Молчание затягивалось, Мардиан не сводил с меня испытующего взгляда. Когда я заговорю, мне придется объявить о причине неожиданного путешествия — разумеется, о такой причине, что будет оглашена публично. А приватно, наедине, я скажу ему правду. Но сейчас лучше воздержаться: шпионы могут оказаться за любой дверью.

— Моя сестра, прославленная кандаке Аманишакето, протянула мне руку дружбы, — произнесла я наконец, когда молчание слишком затянулось. — Я желаю лично отправиться к ее сказочному двору в Нубии и увидеть то, чего никогда не видел ни один из моих предков. По пути я буду вести переговоры и заключать соглашения с народами, живущими вдоль берегов Нила. Я твердо намерена расширить влияние державы Птолемеев в новом направлении. Возможно, наше будущее связано именно с Югом, а не с Востоком или Западом, с Африкой, а не с Азией и Галлией. Большая часть Азии и вся Галлия уже захвачены Римом, так что путь туда закрыт. Нет надежды вернуть то, чем владели в тех краях наши предки, но за другими горизонтами лежат другие манящие земли. Я должна увидеть их воочию.

Я произнесла это по-эфиопски, потом по-гречески, и по выражению лица Мардиана поняла, что сказанное прозвучало неправдоподобно. Но что еще я могла придумать?

Глава 19

Широкий водный путь уносил меня все дальше и дальше на юг, мимо хорошо знакомых мне памятных мест Египта, мимо древних Фив с их золочеными храмами, мимо святынь, мимо берегов, полных кипучей жизни. Шесты «журавлей» изгибались от натуги под тяжестью зачерпывавших воду ведер; по пыльным тропкам сбегали к реке дети; ослы и верблюды таращились на проплывающие мимо лодки, лаяли собаки. Девушки спускались к берегу за водой. Они с любопытством разглядывали носовое украшение в виде бутона лотоса и установленный на палубе под балдахином смотровой мостик, отличавшие великолепную царскую ладью.

Я знала, что наводнение нанесло долине Нила немалый урон, но теперь дурное осталось позади. Вода схлынула, на полях снова зеленели бобы и ячмень. Египет выжил.

По пути следования показался священный остров Филы, но я воздержалась от посещения того храма, где мы с Цезарем произносили обеты. Когда мы проплывали мимо золотившихся в закатных лучах строений, сердце мое сжималось от боли. Однако стоит ли ворошить прошлое, если для Цезаря наши клятвы ничего не значили?

Я приказала не задерживаться и бросить якорь лишь после того, как остров Филы пропадет из виду.

По приближении к Первому порогу до моего слуха стали доноситься звуки: сначала тихие, словно шепот влюбленного, потом громкие, как детский плач, и наконец оглушительные, сходные с неистовым бычьим ревом. А потом Нил перед нами внезапно расширился, образовав озеро с тысячью каменистых островков; на одних островках росли пальмы, другие представляли собой голые валуны, но все они отражались в сияющей воде, отчего их число зрительно удваивалось. Наклонившись с борта ладьи, я увидела свое отражение, протянула руку и коснулась кончиков собственных пальцев, отчего по моему лицу в воде пробежала легкая рябь. Когда наступила ночь, поверхность из бронзовой сделалась серебристой; она светилась, как полированный металл.

Здесь нам предстояло бросить якорь. Поутру нас на канате перетащат через пороги люди, для которых это занятие — главный источник дохода пять месяцев в году, когда вода стоит низко, обнажая камни.

Поутру, под палящим солнцем, местные жители впряглись в канаты и под руководством опытного вожака, знавшего расположение всех камней и мелей, потащили нас вверх по течению. Они избегали мест, где коварные скалы могли бы пропороть ладье днище. Торопиться было опасно, и на то, чтобы миновать Первый порог, у нас ушло два дня.

За порогом начиналась Нубия, и река там менялась. С одной стороны высились черные гранитные утесы, с другой стороны расстилались золотистые пески. Там мало жизни, ибо прилегающая к Нилу полоса орошаемой земли слишком узка, чтобы ее возделывать. Собаки, деревушки, поля Египта исчезли, сменившись тишиной запустения. Порой высоко в ясном небе мне удавалось разглядеть ястреба, но в остальном здесь царили молчание и неподвижность.

Однако и этот край не был бесплодным: со времен фараонов здесь намывали золотой песок. Потом мы проплыли по сонному Нилу, разомлевшему под солнцем, мимо обозначавших пределы моих владений глинобитных фортов. Оставив их позади, мы оказались на чужой территории.

Неожиданно речная долина расширилась, и нашему взору предстали манящие рощи финиковых пальм и прославленные поля Дерра. Мы послали людей на берег, чтобы купить знаменитого местного пальмового вина.

Потом закат и еще один день плавания под устойчивым попутным ветром, и впереди показался Абу Симбел. Гигантские фигуры были видны издалека, но темнота спустилась раньше, чем нам удалось к ним приблизиться. Мы встали на якорь и, сидя под навесом с чашами желтого пьянящего пальмового вина, смотрели, как растворяются во тьме каменные великаны. Потом мы зажгли лампы и снова пили вино, любуясь пульсирующим золотым свечением. Что за дивный край!

В тот раз я впервые отметила, что после заката не становится холодно и никакой надобности в плащах и покрывалах здесь нет. Ночь отличалась от дня лишь тем, что с неба не палило солнце.

Едва забрезжил свет, как мы поставили парус. Мне хотелось увидеть великие памятники Абу Симбела в тот миг, когда их касаются рассветные лучи. Проплывая мимо колоссальных сидящих изваяний Рамзеса Второго, мы смотрели, как розовый свет сползал по ним ниже и ниже; однако четырежды повторенный лик великого фараона оставался безмятежным. Тысячи лет четыре колосса охраняли границу былых владений фараонов, показывая нубийцам свое могущество, хотя пески уже подбирались к их коленям. Загадочная улыбка древнего владыки словно говорила о тщете и суетности всего земного: чего стоят наши потуги оставить по себе память, если даже каменные статуи со временем крошатся, словно старые кости. И действительно — одна из четырех голов валялась на песке у ног изваяния, с той же улыбкой уставившись в пустое небо.

Мы приблизились ко Второму порогу, плугом врезавшемуся в плоть этой опаленной солнцем, выжженной, твердой, безжалостной к живым существам земли. С откоса на нас взирали возведенные на обоих берегах Нила сторожевые укрепления из глинобитного кирпича.

Порог, который называли Великим, наша ладья не могла преодолеть. Пришлось перебраться на другую, дожидавшуюся нас за шестнадцатимильным отрезком изрезанного камнями мелководья.

На новой ладье — непритязательной с виду, но надежной — нам предстояло проделать весь оставшийся путь, включая шестидесятимильный отрезок, прозванный «каменной кишкой». Там Нил заключен в теснину отвесных гранитных стен, а сверху слепит глаза и припекает безжалостное солнце. Здесь нет движения и жизни — лишь слепящий свет и палящий зной.

Затем настал черед Третьего порога. Его мы прошли легко, а за ним ландшафт мгновенно изменился, словно река со вздохом облегчения вырвалась из узилища и радостно обняла землю. Речная долина стала шире, появились зеленые поля, деревни, пастбища. Мы проплыли мимо Кермы — некогда важного города Нубийского царства, а теперь простой деревушки. Увидев на горизонте руины циклопического сооружения (храма из глинобитного кирпича?), я вспомнила печальную улыбку Рамзеса и признала его правоту: из праха возникнув, все во прах обратится. Мы приметили на берегу нескольких выщербленных и наполовину занесенных песком сфинксов с головами баранов; они печально взирали на нас, обозначая собой давно заброшенную дорогу, что вела… куда?

Теперь мы плыли через зеленый, засаженный пальмами оазис Донгола. Здесь Нил делает гигантскую петлю, поворачивая назад, к северу, и на подходе к Четвертому порогу достигает самого дальнего аванпоста древних фараонов. Там, в Напата, находится священная гора Джебель-Баркал, куда и по сию пору совершаются паломничества. С воды мы едва различали на равнине контуры необычных пирамид с крутыми склонами.

Некоторое время Нил, подобно сбившемуся с пути сыну, продолжал течь на север. Потом, словно опомнившись, он повернул обратно на юг, и солнце опять стало светить нам в лица, а не в спины (хотя большую часть времени оно висело у нас над головами). Тут я увидела последний вещественный след власти фараонов — высеченную на скале по приказу одного из них пограничную надпись. Впрочем, на самом деле Египет никогда не контролировал эту часть Нильской долины, а лишь хвастливо заявлял о своих правах.

Река снова сузилась уже перед Пятым порогом. Мы преодолели его и вышли к Атбаре, первому притоку Нила, приносившему воду из Эфиопии. Затем мы достигли нашей цели — богатого города Мероэ, столицы прославленной страны Куш, то есть Нубии.

Он располагался в плодородной долине, где посевы ячменя чередовались с сочными пастбищами, на которых паслись тучные стада. При виде этой картины мне стало ясно, почему нубийцы отступили сюда и сумели удержать свою землю. Здесь настоящий земной рай, но добраться до него непросто.

Впереди я увидела длинную пристань, вынесенную на золоченых пальмовых столбах далеко от берега и украшенную сине-голубыми знаменами. Похоже, мне уготовили воистину царский прием.

Мою ладью, несущую знаки моего достоинства, нубийцы опознали издалека. Пристань быстро заполнилась множеством людей в столь ярких и богатых одеждах, что издали она казалась усыпанной драгоценными камнями.

Вперед выступил рослый сановник, великолепием одежд превосходивший всех прочих. Приблизившись, он заговорил с нами на местном языке, и я его не поняла.

— Ты говоришь по-гречески? — спросила я.

Он непонимающе пожал плечами, а потом, когда один из приближенных шепнул ему что-то на ухо, покачал головой.

— А по-египетски?

Он улыбнулся:

— Да, высочайшая.

— Или по-эфиопски?

— Да, тоже. Какой язык ты предпочтешь?

Выбор египетского казался мне несколько эгоистичным, но, с другой стороны, его я знала гораздо лучше.

— Египетский, если ты не пожелаешь говорить на другом.

— Египетский годится, как любой другой, — сказал он и обратился к стоявшему рядом со мной гонцу: — Кандаке Аманишакето наградит тебя за быстроту и умение убеждать.

Потом вельможа снова повернулся ко мне.

— Позволь, о высочайшая, отвести тебя во дворец.

Мы двинулись через вышедшую приветствовать меня толпу, и я была удивлена тем, что собравшиеся люди разделялись на два основных типа. Одни отличались очень высоким ростом и худощавым телосложением, другие — слоноподобной тучностью, особенно ниже пояса, широкими ляжками и толстыми, как стволы деревьев, ногами.

Мне предложили носилки, и я села в них вместе с Ирас, остальные же двинулись пешком. Нубийку я взяла с собой в плавание именно для того, чтобы дать ей возможность снова увидеть родину, но когда мы скользили над толпой на плечах шестерых крепких носильщиков, она подалась ко мне и шепнула, что в жизни не видела ничего подобного. Ее семья жила в Нижней Нубии, на самой границе с Египтом, здесь же все было совсем иным, и она взирала на незнакомый мир широко раскрытыми глазами.

— Ты понимаешь их язык? — спросила я.

— Нет. Отдельные слова знакомы, но люди говорят слишком быстро, и выговор у них неразборчивый.

Я пригляделась к ее чертам: блестящая темная кожа, нос с горбинкой, изогнутые губы. Да, похожие лица здесь встречались, но ее телосложение не имело ничего общего ни с одним из двух основных здешних типов.

Нас несли по широким улицам, вдоль которых стояли круглые глинобитные жилища с тростниковыми крышами, совершенно не похожие на египетские. Потом впереди показалась каменная дворцовая стена с массивными воротами. На створах красовалась резьба, и она напоминала наши узоры времен фараонов. По обе стороны от ворот стояли стражники в складчатых набедренных повязках и серебряных шлемах с высокими разноцветными плюмажами, вооруженные огромными луками. Нубия издавна именовалась «страной стрелков», и умение здешних жителей без промаха метать стрелы наводило страх на врагов. По приближении носилок стражи сбросили засовы, и тяжелые створы разошлись, пропуская нас в царство нежной зелени.

Перед нами расстилались ковры из мелких цветов, окаймленные живыми изгородями из цветущих роз, сочившихся дивным ароматом. Эти кусты оплетали виноградные лозы. Все здесь дышало негой и призывало предаться блаженному отдохновению. Кажется, я даже приметила кого-то, лежащего в тени на скамье, беззаботно уронив руку. А впереди, за клумбами, виднелись цветущие плодовые деревья.

Среди этих дивных садов было разбросано множество строений из золотистого песчаника. Они походили на дворцы, храмы, бани.

По всей территории петляли мощенные широкими каменными плитами дорожки, по которым сновали дворцовые служители в тонких красных и зеленых туниках. Они переходили от здания к зданию. Гигантские раскидистые платаны и пальмы укрывали сад от полуденного солнца.