Николь Краус - Дневники няни

— Работа? Бейсболки навостряют уши.

— Где вы работаете?

— Кем? Аналитиком?

— Нет…

— Моделью?

— Нет, я няня. Начинается взволнованное перешептывание.

— Пижон! — восклицает один, толкая Г.С. в плечо.

— Пижон, ты никогда не говорил, что знаком с ня-я-яней.

Судя по сальным улыбочкам, они уже успели представить меня во всех порнофильмах на тему нянь, которые смаковали тайком в подвалах студенческих обществ.

— Ну, как папочка? — интересуется самый пьяный из всех. — Горяч?

— Он хоть раз на вас набрасывался?

— Э… нет. Я вообще его еще не видела.

— А мамаша? Горячая штучка? — допрашивает другой.

— Ну… Не думаю.

— А как насчет ребеночка? Горяч? Он когда-нибудь к вам клеился?

Теперь уже все кричат хором.

— Ему всего четыре, так что…

Но их тон слегка меняется, становясь все назойливее и лишаясь всякого подобия добродушия. Рассеивая иллюзию пьяного веселья, я поворачиваюсь к джентльмену, который привел меня сюда, но он, казалось, застыл. Щеки пламенеют, карие глаза опущены.

— А вообще бывают горячие папики?

— Наверное. Прошу извинить…

Я встаю.

— Бросьте, — вступает Джоунз, пригвоздив меня взглядом. — Хотите сказать, что никогда не трахались ни с одним папиком?

Мое терпение лопается.

— До чего же оригинально! Жаждете узнать, какими бывают папики? Точно такими, какими станете вы года через два. И они не трахают нянь. Они не трахают своих жен. И вообще никого. Потому что толстеют, лысеют, теряют аппетит и много пьют. По обязанности. По необходимости. Не из желания. Так что веселитесь, мальчики, пока можете. Нет-нет, пожалуйста, не вставайте.

Я с колотящимся сердцем натягиваю свитер, хватаю сумочку и иду к двери.

— Эй, подождите!

Г.С. нагоняет меня уже на улице. Я поворачиваюсь, ожидая, пока он скажет, что у всей его компании рак в последней стадии и царство террора — это их предсмертное желание.

— Послушайте, они ничего такого не хотели… — начинает он.

— Вот как?

Я киваю.

— Интересно, они с каждой девушкой позволяют себе нечто подобное? Или только с теми, кто работает в их домах?

Он скрещивает голые руки и ежится от холода.

— Послушайте, это просто школьные приятели. Теперь я почти не встречаюсь с ними…

И тут во мне просыпается Злая Ведьма.

— Неужели? Какой стыд!

— Они просто пьяны… — лепечет он.

— Нет. Они просто мудаки.

Мы смотрим друг на друга, и я жду, что он скажет еще что-то. Но его, похоже, парализовало.

— Что же, — наконец выдавливаю я, — мне пора.

Я едва держусь на ногах и еще острее ощущаю пульсирующую боль в обожженной ладони.

Бреду по улице и заставляю себя не оглядываться.

Няня!

Вечеринка прошла прекрасно. Огромное спасибо за помощь.

Эти туфли действительно не в моем стиле, а мистеру N. не нравится цвет. Если размер ваш, буду очень рада, если же нет, пожалуйста, отнесите их в магазин распродаж «Анкор», на углу Мэдисон-авеню и 84-й улицы. У меня там открыт шет.

Кстати, вы видели рамку от Лалик, которая стояла на письменном столе мистера N ? Ту самую, где Грейер с отцом в Аспене? Она куда-то подевалась. Не могли бы вы позвонить в фирму, обслуживавшую вечеринку, и спросить, не захватили ли они ее по ошибке?

Я собираюсь приходить в себя в «Блисс» и поэтому отключаю телефон до конца дня.

ПРАДА! П-Р-А-Д-А!

Как у Мадонны! Как будто бы в «Вог»! Эй вы, смотрите, как я гордо вышагиваю! Вы, напялившие хаки, обвешанные пейджерами, играющие в гольф, смакующие «Уолл-стрит джорнал», слушающие «Хэнст хип-хоп», поклоняющиеся Говарду Стерну[26], хвастающиеся белыми-бейсболками-надетыми-задом-наперед, спесивые жлобы!

Выбрав по пути домой несколько маленьких тыковок для украшения подоконников, мы с Грейером возвращаемся в квартиру, где я как раз успеваю подписать счет-фактуру на четыре тысячи долларов. Мы с Грейером благоговейно взираем на доставщика, который провозит через кухню пару шестифутовых деревянных ящиков и размещает их в холле. После ленча мы играем в «Угадай, что в ящике».

По догадкам Грейера, там скрываются: собака, горилла, гигантский грузовик и маленький братик. Я предполагаю антиквариат, новую сантехнику для ванной и маленькую клетку для Грейера (последнее я держу при себе).

Оставляю Грейера в опытных руках учителя музыки в четыре пятнадцать и возвращаюсь, как мне было велено, в пять. Для вечеринки в честь Хэллоуина, имеющей место быть в офисе мистера N., я одета как взрослая: в кожаные брюки и новые туфли от Прады. Вхожу и оказываюсь лицом к лицу с ящиком и миссис N., которая лихорадочно пытается взломать его мясницким ножом и вантузом.

— Не хотите, чтобы я позвала управляющего? — спрашиваю я, осторожно протискиваясь вперед. — У него наверняка есть ломик. Или что-то в этом роде.

— О да, не могли бы вы… — пыхтит она.

Я иду на кухню и нажимаю кнопку переговорного устройства. Смотритель обещает прислать рабочего.

— Сейчас придут. Что в этих ящиках?

Она тяжело отдувается, но стараний не прекращает.

— Я… уф… заказала копии костюмов короля Муфасы и его жены Сараби… о дьявол!., из бродвейской постановки «Короля-льва»… фу-у… для этой идиотской вечеринки.

Она наливается краской.

— Как здорово! А где Грейер? — робко спрашиваю я.

— Он ждет вас, чтобы начать одеваться. Нужно спешить. Все должны быть готовы к выходу в шесть.

Все?

Под трели звонка черного хода я поворачиваюсь и медленно шагаю по длинному коридору в комнату Грейера, у которого хватило ума скрыться от размахивающей вантузом матери. Осторожно приоткрыв дверь, я обнаруживаю не один, а два костюма телепузиков, вздымающихся на постели Грейера подобно двум полуспущенным воздушным шарам с парада «Мэйси» в День благодарения[27].

Господи Боже! Она, должно быть, шутит!

— Няня, мы будем как братик и сестричка!

Пожелай я разгуливать в эксцентричных костюмах, наверняка зарабатывала бы больше денег, чем сидя с чужими детьми!

С тяжелым вздохом я принимаюсь втискивать Грейера в желтый костюмчик, одновременно пытаясь убедить его, что это все равно как пижамные штаны, только круглее.

По квартире разносятся вопли миссис N.:

— У нас есть щипцы? Няня, вы не видели щипцы? Костюмы закреплены проволокой!

— Простите! — ору я по направлению к голосу, который постоянно изменяется, как у сирены проезжающей мимо «скорой помощи».

БАМ!

Минуту спустя, с растрепанными волосами, она врывается в комнату — удивительно похожая на глиняную хижину дикаря.

— Как по-вашему, нужен тут макияж? Нужен тут макияж?!

— Э… возможно, что-нибудь в нейтральных тонах. Вроде той милой помады, которая у вас вчера была за ленчем.

— Нет… я имею в виду что-нибудь… туземное! — Грейер в полнейшем недоумении таращится на мать:

— Мамочка, это твой костюм?

— Мамочка еще не закончила, зайчик. Дай няне загримировать тебя, а то она не успеет помочь мне.

Она выпархивает из комнаты.

Миссис N. купила нам раскраску для лица «Крей-Па», и я принимаюсь делать из нас Блинки и Тигги-Вигги, или как там они, черт возьми, называются. Но как только я принимаюсь за физиономию Грейера, у него начинается приступ чесотки.

— Лаа-Лаа, няня. Я Лаа-Лаа!

Он чешет нос обеими руками, прямо в варежках.

— Ты Тинки-Винки…

— Гров, умоляю, не дотрагивайся до своего лица! Я пытаюсь сделать из тебя телепузика.

Глиняная хижина снова врывается в комнату.

— Господи, он кошмарно выглядит! Что вы делаете?

— Он размазывает краску, — сбивчиво объясняю я. Она грозно взирает на него сверху вниз. Стебельки соломы возмущенно дрожат.

— ГРЕЙЕР АДДИСОН N.. НЕ СМЕЙ КАСАТЬСЯ СВОЕГО ЛИЦА!

И она снова исчезает.

Его подбородок дрожит: наверное, он никогда больше не притронется к лицу… никогда…

— Здорово выглядишь, Гров, — подбадриваю его я. — Только давай доделаем до конца. Хорошо?

Он кивает и наклоняет голову, чтобы мне было удобнее.

— Это нагума матото? — кричит она из холла.

— Акуна матата, — хором отвечаем мы.

— Верно! Спасибо! Акуна матата, акуна матата… Телефон звонит, и я слышу, как она отвечает по второму аппарату, стараясь говорить спокойно:

— Алло? Да, дорогой. Мы почти готовы… но я… Да, но я… заказала костюмы, которые ты хотел. Нет, я… Да, понимаю, но дело в том… Да нет, мы сейчас выходим.

Медленные шаги по мраморному полу по направлению к крылу Грейера. Потом прическа снова появляется в дверях.

— Папочка немного опаздывает, поэтому просто заедет за нами через десять минут и заберет всех. Прошу быть в холле через девять минут.

Девять минут (вползание в вонючий неудобный фиолетовый костюм и натирание физиономии белым жиром) спустя мы, неловко переваливаясь, собираемся в холле вокруг ящиков: маленький желтый Лаа-Лаа, большая фиолетовая кретинка и миссис N. в достойном брючном костюме от Джил Сандер.

Швейцару N-ов требуются обе руки, чтобы впихнуть меня в лимузин, где я плюхаюсь у ног супругов. Пока водитель включает зажигание, я ухитряюсь кое-как забраться на сиденье.

— Где моя карточка? — спрашивает Грейер, едва машина отчаливает от обочины.

То ли из-за слоя неопрена на ушах, то ли из-за последствий шока голос Грейера звучит словно откуда-то издалека.

— Моя карточка! Где она? Где-е-е-е?!

Он начинает раскачиваться взад-вперед на сиденье лимузина, едва не падая на сидящих напротив родителей. Голос миссис N. живо приводит меня в чувство:

— Няня! Грейер, объясни няне, что ты хочешь!

Я изгибаюсь всем телом в направлении Грейера, поскольку фиолетовый пузырь у меня на голове отсекает периферическое зрение.

— Э… что?

Его лицо под гримом краснее свеклы, дышит он тяжело, закатывает глаза и ревет:

— НЯНЯ! МОЯ КАРТОЧКА! КАРТОЧКА ПРОПАЛА!

Иисусе!

— Няня, он требует, чтобы карточка всегда была приколота к одежде…

— Мне очень жаль.

Я перемещаю свою сбрую к нему поближе.

— Грейер, мне очень жаль…

— Моя ка-а-а-а-А-А-АРТОЧКА! — трубит Грейер.

— Эй, — звучит низкий бестелесный голос, — немедленно замолчать!

Ми-и-и-и-и-сссс-ттттер И-и-и-и-и-ккккс, наконец-то мы встретились!

Весь лимузин затаил дыхание. Этот таинственный человек, которому до сих пор удавалось избегать не только меня, но и, осмелюсь сказать, остальных моих спутников, заслуживает полномасшабного стоп-кадра. Темный костюм, очень дорогие туфли. Он сидит лицом ко мне, вернее, к «Уолл-стрит джорнал», полностью закрывающей обзор, вплоть до поблескивающего редеющего пробора, освещенного лампочкой для чтения, нависшей в нескольких дюймах от его головы. Между ухом и подбородком зажат телефон, но он до сих пор только слушал. «Эй» — это первое междометие с тех пор, как мы вошли. Правда, кое-кто вошел, а кое-кого и впихнули.

Вне всякого сомнения, за этой газетой скрывается ГА[28] семейства.

— Какая карточка? — спрашивает он свою газету.

Миссис N. многозначительно смотрит на меня, и становится очевидным, что ответственность за эмоциональный всплеск Грейера падает на мои плечи, поскольку мое место в доме где-то между средним управленческим звеном и горничной.

Тут мы выезжаем на Мэдисон-авеню и направляемся обратно, в верхнюю часть города, к апартаментам N., где все тот же швейцар принимается с энтузиазмом отрывать мне руки и ноги, пытаясь извлечь из лимузина.

— Подождите здесь, — отдуваясь, прошу я. — Сейчас вернусь.

Я поднимаюсь наверх, и целых десять минут, потея и задыхаясь, переворачиваю вверх дном комнату Грейера. Приходится обновить грим, прежде чем я нахожу Карточку в корзине для грязного белья. Зато я осталась жива и готова танцевать рок-н-ролл, в основном — ролл[29].

Дверь лифта открывается, и там, разумеется, стоит Г.С., мой Гарвард Страстный.

При виде меня у него вытягивается лицо.

Лучше просто убей.

— Что? Никогда не видел хэллоуинского костюма? — раздраженно шиплю я, вваливаясь в кабину с высоко поднятой головой.

— Нет! То есть да, сегодня тридцать первое октября, но…

— Но???

— Я… э-э-э… да, конечно, но… — заикается он.

«Привет! Похоже, ты за словом в карман лезешь, да еще как!»

Я пытаюсь извернуться так, чтобы стать лицом к стене. Конечно, в этой коробке пять на семь особо не развернешься.

— Послушайте, — начинает он, немного помолчав, — мне очень жаль насчет того вечера. Иногда парни становятся совершенными мудаками, когда выпьют. Я знаю, это не оправдывает их поведение, но я уже говорил, что они всего лишь школьные приятели…