Иисус.

– Мне жаль, Маркус.

Он пожимает плечами.

– Это жизнь, Катя.

– Что насчет твоих сводных родственников? Вы близки?

Он трясет головой.

– Нет, мой отец женился на их матери намного позже смерти моей мамы. Мне они никогда не нравились, и я им тоже. И мне не жаль. Они эгоистичны, избалованы и никогда не собираются строить свою собственную жизнь.

Боже, он такой... сильный.

– Так семьи у тебя не осталось?

– Есть кое-кто, кузены и прочие. Мы не особо близки.

Бедный мужчина. Я бы умерла, если бы с моей мамой что-то случилось.

– Твоя работа. Ты, очевидно, любишь ее?

Он склоняет голову набок.

– Да, Катя, я люблю ее.

То, как он произнес это... странно.

– Ты главный?

– Да.

Я киваю.

– Иди сюда.

Я моргаю, затем лепечу:

– Что?

– Иди сюда.

Мои щеки краснеют, когда он манит меня пальцем. Мое тело, чертов предатель, подчиняется, и я встаю, двигаясь к нему. Он тянет меня вниз рядом с ним, и я полностью заворожена каждым его дюймом. Боже. Его рука находит мое бедро и он поворачивает меня к себе и наклоняя свое лицо пока оно не оказывается ближе к моему.

– Я не собираюсь ходить вокруг да около. Я готов прямо сейчас сказать, что заинтересован. Я не играю в игры. Я не преследую. Я получаю то, чего хочу, а сейчас я хочу тебя.

Боже мой.

– Ты не знаешь меня, – шепчу.

Он поднимает палец, пробегаясь им по моей щеке. Мое тело дрожит.

– Я знаю достаточно.

– Достаточно для чего?

– Для себя, знаю, что я хочу тебя в своей кровати больше одного раза.

Я качаю головой, прерывая зрительный контакт.

– Я не могу, я... не могу. Мужчины, вроде тебя... я просто не могу.

– Скажи мне почему, – рычит он, опуская свою голову к моей шее и прижимая свои губы к ней. Мои глаза закрыты, и черт меня подери, если я не хочу вжаться в него.

– Из-за моей мамы... я часто нужна ей рядом. У меня нет времени.

– Твоя мама будет в порядке, – мурлычет он около моей кожи. – Я позабочусь об этом.

– Я много работаю, – протестую я, тяжело дыша. – Я не могу выделить время в своей жизни для свиданий.

– Ты будешь приходить ко мне домой после работы, или я буду приходить к тебе. Все просто.

– Маркус, – стону я, когда он скользит своим языком по моей шее и его рука исчезает под моим платьем, задевая трусики.

– Мокрая, – он шипит. – Чертовски сладкая.

– Маркус, пожалуйста, – умоляю тихо.

Он скользит пальцем под мои трусики и начинает меня ласкать. Святое дерьмо. Мои пальцы сжимают его бицепс и я пытаюсь оттолкнуть его, но это настолько же успешно, если бы вместо Маркуса стояла кирпичная стена. Он не поддается. Он продолжает зарываться в мою шею, вызывая покалывание по коже, пока его пальцы ласкают мою киску.

– Ты такая мокрая, Катя. Я уверяю тебя, – он рычит в мое ухо. – Пока ты со мной, так будет всегда.

Это обещание.

Такое заманчивое обещание.

– Маркус, ты не понимаешь.

– Мне и не нужно понимать.

Иисус.

Он скользит пальцем внутрь меня. Матерь божья.

– Маркус, остановись.

– Нет, Катя, – рокочет он.

– Еще вина, сэр?

Я замираю, когда слышу голос официантки. Маркус поднимает голову с моей шеи и смотрит на нее: спасибо, господи, что она не может видеть, что его пальцы глубоко во мне.

– Пожалуйста, – мурлычет он.

Используя ее, как оправдание, я отталкиваюсь назад, зная, что он не станет спорить, чтобы я осталась здесь из-за нашего эротического положения. Его пальцы выскальзывают из меня и я сдвигаюсь, так что он не может видеть, что происходит, пока я встаю с места. Маркус награждает меня предупреждающим взглядом, но я все равно поднимаюсь.

– Мне нужно в уборную.

Я отворачиваюсь и спешу, проталкиваясь через людей, пока не добираюсь до ванной. Я останавливаюсь, сомневаясь, и только затем решаю, что не могу иметь с этим дело. Мужчины вроде Маркуса опасны для меня. У меня нет ни времени, ни терпения, чтобы запасть на кого-то вроде него. Он уничтожит меня. Сокрушит. Возьмет мою жизнь в свою руку и будет крутить ею до тех пор, пока не останется ничего, кроме жалкой, тянущейся нитки.

Я не могу позволить этому случиться.

Вместо того, чтобы идти в уборную, я сбегаю через задний вход. Не знаю, как он догадался, что я не собираюсь возвращаться, или как он выбрался раньше меня – все, что я знаю, это я, ждущая такси и моя грудь расширяется, когда сильные руки обхватывают мою талию, притягивающие меня к сильной груди. Я извиваюсь, и хватка на мне только усиливается.

– Я могу стерпеть, что меня оставили один раз, – рычит он в мое ухо. – Но не во второй раз.

– Ты не слушаешь меня, – кричу я расстроено. – Я не игрушка для тебя, Маркус. Я сломлена: я не какая-то милая, блестящая вещь, которую ты можешь хранить, пока не наиграешься. У меня на руках мать, Маркус, у которой была опухоль головного мозга и врачи облажались во время операции. Она проживает свою жизнь в коляске, в этой проклятой коляске, которая настолько херовая, что меня даже удивляет, как еще не произошло катастрофы, но я не могу купить новую, не смотря на бесконечные часы, которые я отрабатываю, потому что я плачу за сиделку и хренову кучу долгов за операцию мамы. Я прошу тебя – нет, я умоляю тебя – не делай из меня свою игрушку. Выбери кого-нибудь другого. Кого угодно.

Его руки крепче сжимают меня, я задыхаюсь к концу свое тирады. Я жду, молчание окружает нас. Он держит меня очень, очень долго, держа крепко за талию, его дыхание опаляет мое ухо.

– Катя, – наконец бормочет он.

– Я работаю так много, – шепчу я, оседая. Он удерживает меня в вертикальном положении. – На босса, который полный ублюдок.

– Катя.

– Моя мама хочет, чтобы у меня была жизнь. Но у меня ее не может быть

– Катя.

– Потом появляешься ты и я хочу тебя: не знаю, но хочу.

Он прекращает попытки произносить мое имя, поворачивает меня к себе так быстро, что я теряю опору под ногами. Его руки обвивают мою талию, и он держит меня, моя грудь прижата к его. Затем он наклоняется и целует меня. Мои глаза закрыты, ноги до сих пор висят в воздухе, и я отвечаю на его поцелуй. Потому что хочу, потому что нуждаюсь, но больше всего потому что он не дает мне сделать ничего другого и я согласна с этим.

Медленно он начинает двигать нас назад. Мое тело ударяется о машину, и затем я обвиваю свою ногу вокруг его бедра, а он сдвигает мои трусики в сторону. Безумие берет верх, и я тянусь вниз, расстегивая ремень Маркуса. Дрожащими пальцами мне удалось расстегнуть его штаны и залезть внутрь, находя его член. Он шипит напротив моих губ, и толкается пальцами в мои глубины, двигаясь, подготавливая меня.

– Трахни меня, – молю я. – Мне нужно, чтобы ты просто... трахнул меня.

Он берет свой член из моей руки, направляет его между нашими телами и исполняет мою просьбу. Он погружается в меня, глубоко, жестко, заставляя мое тело дернуться от удовольствия. Мои соски болезненно твердеют, и я выгибаюсь к нему. Его пальцы сжимают мои бедра, и он держит меня так сильно, и я знаю, что обнаружу завтра утром синяки. Он трахает меня сильнее, вжимая мое тело в металл машины.

– Маркус, – кричу я.

– Блять, – бурчит он.

Его член погружается глубоко, вколачиваясь снова и снова, сильнее и сильнее, пока мы оба не задыхаемся, цепляемся друг за друга и рычим наши имена. Затем я кончаю. Кончаю так сильно, что перед глазами белеет и крик застревает в горле. Маркус трахает меня даже через мое удовольствие, пока он сам не находит свое освобождение с рыком. Мое лицо падает к нему на грудь, я сжимаю его костюм, прижимая Маркуса к себе, задаваясь вопросом, с какого хрена он решил, что я достаточно хороша, чтобы за меня бороться?

– Почему я? – шепчу я.

Он сжимает мое бедро.

– Если бы это была не ты, – бормочет он, – а другая девушка, она, скорее всего, спрашивала бы то же самое прямо сейчас. Почему бы она была достаточно хороша, Катя? Почему она была лучшим выбором? Здесь нет ответа. Это то, что есть.

Что я могу ответить на это?

Абсолютно ничего.

Глава 13

Сейчас

Маркус

Его лицо становится отвратительного синего цвета, когда моя хватка усиливается на его шее. Я прижимаю его к стене, его ноги болтаются, пальцы сжимают мои запястья, пытаясь отодвинуть их. Я склоняюсь ближе, обнажая зубы перед его лицом.

– Я не буду спрашивать снова, – огрызаюсь я. – Где Лукас?

– Я не..., – хрипит он. – Я не знаю.

– Ты, блять, знаешь. Ты отмываешь грязные деньги и делаешь их «чистыми», забираешь моих клиентов и покрываешь его. Скажи мне, что ты знаешь?

– Я... я...

Я поднимаю кулак и врезаюсь им в его нос. Доносится тошнотворный треск, он кричит, кровь заполняет его открытый рот. Я толкаю его так сильно, что его голова ударяется о стену.

– Сейчас, – рычу я. – Скажи мне где, блять, он.

– Я не знаю! – пищит он снова. – Я уже давно ничего от него не слышал.

Я отпускаю его. По его выражению можно сказать, что он говорит правду. Ебать. Очередной тупик. Лукас избегает меня, и я знаю почему. Он влез в мой бизнес, сует мой нос к моим клиентам и околачивается там, где ему не следует. Он не хочет, чтоб я преследовал его, но, к сожалению, для него, я уже здесь.

– Передай ему, что Маркус его ищет, – говорю я, смотря вниз на его тело. – Ебаное ничтожество.

Затем я отворачиваюсь и исчезаю в аллее.

Это, оказывается, сложно.


~*~*~*~

Катя

– О, Боже мой, ты выглядишь великолепно, – кричу я, обнимая Сантану.

Она отстраняется, держа руки на моих плечах.

– Как и ты. Как ты добиваешь того, что твои волосы так завиваются?

– С невероятной сложностью, – смеюсь.

Она хихикает, когда Эш и Джайла присоединяются к нам.

– Катя, – смеется Джайла, оборачивая свои руки вокруг меня. – Давно не виделись.

Я сжимаю ее.

– Спасибо, что пришли сегодня.

– Нам нужно было выбраться на ночь. И я была рада, когда ты предложила.

Я киваю и перевожу взгляд на парней. Я только что встретила Мэддокса, Крипта и Мака, членов мотоклуба Гнев Джокеров. Крипт с Эш, и он просто офигенен, весь такой хмурый байкер с темными и пронзительными глазами. Мэддокс с Сантаной, он высокий, здоровый и пугающий. И также он очень привлекательный. Мак с Джайлой и он Коренной Американец - с длинными волосами и шоколадными глазами. Эти девочки сорвали джекпот.

Затем я смотрю на Маркуса.

– Маркус хорошо выглядит сегодня, – хихикает Джайла мне на ухо.

Я тихо смеюсь, цепляясь своей рукой за ее руку.

– Точно? Пойдем, выпьем.

– Я всецело «за».

Мы идем к бару и заказываем шоты. Сантана и Эш присоединяются к нам, но никто из них не пьет, поэтому это делаем только мы с Джайлой. После четырех стопок мы хихикаем и смеемся над всякой фигней. Пара загорелых рук оборачивается вокруг ее талии, я смотрю назад и замечаю прильнувшего к ней Мака, он спрятал лицо в ее шее.

– Детка, ты ведь хорошо себя ведешь?

– Ага, – хихикает она.

– Это твоя первая выпивка?

Она снова хихикает.

– Нет, милый.

Он целует ее шею, а я взглядом нахожу Маркуса, который смеется вместе с Мэддоксом. Он даже не смотрит на меня. Я не думаю, что он хотя бы раз поворачивался в мою сторону. Мое сердце болит, возможно, из-за алкоголя. Мне бы хотелось стряхнуть это чувство опустошенности, но я не могу: я люблю его так чертовски сильно, поэтому я хочу, чтобы он делал те же самые вещи.

Нормальные вещи.

Я хочу, чтобы он называл меня деткой, хотя бы раз. Хочу, чтобы он оставался в моей кровати. Хочу, чтобы он спрашивал, как много я выпила. Я хочу, чтобы он наблюдал за проходящими мимо мужчинами, как это делает Мэддокс с Сантаной весь прошедший час.

– Потанцуй со мной, Катя, – Джайла ухмыляется, оставляя поцелуй на губах Мака, прежде чем вытянуть меня на танцпол.

Может, Маркус сейчас заметит.

Алкоголь циркулирует в моей голове, заставляя меня хихикать, даже когда я не хочу. Джайла и я танцуем, покачиваясь, виляя бедрами и поднимая руки вверх. Молодой парень танцевал рядом во время пятой песни и положил свои руки на мои бедра. Часть меня хочет отскочить от него, другая часть, которая уже пьяная, глупая, и хочет увидеть, вдруг Маркус заметит.

Я позволяю ему танцевать со мной, держа меня за бедра, раскачиваясь со мной в одном ритме. Джайла награждает меня смущенным взглядом, и ее взгляд часто мечется к Маркусу. Когда я смотрю на него, он наблюдает за мной, его челюсть напряжена, но он не двигается. Ни разу. Даже не на секунду. Мое сердце медленно разбивается на части, и это больно. Боже, как больно.

Я отталкиваюсь от парня и спешу пройти через толпу, выйти на прохладу вечерней улицы. Джайла следует за мной по пятам, и когда я останавливаюсь, она врезается в меня. Я поворачиваюсь, мои глаза наполнены слезами, мое сердце болит.