— То бензин, а то дети. Нешто я не баба? Мне, может быть, тоже Оксанку жалко…


В тот же день Алиса нашла адвоката для Оксаны. Юрист Сергей Захарченко, молодой человек двадцати восьми лет, без промедления, с юношеским энтузиазмом взялся за дело. Выслушав доводы «потерпевшей», он сначала был удивлен такой необычной позицией по отношению к его подопечной, но затем предложил, раз уж так все обернулось, сделать упор на невиновность Оксаны. Он сразу договорился о встрече со следователем и вместе с Алисой поехал в райотдел.

Там их визит, равно как и требование адвоката ознакомиться с делом, восприняли без энтузиазма.

— Я не поняла, Алиса Валентиновна, с чего это вы вдруг решили изменить показания, — с недоверием произнесла следователь. — Уж не оказывают ли на вас давление?

— Интересно, кто бы мог его на меня оказать?

— Ну, например, родственники подследственной Вольской. Или же ее муж, который якобы скрывается…

Но Алиса твердо стояла на своем.

— Нет, никто на меня не давит.

— Может, вы еще скажете, что вас никто не грабил? Получается, вы не просто сделали ложный вызов, Алиса Валентиновна, а ввели следствие в заблуждение, совершили оговор и…

— Я просто хочу сказать, что необоснованно подозревала Оксану. Она здесь ни при чем. Я уверена в этом.

— Оксана Геннадьевна Вольская, невзирая на ваше заступничество, все равно предстанет перед судом. Я вам это обещаю.

Только благодаря усилиям адвоката им все же удалось добиться освобождения Оксаны под подписку о невыезде. При этом на прощание следователь с ехидцей сказала Алисе:

— Только имейте в виду, Алиса Валентиновна, если гражданка Вольская вслед за мужем ударится в бега, мы потом и вас привлечем за дачу ложных показаний.

— Оксане незачем бегать от вас. Она ни в чем не виновата. И мы это докажем.

— Удачи вам, — совсем уж елейным голосом произнесла следователь.


— Ну а что вы хотели? — говорил адвокат Сергей, когда они уже все втроем ехали в машине Алисы. — Им лишь бы кого-нибудь посадить. Работа у них, у следователей, такая. А тут, судите сами, два главных фигуранта в бегах, и поймают ли их — это еще бабушка на двое сказала. Вот они и уцепились за Оксану Геннадьевну. Ну да ничего. Прорвемся.

— А как же. Конечно, прорвемся, — подтвердила Алиса. — Черт, надо было вообще сказать, что меня никто не грабил!

— Ну теперь уже поздно пить боржоми. Да погодите вы отчаиваться, мы и Оксану Геннадьевну отмажем, и деньги ваши найдем.

Алиса только снисходительно улыбнулась в ответ, ибо на счет денег у нее как раз имелись сомнения. И вообще, денежный вопрос сейчас почему-то перестал быть для нее проблемой номер один.

Она остановила машину возле многоэтажки, где жила Оксана, и вышла следом за ней, попросив адвоката Захарченко поскучать в одиночестве. У подъезда Оксана тихим голосом поблагодарила Алису, глядя в сторону. Вид у нее был виноватый и какой-то пришибленный. Что, впрочем, и не удивительно, ведь она провела в камере четверо суток, а там далеко не гранд-отель. К тому же перед Оксаной стояла ее близкая подруга, которую она обманула, и теперь женщине было невыносимо тяжело не то что говорить с Алисой о чем-либо, но даже встречаться с ней взглядом.

— Вот, Оксан, возьми. — Алиса протянула ей деньги, которые сняла утром с банковской карты.

Та испуганно отстранилась от подруги.

— Я не возьму!

— Не валяй дурака. Чем ты детей кормить будешь? Денег у вас нет. Сестра тебе не поможет, я с ней говорила. Она и так не в восторге от того, что твоим детям пришлось пожить у нее несколько дней. Так что бери и не выпендривайся. Я себе еще нарисую.

Оксана заплакала, закрыв лицо руками.

— Алиса… ты просто… ты человек… — бормотала она.

Алиса обняла ее.

— Перестань. Ну хватит уже сопли разводить.

— Я все тебе верну, слышишь! — с жаром произнесла Оксана. — Я продам свою квартиру и верну тебе деньги.

— Ничего лучше не придумала? Квартиру она продаст… А жить ты с двумя детьми где будешь? Какие же вы с Юркой все-таки идиоты!

— Я так виновата перед тобой, а ты мне и адвоката наняла, и из тюрьмы вытащила, и деньги вот даешь…

Алиса, уже несколько утомленная излияниями подруги, сказала ей, вздохнув:

— Оксан, это всего лишь деньги.

— Нет, ты просто святая!

— Да нормальная я, нормальная.

— Ты еще скажи, что на твоем месте так поступил бы каждый…

— Ладно, Оксан, поеду. А то я тут адвоката твоего обещала до офиса подкинуть. Держись. Если что, сразу звони ему или мне. Поняла?

— Я по гроб жизни за тебя буду молиться…

— Давай мы сначала тебя в суде оправдаем, а там разберемся, кому и за кого молиться, хорошо?

— Ты и так уже для меня многое сделала.

Алиса вздохнула.

— Это не для тебя, Оксанка. Я, может быть, для себя это делаю. Так что ты меня не благодари. Это все эгоизм в чистейшем виде. Просто он так проявляется. Ну пока.

И она пошла обратно к машине.

— Пока, — сказала Оксана, провожая подругу удивленным взглядом.


Попрощавшись с Сергеем Захарченко возле административного здания, в котором находился его офис, Алиса поехала домой. Припарковав машину у подъезда, она вдруг кое-что вспомнила и открыла автомобильную пепельницу. Там, в компании трех тоненьких скукоженных бычков, оставшихся от сигарет «Собрание», валялась смятая визитка. Алиса вытащила ее двумя пальцами, стряхнула пепел и развернула. Потом выловила из сумки мобильный и стала набирать номер Игоря Тишинского. Когда были введены все одиннадцать цифр, она с полминуты еще в нерешительности смотрела на цветной дисплей, рассеянно поглаживая пальцем кнопку вызова. Затем нажала на сброс и апатично кинула телефон обратно в сумку. Потом вышла из машины и закурила. Затем Алиса еще раз чиркнула зажигалкой, чтобы сжечь визитку, и стала с интересом наблюдать, как та чернеет и сворачивается в ярких языках пламени, пока огонь не опалил ей пальцы. Тогда она, чертыхнувшись, бросила сгоревший клочок бумаги в траву.

12

Потом она, конечно, не раз корила себя за малодушие, за то, что не хватило решимости позвонить Тишинскому. Не важно, что она понятия не имела, как завести с ним разговор. Хотя, по правде сказать, это действительно была веская причина. Ну вот что бы она ему сказала? Что его прекрасные зеленые глаза и серенькие носочки в голубую полоску не дают ей спокойно спать по ночам?

Да, она думала о нем. Думала, когда сидела за вязальной машинкой или ехала в автомобиле по делам, когда закрывалась за нею дверь малогабаритной квартиры, когда она падала без сил на диван и лежала, вперив невидящий взор в экран телевизора. И еще она думала о том, как бездарно, бессмысленно проходит ее жизнь. Единственная жизнь…

Звонок Сергея Захарченко заставил ее вернуться к проблемам иного порядка.

— Алиса Валентиновна, мое почтение. Захарченко беспокоит.

— Здравствуйте, Сережа.

— Тут у нас кое-что интересное произошло. Я, как бы выразиться помягче, трупик один отыскал. С огнестрельным. Догадываетесь чей?

Алиса догадывалась.

— Сережа, вы еще и поиском трупов занимаетесь? — невесело пошутила она.

— Ну а кто же, как не я, будет этим заниматься? Милиция, что ли? — в тон ей ответил Захарченко. — Подъезжайте на опознание. Где судмедэкспертиза находится, знаете?

— Да, я сейчас туда приеду…


После опознания Алиса стояла возле своей машины с адвокатом Захарченко и курила.

— Кто похоронами будет заниматься? — спросил Сергей. — Следователь позвонила его матушке, так та категорично заявила, что он давно ей не сын… Вы не знаете, может, у убитого подруга какая-нибудь была?

— Понятия не имею. Вы на этот счет не беспокойтесь. В крайнем случае я сама этим займусь.

— Ну, на вас, Алиса Валентиновна, я уже не удивляюсь. Только одного не пойму — зачем вам это надо. Честно говоря, такое поведение я впервые встречаю в своей практике. Да и вообще в жизни.

— Вообще-то мне не особенно это надо. Просто так складываются обстоятельства. Дайте-ка мне лучше телефон матери Эдуарда. Может быть, у меня все-таки получится пробудить в ней какой-нибудь материнский инстинкт. Хотя сомневаюсь. — Она посмотрела на адвоката с ироничной улыбкой. — А что, Сережа, вам никогда не приходилось никому помогать просто так?

— Ну почему же? Приходилось. Мужик я или нет? — Его как будто задели ее слова. — Но это касалось помощи родным или друзьям. Любимой девушке. Но что бы так… хлопотать о людях, которые тебя кинули… это о-о-очень круто. Как в Евангелии: ударили по одной щеке — подставь другую… Но я не такой добрый христианин, как вы, Алиса Валентиновна.

— Да бросьте вы. Ничего в этом нет крутого. И я вовсе не такая добрая христианка, как вы думаете. Просто я должна это сделать, вот и все.

— Кому должны-то? — усмехнулся Захарченко.

Алиса бросила окурок в урну.

— Неважно.


Оказавшись дома, она принялась звонить своей бывшей свекрови.

Изольда Вениаминовна Ощепкова, мать Эдика, преподавала французский в школе, где они когда-то учились. Эта женщина высоко забирала волосы, открывая длинную как у балерины, сильную гордую шею, и всегда держалась холодно, даже чопорно, чем повергала детей в трепет. У нее имелись садистские замашки. Указка в ее больших мужицких руках, с узловатыми цепкими пальцами, могла стать страшным оружием. Большие нефритовые серьги, выполненные из нескольких фрагментов, зловеще покачивались в ее ушах, доставая почти до плеч.

Как же они, одиннадцать несчастных, забитых «французиков», мучительно завидовали остальным одноклассникам — счастливому англоязычному большинству, заморскую речь которому преподавала демократичная и лояльная «англичанка»! Или «немцам» из параллельного класса, которые на уроках своей совсем еще юной учительницы просто ходили на ушах. Изольду держали в школе потому, что она блестяще знала предмет, и еще потому, что с учителями французского в системе образования вообще было негусто. Ощепкова буквально фанатела от своего предмета и даже пыталась грассировать, подражая Эдит Пиаф. Но, видимо, ей этого было не дано, потому что в итоге у нее всегда получался какой-то сухой гортанный звук, похожий на украинский вариант произношения звука «г».

Когда-то Алиса так же, как и одноклассники, до смерти боялась злобную «француженку», а потом, волею судьбы, вышла замуж за ее отпрыска. Свекровь звала сына Эдвардом — то ли была поклонницей Радзинского, то ли просто выпендривалась, как с грассированием. Сейчас Алисе казалось, что все это происходило в какой-то другой жизни, в другом измерении, многое просто забылось, стерлось из памяти… Она только лишний раз убедилась в справедливости одного мудрого изречения, что когда бог хочет наказать человека, то отнимает у него разум. Никак иначе она не могла объяснить даже самой себе это свое скоропалительное замужество.

— Слушаю, — прозвучал в трубке хорошо поставленный, «преподавательский» голос бывшей свекрови.

— Здравствуйте, Изольда Вениаминовна.

— Кто говорит?

Алису так и подмывало сказать свекрови, что говорит с ней не кто иной, как тот самый конь в пальто, но случай был уж больно не подходящий для подобного рода шуток. Поэтому она просто представилась.

— Боже мой! — В хорошо поставленном голосе появился оттенок скорби. — Что за день сегодня! Сначала звонит какая-то ужасная женщина, представляется следователем и требует от меня невозможного. А теперь еще и ты.

— Изольда Вениаминовна, погиб ваш сын, а вы даже…

— У меня нет сына! И не смей мне об этом говорить! В нашей семье никогда не было преступников!

Если до этого разговора Алисе было просто по-человечески жаль Изольду, то сейчас молодой женщине хотелось отхлестать бывшую свекровь по щекам.

— Вам следовало лучше воспитывать своего единственного ребенка, — безжалостно произнесла она. — Тогда он, возможно, и не стал бы преступником.

— Это ты во всем виновата! Ты превратила его в монстра! Ты всегда хотела только денег и никого никогда не любила! Эдвард погиб из-за тебя!

Алиса положила трубку, не в силах больше слушать безумные вопли Изольды. Собственно, чего она ждала? Мадам Ощепкова и в лучшие-то свои годы не отличалась здравомыслием. Почему же тогда Алиса решила, что к шестидесяти у этой женщины вдруг проснутся зачатки разума?

После общения с абсолютным злом в лице бывшей свекрови ей захотелось поговорить с кем-нибудь близким и родным, и Алиса решила позвонить родителям.

Трубку взял отец, Валентин Семенович.

— Привет, пап.

— О-о, привет, дочь! Что-то ты не звонишь, не показываешься. Совсем нас, стариков, забыла.