– Ничего не получится, – сказал Уилл.

Я сделала вид, что не слышу. Прекрасное окончание нашей прогулки!

– Похоже, нам нужна помощь, – сказал Натан. – Я даже не смогу вернуть кресло на дорожку. Оно застряло.

Уилл громко вздохнул. Я еще никогда не видела его настолько измученным.

– Я могу посадить вас на переднее сиденье, Уилл, если его немного откинуть. А потом мы с Луизой попытаемся вытащить кресло.

– Не хватало только проситься на ручки, – сквозь зубы произнес Уилл.

– Извини, приятель, – сказал Натан. – Но мы с Лу одни не справимся. Эй, Лу, ты посимпатичнее меня. Сходи приведи помощника-другого.

Уилл закрыл глаза, выпятил подбородок, и я побежала к трибунам.


Никогда бы не поверила, что так много людей могут отказаться помочь вытащить инвалидное кресло из грязи, особенно если о помощи просит девушка в миниюбке и мило улыбается. Обычно я сторонюсь незнакомцев, но отчаяние заставило забыть о страхе. Я металась по главной трибуне и просила любителей скачек уделить мне всего пару минут. Они смотрели на меня и мою одежду, как будто я замышляла какую-то каверзу.

«Надо помочь мужчине в инвалидном кресле, – говорила я. – Он немного застрял».

«Мы как раз ждем следующего заезда», – отвечали они. Или: «Извините». Или: «Мне нужно дождаться половины третьего. Мы поставили на эту лошадь кучу денег».

Я подумывала даже привести жокея или двух. Но когда я подошла к ограждению, оказалось, что они еще меньше меня.

Добравшись до парадного круга, я едва сдерживала ярость. Наверное, я уже не улыбалась, а скалила зубы. И наконец – о радость! – обнаружила парней в полосатых рубашках поло. На спинах рубашек было написано: «Последний бой Марки», в руках ребята сжимали банки с пивом. Судя по акценту, они приехали откуда-то с северо-запада, и я ничуть не сомневалась, что последние двадцать четыре часа они не просыхали. При моем приближении они разразились одобрительными криками, и я подавила желание еще раз показать им средний палец.

– Выше нос, детка! У Марки на этих выходных мальчишник, – невнятно пробормотал один из парней, опустив мне на плечо руку размером с окорок.

– Сегодня понедельник. – Я сдержала дрожь и отлепила руку.

– Шутишь? Уже понедельник? – отшатнулся он. – Типа, ты должна поцеловать Марки.

– Вообще-то, я пришла попросить вас о помощи.

– Все, что хочешь, крошка, – похотливо подмигнул он.

Его приятели плавно покачивались вокруг, словно водоросли.

– Нет, правда, вы должны помочь моему другу. На парковке.

– Извини, но я, похоже, не в том состоянии, чтобы кому-то помогать, крошка.

– Эй, там! Следующий заезд, Марки. Ты на него ставил? Кажется, я на него ставил.

Они повернулись к скаковому кругу, уже утратив ко мне интерес. Я обернулась на парковку и увидела сгорбленную фигуру Уилла. Натан тщетно дергал за ручки кресла. Я представила, как возвращаюсь домой и сообщаю родителям Уилла, что мы бросили его ультрадорогое кресло на автомобильной парковке. И тут я увидела татуировку.

– Он солдат, – громко сообщила я. – Бывший солдат.

Один за другим парни повернулись ко мне.

– Его ранили. В Ираке. И мы просто хотели, чтобы он немного развлекся. Но все отказываются помочь. – На мои глаза навернулись слезы.

– Ветеран? Серьезно? Где он?

– На парковке. Я просила кучу народу, но все отказываются помочь.

Кажется, им понадобилась минута или две, чтобы переварить мои слова. Но затем они с изумлением переглянулись.

– Идем, ребята. Мы этого не потерпим.

Пошатываясь, они потянулись за мной. Я слышала, как они восклицают и бормочут:

– Проклятые гражданские… Знали бы они, каково это…

Когда мы подошли, Натан стоял рядом с Уиллом, от холода глубоко вжавшим голову в воротник, хотя Натан накрыл его плечи вторым одеялом.

– Эти любезные джентльмены предложили нам помощь, – сообщила я.

Натан посмотрел на банки с пивом. Вынуждена признать, что разглядеть в них рыцарские латы было очень непросто.

– Куда вы хотите его затащить? – спросил один из парней.

Остальные окружили Уилла, кивая и здороваясь. Кто-то предложил ему пиво, явно не в силах уразуметь, что Уилл не может его взять.

– В конечном итоге в машину, – указал на наш фур гон Натан. – Но для этого нужно дотащить его до трибун, а потом дать задний ход.

– Это лишнее, – хлопнул Натана по спине один из парней. – Мы затащим его прямо в машину, правда, ребята?

Раздался хор одобрительных возгласов. Парни заняли позиции вокруг кресла.

Я тревожно переступила с ноги на ногу.

– Ну, не знаю… тут далеко, – осмелилась я. – А кресло очень тяжелое.

Они были мертвецки пьяны. Некоторые с трудом держали банки с пивом. Один сунул свою банку мне.

– Не волнуйся, крошка. Для брата-солдата – что угодно, правильно, парни?

– Мы не бросим тебя здесь, приятель. Мы своих не бросаем!

Я увидела изумленное лицо Натана и яростно затрясла головой. Уилл, похоже, не был расположен говорить. Он просто выглядел мрачным, а затем, когда мужчины сгрудились вокруг и, крякнув, подняли кресло в воздух, слегка встревоженным.

– Какой полк, крошка?

Я попыталась улыбнуться, роясь в памяти в поисках названий.

– Стрелковый… – ответила я. – Одиннадцатый стрелковый.

– Я не знаю одиннадцатого стрелкового, – удивился другой.

– Это новый полк, – пискнула я. – Сверхсекретный. Расположен в Ираке.

Их кроссовки скользили по грязи, а у меня в горле застрял комок. Кресло Уилла парило в нескольких дюймах от земли, словно чертов паланкин. Натан сбегал за сумкой Уилла, чтобы открыть нам машину.

– А они проходили обучение в Каттерике?

– А то как же, – подтвердила я, быстро сменив тему: – Ну и кто из вас женится?

К тому времени, как я наконец избавилась от Марки и его приятелей, мы обменялись номерами телефонов. Они скинулись и предложили почти сорок фунтов в фонд реабилитации Уилла и перестали настаивать, только когда я сказала, что мы будем просто счастливы, если они вместо этого выпьют за его здоровье. Мне пришлось перецеловать их всех до единого. Когда я закончила, от алкогольных паров у меня слегка кружилась голова. Я все еще махала им вслед, когда Натан гудком позвал меня в машину.

– Ужасно милые ребята, правда? – весело заметила я, поворачивая ключ в зажигании.

– Высокий уронил мне пиво на правую ногу, – пожаловался Уилл. – Я пахну как пивоварня.

– Поверить не могу, – сказал Натан, когда я наконец покатила к выходу. – Смотри! Здесь, у трибуны, целая парковочная секция для инвалидов. И она забетонирована.


Остаток дня Уилл почти не разговаривал. Он попрощался с Натаном, когда мы забросили его домой, и молчал всю дорогу до замка. Похолодало, и машин стало меньше. Наконец я припарковалась у флигеля.

Я спустила кресло Уилла, закатила его в дом и приготовила горячий чай. Сменила ему обувь и брюки, бросила испачканные в пиве в стиральную машину и разожгла огонь, чтобы он поскорее согрелся. Включила телевизор и задернула шторы, чтобы в комнате стало уютно – особенно по сравнению со временем, проведенным на морозе. Но лишь когда я села с Уиллом в гостиной, потягивая чай, я поняла, что он не разговаривает. Не от усталости и не потому, что хочет посмотреть телевизор. Просто со мной не разговаривает.

– Что-то… случилось? – спросила я, когда он проигнорировал мой третий комментарий к местным новостям.

– Это вы мне скажите, Кларк.

– Что?

– Ну, вы же все обо мне знаете. Вот вы мне и скажите.

Я уставилась на него.

– Простите, – наконец отважилась я. – Я знаю, что сегодня все пошло не совсем так, как я планировала. Но я просто собиралась хорошо провести день. Я правда думала, что вам понравится.

Я не стала добавлять, что он был поистине несносным и понятия не имеет, через что мне пришлось пройти, просто чтобы дать ему возможность развлечься, а он даже не попытался хорошо провести время. Я не стала говорить, что, если бы он позволил мне купить дурацкие значки, мы могли бы прекрасно пообедать и все было бы забыто.

– Вот именно.

– Что?

– Вы такая же, как все.

– В смысле?

– Если бы вы удосужились меня спросить, Кларк. Если бы вы удосужились хотя бы упомянуть при мне о вашей так называемой увеселительной поездке, я вам сказал бы. Я ненавижу лошадей и лошадиные скачки. Всегда ненавидел. Но вы не удосужились меня спросить. Вы сами решили, чем мне следует заняться, и претворили это в жизнь. Вы поступили как все. Вы решили за меня.

– Я не хотела… – сглотнула я.

– Но вы поступили именно так.

Уилл развернулся в кресле, и через пару минут молчания я поняла, что в моих услугах больше не нуждаются.

12

Я могу точно назвать день, когда перестала быть бесстрашной.

Это случилось почти семь лет назад, в последние ленивые, вялые от жары дни июля, когда узкие улочки вокруг замка были забиты туристами, а воздух наполнен шелестом их шагов и мелодичным перезвоном неизменных фургончиков с мороженым, выстроившихся на вершине холма.

Месяцем раньше после долгой болезни умерла моя бабушка, и то лето было окутано тонкой вуалью печали, которая мягко приглушала все, что мы делали, усмиряя нашу с сестрой склонность к драме и лишая обычных летних поездок на выходные и прогулок. Мать в тщетных попытках сдержать слезы почти все дни проводила у раковины с грязной посудой, а папа с решительным и мрачным видом ускользал по утрам на работу и возвращался через много часов с блестящим от жары лицом, не в силах произнести ни слова, не вскрыв прежде банку с пивом. Сестра вернулась домой после первого года в университете, и ее мысли уже витали где-то далеко от нашего маленького городка. Мне было двадцать, до встречи с Патриком оставалось меньше трех месяцев. Мы наслаждались редким летом полной свободы – никакой финансовой ответственности, никаких долгов, и все наше время принадлежало только нам. У меня была сезонная работа и море свободного времени, чтобы учиться наносить макияж, надевать каблуки, при виде которых отец морщился, и пытаться познать самое себя.

В те дни я одевалась нормально. Или, точнее, одевалась как все местные девушки – длинные волосы, переброшенные через плечо, темно-синие джинсы, довольно тесные футболки, призванные продемонстрировать тонкую талию и высокую грудь. Мы часами оттачивали искусство нанесения блеска для губ и подбирали идеальный оттенок дымчатого макияжа глаз. Мы отлично выглядели в любой одежде, но часами жаловались на несуществующий целлюлит и невидимые изъяны кожи.

И у меня были идеи. Желания. Один мой школьный знакомый отправился в кругосветное путешествие, из которого вернулся каким-то отстраненным и загадочным, как будто не он обтрепанным одиннадцатилетним мальчонкой надувал пузыри из слюны на сдвоенном уроке французского. Повинуясь порыву, я купила дешевый авиабилет в Австралию и стала искать попутчика. Мне нравился налет экзотики, неизведанного, который путешествия придали тому парню. От него веяло большим миром, и это было странно соблазнительным. В конце концов, здесь все обо мне всё знают. А такая сестра, как моя, никогда не даст о чем-то забыть.

Была пятница, и я целый день проработала на парковке в компании девушек, знакомых по школе. Мы провожали гостей на ремесленную ярмарку, которая проводилась в замке. День был полон смеха, шипучих напитков, проглоченных под жарким солнцем, небесной голубизны, игры света на зубчатой стене. Наверное, в тот день мне улыбнулись все туристы до единого. Очень сложно не улыбаться стайке жизнерадостных, хихикающих девиц. Нам заплатили тридцать фунтов, и организаторы были так довольны выручкой, что дали каждой по пятерке сверху. Мы отпраздновали удачу, напившись с парнями, которые работали на дальней парковке у информационного центра. У них было аристократическое произношение, и они щеголяли регбийными футболками и лохматыми головами. Одного из них звали Эд, двое учились в университете – напрочь забыла в каком. Они тоже зарабатывали деньги на каникулах. После целой недели работы у них было полно денег, и когда наши карманы пустели, они охотно покупали выпивку смешливым местным девчонкам, которые отбрасывали волосы с лица, сидели друг у друга на коленях, визжали, шутили и называли их мажорами. Парни говорили на другом языке, обсуждали академические отпуска, каникулы в Южной Америке, пешие походы по Таиланду и шансы на стажировку за рубежом. Мы слушали, пили, и, помнится, моя сестра заглянула в садик при пабе, где мы валялись на траве. На ней была самая старая в мире толстовка с капюшоном, ни капли косметики, и я совсем забыла, что мы собирались встретиться. Я велела ей передать маме и папе, что вернусь, когда мне исполнится тридцать. Почему-то это показалось мне до колик смешным. Трина подняла брови и зашагала прочь, как будто я была самым несносным человеком на свете.

Когда «Красный лев» закрылся, мы все отправились в замковый лабиринт. Кто-то перелез через ворота, и, без конца натыкаясь друг на друга и хихикая, мы нашли дорогу в самый центр, где пили крепкий сидр и передавали по кругу косяк. Помню, как я смотрела на звезды, растворяясь в их бесконечной глубине, а земля ласково кренилась и покачивалась подо мной, словно палуба огромного корабля. Кто-то играл на гитаре. На мне были розовые атласные туфли на шпильках, которые я выбросила в высокую траву и не стала подбирать. Я казалась себе властелином вселенной.