смертью, какую пожелаю, то ли умру, потому что этого пожелаю? Что ж, таковы астрологи! Но я поняла одно — у Птолемея появится надежда на выздоровление, только если отвезти его на зиму в Верхний Египет.


— Не хочу туда! — закапризничал Птолемей, узнав о моем решении. — Мне здесь лучше. Там же ничего нет, кроме пальм, глинобитных хижин и крокодилов!

Да, там огромное количество крокодилов. Судя по последним донесениям, в нынешнем году они размножились необычайно. Нил выше Фив буквально кишел ими, и казалось, что по обе стороны реки разложили на просушку целый лес сморщенных бревен.

— В Верхнем Египте очень красиво, — сказала я, вспомнив свои путешествия. — Я поеду с тобой, помогу устроиться. Мы остановимся у усыпальницы Ком-Омбо и помолимся тамошнему крокодильему божеству, чтобы он отозвал свои полчища. И ты увидишь Филы — самый прекрасный храм Египта, расположенный на острове.

Брат скорчил рожицу.

— Мне это неинтересно! Я хочу остаться здесь и помогать строить игрушечную трирему для Цезариона.

— Я попрошу корабельных мастеров подождать до твоего возвращения, — пришлось пообещать мне. — Цезарион еще слишком мал, чтобы совершать в одиночку морские прогулки.


В начале путешествия Птолемей куксился и не желал смотреть ни на Нил, ни на проплывавшие мимо земли. Но я упорно обращала его внимание на состояние оросительных каналов и плотин, особенно на землях Дельты, всецело зависевших от ирригации. Здесь подъем Нила еще не начался — паводковые воды добирались сюда от Первого порога примерно за двадцать дней.

Птолемей, однако, лишь безучастно лежал под балдахином и кашлял. Он заслуживал сочувствия.

Мы проплыли мимо пирамид, и он едва удостоил их взгляда. Мы проплыли мимо Мемфиса, мимо оазиса Моэрис, мимо города Птолемеи — последнего греческого форпоста на Ниле, где уже был заметен подъем воды. Вместо того чтобы дожидаться паводка в Александрии, мы плыли ему навстречу.

Река расширилась в озеро, а мы двигались дальше: мимо Дендер и храма Хатор, потом мимо Фив и огромного святилища Амона, мимо исполинских статуй Рамзеса, сидящих перед его погребальным храмом. Унылые скальные холмы, в чьих вырубленных недрах властвуют мертвые фараоны, простирались далеко за горизонт.

Неожиданно река стала кишеть телами крокодилов. Повсюду, куда ни глянь, вода пузырилась, а среди тростников появлялись чешуйчатые спины. Глинистая прибрежная полоса была буквально усеяна чудовищами. Некоторые зевали, показывая блестящие изогнутые зубы, другие лениво били хвостами и елозили в грязи.

— Посмотри! — сказала я, растолкав разморенного полуденным зноем Птолемея. — Ты когда-нибудь видел их в таком количестве?

Он недовольно заморгал, но при виде этого зрелища его глаза расширились.

— Великий Серапис! — воскликнул он. — Да здесь собрались все крокодилы мира!

Мы с замиранием сердца наблюдали, как собака спустилась к реке попить, отыскав на берегу место, казавшееся пустынным. Псина держалась настороже, но жажда пересилила страх. Едва ее морда коснулась поверхности, как из неподвижной воды вынырнула огромная пасть, и собака оказалась под водой столь стремительно, что я едва успела заметить движение хищника. Вода забурлила, визжащая жертва на миг мелькнула в воздухе, схваченная пастью страшилища, потом крокодил снова утащил ее на дно и держал там, пока она не захлебнулась. Когда он вынырнул снова, окровавленная тушка в его зубах уже не трепыхалась. Поскольку крокодил не мог проглотить добычу целиком, он рвал и глотал ее кусками, и растекавшаяся по воде кровь привлекла целую флотилию его сородичей. Они пытались вырвать у него добычу и пожирали плававшие вокруг куски плоти. Лапы и чешуйчатые хвосты молотили по кровавой воде.

Я поежилась. Неудивительно, что крестьяне попросили помощи у властей: при таком положении дел поход за водой превращался в рискованное предприятие. Я заметила, что деревенский водонаборный «журавль» с черпаком окружен высокой стеной из глинобитных кирпичей: люди опасались даже находиться рядом с ним, не говоря уж о том, чтобы спуститься к реке с кувшином или постирать одежду. Хуже того — река разливалась, подступая к улицам и домам вместе с крокодилами. Еще немного, и хищные твари будут средь бела дня ползать по улицам, прятаться под скамейками и дремать в тени за зданиями.

Птолемей как зачарованный двинулся к борту, и мне пришлось предостеречь его: я видела, как высоко способен выпрыгнуть из воды крокодил.

Когда мы добрались до храма Ком-Омбо, солнце уже садилось. Было очевидно, что совершить необходимые ритуалы мы сегодня не успеем. Я велела встать на якорь подальше от тростниковых зарослей и песчаных отмелей, а Птолемею сказала, что спать на палубе, хоть там и лучше дышится, на сей раз нельзя. Зубастые хищники только и ждут, когда с борта случайно свесится рука. Брат нехотя вернулся в свою каюту, с ворчанием улегся на койку, но заснул почти сразу же.

Я лежала в темноте, прислушиваясь к плеску воды. Может быть, мне только чудилось, что крокодилы царапали обшивку, пытаясь взобраться на борт? Едва забрезжил рассвет, я поднялась, накинула на себя мантию и вышла, чтобы увидеть восход солнца. Оно коснулось качающихся тростников и поцеловало золотистый песчаник храма, осветив его крышу и верхнюю часть колонн. Позади, среди окрашенных пурпуром облаков, еще проглядывали редкие звезды.

Мой отец выстроил часть этого святилища, чем очень гордился. На стенах храмов Верхнего Египта он представал высеченным в камне — грозный владыка и воитель, совсем не похожий на того, кем был в жизни. Мне вспомнилось, как он привез меня сюда в детстве, чтобы показать новый пилон и колонны, и до самой ночи рассказывал о караванном торговом пути из Ком-Омбо к Красному морю. Некогда этим путем приводили на север африканских слонов, чтобы обучать их для нужд египетской армии. Тогда это место показалось мне волшебным, наделенным особой магией. Сегодня утром оно все еще сохраняло прежние чары.

Шевеление в тростниках означало, что крокодилы начинают свой день и нам пора последовать их примеру.

Через прибрежную илистую полосу на берег были перекинуты длинные сходни, огражденные решетками. По ним мы торопливо перешли на безопасное расстояние от воды, к огорчению вяло копошившихся под ранним солнышком крокодилов, и быстро поднялись на маленький холм. Там, у излучины Нила, над окрестностями возвышался храм. Нас приветствовали золоченые колонны с изображениями всех правителей, когда-либо участвовавших в его строительстве. В их числе мы увидели и моего отца, принимающего церемониальное очищение от Гора и Собека, ибо храм посвящался богу-соколу и богу-крокодилу. Собек имел облик могучего мужчины с зубастой крокодильей головой на широченных плечах, значительно выше обычного человеческого роста, в набедренной повязке. Его зал и алтарь располагались справа, и мы направились туда. Через крытый зал мы перешли от медового света снаружи сначала к сумраку, а потом и к кромешной тьме святилища Собека.

Мы зажгли свечи и приблизились к алтарю. Высеченная из темного гранита статуя бога сурово взирала на нас из мрака. Крокодилья голова была выполнена скульптором с необычайным искусством, чешуйка к чешуйке.

Как царица и земное воплощение Исиды, я обратилась к нему с укором:

— Великий Собек, почему ты беспокоишь мои земли? Зачем ты послал легионы крокодилов и запрудил ими всю реку ниже Первого порога? Может быть, тебе чего-то не хватает? Скажи, и я принесу жертву, чтобы ты отозвал своих тварей домой.

Идол лишь безмолвно таращился на меня. Мерцающее пламя свечи играло на его бесстрастных чертах.

— Я дам тебе то, чего ты хочешь, но я прошу тебя не нападать на мои земли.

— Не надо говорить с ним в таком тоне, — шепнул Птолемей, потянув меня за платье.

Но я считала, что имею право так себя вести: ведь я Исида, а он, будем откровенны, лишь мелкое божество, властвующее над низкими тварями. Даже в этом храме ему принадлежала только половина, а другой завладел Гор.

— Я оставляю тебе дары, Собек, великий бог крокодилов! Но во имя Исиды и народа Египта, отданного на мое попечение, настоятельно прошу тебя отозвать своих зверей.

Иначе мы с Олимпием придумаем способ отравить воды и убить крокодилов.

Мы с Птолемеем произнесли нараспев хвалебный гимн Собеку и возложили перед его священной ладьей наши дары из цветов, вина и драгоценной мази. После чего, постояв несколько мгновений в молчании, удалились.

Солнце поднялось высоко и нагревало внутренний двор храма. С одной стороны находился некрополь мумифицированных крокодилов, с другой — большой круглый колодец «нилометра», связанный с рекой. Направившись к нему, я заглянула через край и с удивлением увидела, что вода поднялась не очень высоко — она едва приблизилась к риске, называемой «локоть смерти», уровень ниже которой грозил засухой и голодом. Между тем по времени воде пора было подняться выше.

Я забеспокоилась.

Мы поспешили обратно на судно, перешли по сходням через лежбище крокодилов, провожавших нас весьма заинтересованными взглядами. Один огромный крокодилище разинул пасть, показав ряды страшных острых зубов и жирный язык — розовый, как цветок. Выглядел он внушительно; похоже, Собек хорошо заботился о своих подопечных.