Один за другим я наполняю все десять резервуаров, шлепая в прачечную и обратно, пока Элла перебирает весь свой репертуар, от «Всего одна из тех вещей» до «Почему я не могу вести себя как надо» и «Я всегда верна тебе, дорогой». У меня голова идет кругом. Это не ее дом. Не ее семья. И ко всему прочему вышла она определенно не из своей спальни!

— Вы закончили? — спрашивает она, когда я подключаю последний прибор. — В таком случае не могли бы вы сбегать для меня в магазин?

Я устремляюсь в прихожую и поспешно натягиваю пальто, но она не отстает.

— Пьер забыл купить густой крем. Заранее спасибо.

Она протягивает двадцатку.

Я смотрю на деньги, на маленький зонтик-«лягушку» Грейера в стойке с двумя огромными выпученными глазами, которые выскакивают, как только нажмешь кнопку.

И протягиваю бумажку ей.

— Не могу… видите ли… мне к доктору… И ловлю свое отражение в зеркале.

— Говоря по правде, просто не могу.

Мисс Чикаго продолжает улыбаться, но уже не так дружелюбно.

— В таком случае это вам, — не повышая голоса, продолжает она.

Двери лифта раздвигаются как раз в тот момент, когда она пытается с небрежным видом прислониться к косяку.

Я кладу банкноту на столик в холле. Ее глаза вспыхивают,

— Слушайте, Нэнни, или как вас там! Можете бежать домой и насплетничать хозяйке, что вы нашли меня здесь! Избавите меня от необходимости оставить под подушкой грязные трусики!

Она возвращается в квартиру, и дверь со стуком захлопывается.

— Так и сказала «трусики»? — допытывается Сара на следующий день, пробуя очередной оттенок розовой помады у прилавка «Стайла».

— Слушай, может, поискать их? Я просто чувствую, что должна это сделать!

— Сколько платят тебе эти люди? У тебя есть граница? Я имею в виду ту границу, которую они могут перейти?

Сара сосредоточенно вытягивает губы.

— Слишком яркий?

— Я бы сказала, бабуинов зад.

— Попробуйте сливовые тона, — советует косметолог за прилавком.

Сара тянется к салфетке и начинает сначала.

— Миссис N. возвращается завтра. Я считаю, что просто обязана что-то предпринять, — досадливо объявляю я, облокачиваясь на прилавок.

— То есть уволиться?

— Нет, сделать что-то в реальном мире, где я плачу за квартиру.

— ТУУУУТСИ![40]

Мы цепенеем и поворачиваемся к крытому портику, где две груды магазинных пакетов окликают Сару школьным прозвищем, рифмующимся с «бутс»[41]. Пакеты дружно направляются в нашу сторону и распадаются, обнаружив Александру и Лэнгли, наших однокурсниц по школе Чапина.

Мы с Сарой переглядываемся. В старших классах они жили в общежитии и были преданными фанатками «Дед». Теперь же великанша Александра и коротышка Лэнгли стоят перед нами в дубленках, кашемировых водолазках, увешанные цацками от Картье.

— ТУТС! — восклицают они, и Александра хватает Сару в объятия, едва не треснув ее по голове одним из пакетов. — Туте, как дела? — спрашивает она. — Нашла себе мужчину?

Сара поднимает брови:

— Нет. То есть один был, но…

На ее лбу выступают капли пота, катятся вниз.

— У меня скааааазочный мужчина. Грек. Просто фантастика! На следующей неделе мы летим на Ривьеру, — мурлычет Александра. — Ну а ты как?

Она смотрит на меня.

— Все то же самое. По-прежнему работаю с малышами.

— Ха, — тихо вставляет Лэнгли. — А что собираешься делать в будущем году?

— Надеюсь заняться программой внешкольного обучения. Они разом прищуриваются, словно я неожиданно заговорила на неизвестном языке.

— Сосредоточиться на детском творчестве как способе самовыражения. А может, открою свою школу.

На меня смотрят две пары пустых глаз. Я делаю последнюю попытку доказать… что?

— В моем проекте участвует школа Кэти Ли.

— Вот как? А что насчет тебя? — почти шепчет Саре Лэнгли.

— Собираюсь работать в «Аллюре»[42].

— О Господи! — визжат они хором.

— Вот это да! Я. Обожаю. «Аллюр», — объявляет Александра.

— Ну а вы чем займетесь? — спрашиваю я.

— Буду всюду ездить за своим мужчиной, — объясняет Александра.

— «Дурью»[43], — тихо бормочет Лэнгли.

— Что же, пора бежать! Мама ждет нас в час в «Коте Баск». Ох, Туте!

Александра снова пытается удушить Сару, после чего девицы удаляются к своим салатам из морепродуктов.

— Ну ты и шутница, — говорю я Саре. — «Аллюр»?

— Пошли они! Лучше пойдем съедим-ка что-нибудь шикарное.

Мы решаем, что заслужили роскошный обед с красным вином и пиццей с сыром робиола в ресторане «У Фреда».

— Вот скажи, неужели ты оставила бы свое нижнее белье в чужом доме?

— Нэн! — наставительно заявляет Сара. — Не пойму, какое тебе до этого дело? Миссис N. гоняет тебя в хвост и гриву, а вместо бонуса дарит наушники из меха мертвого животного! Откуда такая преданность?

— Сара, независимо от характера и качеств моей хозяйки, она по-прежнему остается матерью Грейера, а эта женщина занимается сексом с ее мужем и в ее же постели. И в доме Грейера. Меня просто тошнит при мысли об этом. Никто не заслуживает такого! А эта извращенка! Видите ли, хочет, чтобы ее застали! Да что это такое, я вас спрашиваю?

— Ну, если бы мой женатый бойфренд подумывал бросить жену, я, наверное, тоже была бы не прочь, чтобы нас застали на месте преступления!

— Значит, если я все расскажу, мисс Чикаго только выиграет, а миссис N. будет вне себя от горя. Если же промолчу… это слишком унизительно для миссис N.

— Нэн, это никоим образом тебя не касается и касаться не должно. И ты совершенно не обязана что-то говорить. Поверь, это не предусмотрено условиями твоей работы.

— А что, если она действительно оставила трусики и миссис N. их найдет? Обнаружить измену мужа подобным способом… Фу! До чего ужасно! О Господи, а если узнает Грейер? Она такая стерва, что не удивлюсь, если специально подсунет их в его комнату!

— Нэн, у тебе крыша поехала? Откуда он узнает, чьи это трусики?

— Она скорее всего носит черные, кружевные «танга», и пусть сейчас он ничего не поймет, в один прекрасный день все же сообразит, и это просто уббббьет его! Бери пальто!

Сара с бокалом вина встречает Джоша в переднем холле.

— Добро пожаловать на Охоту за Трусиками, где мы выдаем сказочные призы, включая наушники и путешествие в чулан с метлами и тряпками. Кто наш первый участник?

— Это я, я! — восклицает Джош, снимая куртку.

Я стою на четвереньках у шкафа для одежды, просматривая карманы пальто и ботинки. Ничего.

— Иисусе, Нэн, это место просто поражает! Чисто гребаный Метрополитен-музей!

— Да, и примерно такой же уютный, — кивает Сара, но я уже мчусь в гостиную, бросая на ходу:

— У нас нет времени толочь воду в ступе! Выбирайте себе комнаты!

— Подойдет любое белье, или на нем должна быть алая буква «А»[44]?

— Лишние очки за прорезь в промежности, а уж если окажутся съедобными, то это самое оно! — объясняет Сара правила игры, в которой я ничего забавного не вижу.

— Ладно! — вступаю я. — Слушайте! Самое главное в нашем деле — методичность. Начнем с комнат, которые используются чаще всего. Там скорее всего и обнаружатся трусики. Джошуа, берешь хозяйскую спальню, гардеробную и кабинет миссис N. Сара Энн!

— Слушаюсь, сэр!

— Тебе кухня, библиотека, комнаты горничных. А за мной гостиная, столовая, кабинет мистера N. и прачечная. Договорились?

— По рукам. Начну отсюда.

Проходя по комнатам, я включаю все лампы, даже верхний свет, который здесь не в ходу. Зато теперь каждый темный уголок дома ярко освещен.

— Нэн, ты не можешь утверждать, что мы не старались, — объявляет Джош, передавая мне сигарету. После трудов праведных мы сидим на лестнице черного хода в обществе мусорных ведер и курим.

— Она, возможно, блефовала, понадеявшись, что ты обязательно расскажешь миссис N. и можно будет заново обставлять дом.

Джош все еще держит фарфорового пекинеса, найденного в процессе поисков.

— Повтори, что ты сказала.

— Не знаю, две, может быть, три тысячи долларов, — покорно повторяет Сара.

— Невероятно! Почему? За что? Скажите, что я упустил в жизни?

Он в сотый раз ошарашенно оглядывает собачку.

— Погодите, я еще что-нибудь добуду.

— Уж лучше поставь это в точности на то место, где брал, — бормочу я, слишком уставшая, чтобы пойти следом и проверить, послушался ли он. — Прости, что заставила тебя потратить целую ночь на дурацкие трусики.

Я гашу сигарету о металлические перила и встаю.

— Эй, — утешает она, обнимая меня за плечи. — Все будет хорошо. Пусть семейка N. сама улаживает свои дела. Не волнуйся, они в полном порядке.

— А Грейер?

— У него есть ты. А у тебя — Г.С.

— Значит, я не осталась с пустыми руками. И то утешение. Храню кассету автоответчика в шкатулке с драгоценностями, а одноразовую ложечку ношу в сумке как сувенир, вот это пока и все.

— Да, да, конечно! Могу я упомянуть об одноразовой ложечке на свадьбе? Пойдем захватим с собой Джоша, а по пути к двери сотрем все отпечатки наших пальцев.

Когда я возвращаюсь домой, автоответчик снова мигает.

— Здравствуйте, няня, это миссис N. Не знаю, улетели ли вы в Париж. Не могу дозвониться вам по сотовому. Придется купить вам новый, с большим роумингом. Я звоню Потому, что мистер N. подарил мне на Рождество неделю в «Золотой двери»[45]. Ну разве не восхитительно? «Лайфорд кей инн» так ужасен, а я все еще не оправилась от праздников. Ужасно измучилась и поэтому решила лететь на следующей неделе. Мистер N. останется в городе, но я надеюсь, что вы к тому времени вернетесь, чтобы, если понадобится, сообщить ему, что вы свободны. Вечером я буду в своей комнате. Позвоните.

Мой первый порыв — немедленно связаться с ней и посоветовать никогда больше не покидать дом.

— Миссис N.? Это няня.

— Да?

Я глубоко вздыхаю.

— Что вы решили? Сможете?

— Конечно, — бормочу я, радуясь, что она не спрашивает, как обстоят дела с увлажнителями.

— Прекрасно. Значит, увидимся в понедельник: через неделю, начиная с завтрашнего дня. Мой рейс в девять, так что вам следует приехать к семи. Нет, на всякий случай лучше к шести сорока пяти.

Я переворачиваюсь с боку на бок. В восьмой раз за последние четверть часа. Я так устала, что тело словно свинцом налито, но только собираюсь задремать, как по квартире разносится лающий кашель Грейера.

Придвигаю к себе часы и смотрю на светящиеся цифры. Всего 2.36 утра. Иисусе!

Я поправляю матрац, ложусь на спину и смотрю в потолок спальни для гостей. Пытаюсь сообразить, сколько всего часов я спала за последние три ночи, и результат отнюдь не обнадеживает. Я вымоталась до последнего, пытаясь развлечь все более мрачнеющего Грейера, пока не обнаружила, что у него подскочила температура.

Когда я приехала, она встретила меня у лифта со списком в руке. Чемоданы уже лежали в лимузине. Оказалось, она всего лишь хотела «упомянуть», что у Грейера «чуточку болит ухо», что его лекарство в ванной комнате на раковине, и там же телефон педиатра, «если вдруг понадобится». И тут же очередная оплеуха:

— Мы оба хотели бы, чтобы Грейер не торчал все время перед телевизором. Желаю хорошенько повеселиться тут без меня!

Я сразу поняла, что повеселиться нам вряд ли удастся, как только увидела его на полу рядом с игрушечной железной дорогой. Бедняга неохотно вертел в руках товарный вагончик и выглядел ужасно бледным.

— Не знаете, когда мистер N. вернется сегодня? — спросила я вытиравшую пыль Конни.

— Надеюсь, вы захватили с собой пижаму, — ворчит она вместо ответа, неодобрительно покачивая головой.

Я поймала себя на том, что последние дни каждое утро жду прихода Конни: спокойнее, если рядом с тобой кто-то есть, пусть даже этот кто-то с утра до вечера орудует тряпкой и пылесосом. Поскольку температура на улице упорно держится на семи градусах по Фаренгейту[46], со дня моего прихода мы находимся под домашним арестом. И это можно считать вполне терпимым, мало того, идеальным, если бы только Г.С. не пришлось вернуться в университет на период лекций. Он сказал, я могу водить Грейера наверх, на свидания с Максом, но я не думаю, что у кого-то из нас останутся на это силы. «Небольшая» боль в ухе, может, и прошла, зато кашель усилился.

Думаю, мне не стоит упоминать, что его отец пропал без вести. Первую ночь он вообще не пришел ночевать. Бесчисленные звонки Джастин всего-навсего позволили удостовериться, что в люксе отеля «Четыре времени года» включен автоответчик. Администрация же курорта так ретиво охраняет покой миссис N.. словно я пытаюсь связаться с самой Шарон Стоун.

Сегодня я снова возила Грейера к врачу, но он только посоветовал закончить курс амоксиллина и ждать, пока не станет лучше.

Очередной приступ раздирающего легкие кашля: по-видимому, ему еще хуже, чем вечером. Здесь так темно и страшно, что мне кажется, будто никто и никогда не вернется за нами.