– Настя... – Наташа обняла ее, чувствуя, что вот-вот расплачется. – Настя, никто не виноват, просто жизнь – такая странная штука... И папа твой тоже не виноват...

– Я знаю, – быстро перебила ее Настя. – Я почти все знаю про папу. Он – жертва страстей, – выразительно произнесла она, явно повторяя чьи-то слова. – Я разговор подслушала – он кому-то там обещал деньги отдать. Какие-то огромные суммы... И не в рублях, между прочим!

– О господи... – пробормотала Наташа.

– И про тебя он тоже наврал. Зачем он тебе, если у тебя... если у тебя есть Никита!

Ледяной колкий снег кружился вокруг них.

– Настя, иди домой, ты замерзнешь! – умоляюще произнесла Наташа.

Девочка не реагировала.

– Настя! – строго произнес Никита.

– Все, иду... – У дверей Настя обернулась. – Если бы вы знали, как я ненавижу взрослую жизнь! У взрослых все так сложно и запутанно... Вот пойду и порву свой паспорт! Буду вечно молодой...

Она убежала.

Никита обнял Наташу.

– Ты плачешь?

– Нет, все в порядке...

– Ты плачешь, – покачал он головой. – А зря. Ты ведь из-за Насти переживала, а она... а она оказалась очень разумным человеком, между прочим.

– Да, теперь мне легче... – прошептала Наташа, уткнувшись в его плечо. – Она мне верит, я в этом убедилась.

– Теперь пойдем к твоему Максу, будем с ним разбираться. Он хотел нас убить – такое ему с рук не сойдет!

– Он не собирался нас убивать, – покачала головой Наташа. – Просто хотел напугать. Он мне сказал, что собирался выпустить нас на следующий день.

– Извращенец! – сердито произнес Никита, прижимая Наташу к себе.

– Никита... – пробормотала она.

– Что?

– Я ничего не понимаю. Ни-че-го.

– Я тоже... – он вдруг поцеловал ее. Таким долгим поцелуем, что у Наташи закружилась голова, и она почувствовала, как нестерпимо горят у нее щеки.

– Что ты делаешь? Зачем?

– Я тебя целую... Затем, что не могу придумать ничего лучше. Ты мне нравишься.

– Правда? – удивилась она.

– Клянусь! – истово воскликнул он.

– Я тебе не верю. Не ве-рю...

– Ну и не надо! Какая разница... Все равно ты мне нравишься!

Они целовались посреди темного пустого дворика, и снежные вихри кружились вокруг них. В какой-то момент Наташе даже показалось, будто и она летит куда-то в этой ледяной круговерти.

Потом Никита пошел ее провожать и непонятно каким образом оказался у Наташи дома. Она опомнилась, когда обнаружила, что они стоят в ее тесной прихожей. «Неужели я сама пригласила его к себе? – удивилась она. – Или это была его инициатива? Не помню. Впрочем, какая разница...»

– Так вот ты где живешь, – удивленно произнес он, проходя в комнату. – Какой старый дом... Еще хуже того, что я снимаю в Сокольниках.

– Ты хочешь сказать – просто развалюха? – улыбнулась она.

– Да, – серьезно произнес он. – По сравнению с жильем твоих родственников...

– Никита, я прошу тебя!

– Ладно-ладно. Только я думаю, что ты достойна лучшего. У тебя должен быть какой-нибудь необыкновенный дом... Вроде тех, что строил Антонио Гауди в Испании.

– Я не знаю никакого Гауди, и я ни разу не была в Испании! – покачала она головой. – Я вообще нигде не была...

Никита обнял ее:

– Я хотел бы показать тебе весь мир. И подарить дом. Даже не дом, а замок... Ты удивительная.

– Не клянись! И ничего не обещай... – она прижала палец к его губам. – А то вдруг ты не сможешь выполнить своих клятв? Мне ничего не надо. А насчет замков... мне вполне хватило той ночи в Григорьине.

Никита засмеялся и снова поцеловал ее.

– Когда-то я хотел осчастливить Катю Стенич... Я многое ей обещал и много делал для того, чтобы мои обещания сбылись... Не хмурься – я говорю о ней в последний раз и лишь для того, чтобы ты поняла – у нас с ней все в прошлом. Но ты...

– Что – я?..

– На самом деле мне нужна была только ты. Я как будто знал тебя раньше, мечтал о тебе. И чем дальше, тем сильнее убеждаюсь в этом.

– Какие красивые слова... И так хочется в них поверить! Не слишком ли много шампанского мы выпили?

– Ты смеешься... – он сделал вид, что сердится, прижал ее к себе еще сильнее. – Но ничего. Когда-нибудь ты поймешь, что я говорил все это не просто так!

* * *

...Небо за окном казалось светлым от снежного вихря.

Они лежали рядом, и Никита осторожно прикасался губами к ее плечу.

– Ты красивая. Ты очень красивая... Ты знаешь? И еще в тебе есть нечто большее, чем красота.

– Что же? – не открывая глаз, она улыбнулась краешком губ.

– Тайна.

– Тайна? Нет, ты ошибаешься – во мне нет никакой тайны.

– Есть, – упрямо произнес он. – Ты меня полностью подчинила. Я весь в твоей власти – что хочешь со мной делай...

– Хорошо. Вот, – она приподнялась на локте и поцеловала его. – И еще...

Ее волосы волной упали на него.

– Щекотно! – засмеялся он. – Наташа...

– Что?

– Ничего. Просто – Наташа...

Тени скользили по потолку в прозрачной, зыбкой темноте, сплетались руки, и мучительное, до боли, счастье перехватывало дыхание.

«Как же я хотела этого... Как мечтала о том, чтобы этот человек был рядом со мной – и любил меня... – мелькнула у Наташи мысль перед рассветом. – И вот все случилось. Точно наколдовала...»

* * *

Утром они расстались – до вечера, как обещал Никита. Целовали друг друга без счета, смотрели в глаза, смеялись... И говорили много глупых, трогательных слов. Позже, вспоминая об этом, Наташа невольно улыбалась, и у нее замирало сердце. Она была так влюблена, что ей казалось, будто вчерашнее шампанское все еще бродит у нее в крови.

Вика Абрамова многозначительно усмехалась, глядя на нее со стороны.

– Наташа, тебя не узнать! – не выдержав, сказала она. – Ты такая счастливая... Только смотри – осторожнее.

– О чем ты? – не сразу поняла Наташа.

– Все о том же. Смотри, не обожги крылышки...

– Ах, Вика, перестань! – отмахнулась Наташа.

Потом она догадалась, о чем хотела сказать ей Вика. О том, сколь опасно так безоглядно, безоговорочно прыгать в любовь – ведь тем больнее будет возвращение в холодную московскую реальность... Но Наташа не верила, что Никита когда-нибудь сможет отвернуться от нее. Столько слов, столько обещаний, столько поцелуев, от которых кружилась голова...

Никита позвонил ближе к вечеру – на этот раз он не забыл узнать у Наташи ее телефон.

– Наташа, милая... Все время о тебе думаю. Как ты там?

– Все хорошо, – счастливо улыбнулась она, стоя в зарослях лиан и папоротника – звонок Никиты застиг ее именно там, в ее любимом уголке, среди импровизированных джунглей. – Скучаю по тебе.

– Послушай, сегодня нам не удастся встретиться, – вздохнул он.

– А что такое? – улыбка постепенно стала исчезать с ее лица, мобильный телефон в ладони показался тяжелым, словно камень.

– Дед прихворнул. Я сейчас к нему еду...

– Никита Савельевич? Что с ним?

– Надеюсь, ничего страшного. Давление, и все такое... Домработница только что сообщила.

– Конечно, поезжай! – обеспокоенно произнесла Наташа. Никита Савельевич Рощин был ей очень симпатичен.

– Я позвоню тебе вечером...

– Да-да, конечно!

Внезапная болезнь деда – это, конечно, серьезно. Свидание может подождать.

Наташа верила Никите и сочувствовала Никите Савельевичу, но странное дело – какой-то червячок сомнения вдруг стал грызть ее душу.

«Я веду себя, словно блаженная... – осудила она саму себя. – Лепечу какую-то ерунду. «Все хорошо, скучаю по тебе...» А если Никите неприятна моя безудержная влюбленность? Нет, надо быть сдержанней, холодней. Вика права – можно обжечь крылышки. Я слишком люблю Никиту! Хотя, разве может быть «слишком» в любви?»

Вечером, дома, она совсем загрустила.

Никита не звонил.

Наташа, конечно, могла сама набрать его номер, но из какого-то упрямства, которое всегда преследует влюбленных, с непременным оттенком мазохизма, не стала этого делать.

Потом, в девятом часу, кто-то позвонил в дверь.

– Никита! – едва сдерживая безумную радость, она бросилась открывать.

На пороге стояла Анна с большим пакетом в руках.

– Ты кого-то ждешь? – беспокойно спросила сестра. – Ничего, я только на минутку...

– Нет-нет, проходи! Я совершенно свободна...

Анна встряхнула свой легкий полушубок из голубой норки, прежде чем повесить его на вешалку.

– Снег прямо-таки валом валит... – пробормотала она озабоченно. – Всего-то от машины до подъезда добежала, а меня с головы до ног засыпало!

Она повернулась к Наташе – бледная, без привычной косметики на лице.

– Что-то случилось? – напряглась Наташа.

– С Аркашей сегодня утром говорили.

– Да? Господи, да ты проходи...

Они сели в комнате друг против друга. Анна сложила руки на коленях – полные, белые руки, с колечками и маникюром, очень ухоженные... Сцепила пальцы.

– Все ужасно, – устало произнесла она. – Ты была права, Наташа, – у моего мужа куча долгов. Если он не расплатится... ну, ты сама понимаешь – могут быть всякие неприятности.

– Анька! – Наташа бросилась сестре на шею. – Бедная моя Анька!

– Вот именно – бедная, – машинально усмехнулась та. – Нет, ты садись, мы еще не договорили. В общем, дачу придется продать Айрапетянам – иначе я не представляю, откуда еще можно взять денег. Ты... ты не возражаешь? Я понимаю, что лишаю тебя твоей доли наследства, но иного выхода...

– Нет-нет, я не возражаю! – быстро перебила ее Наташа. – Продавай все, если надо. Если кредиторы... ну, словом, мы не можем рисковать Настей – ведь... – она не смогла продолжить.

– Ну да... – прошептала Анна.

– И что потом?

– Когда? А, понимаю... Аркадий дал слово. Он завязывает с игрой.

– Послушай, Аня, Аркадий уже не остановится! – закричала Наташа. – Он уже сто раз давал слово, и даже Настей клялся...

– Ты что, предлагаешь мне бросить его? – сурово спросила Анна. – Бросить моего мужа, отца моей дочери?

– Я не знаю... – растерялась Наташа. – Но... Аркадий может вас к такой пропасти подвести...

– Наташа, я не могу его бросить, – отрезала Анна. – Я его люблю.

– Аня, если бы и он... Понимаешь, я уже не о деньгах говорю, – опустив глаза, прошептала Наташа. – А о том, что он позволял себе по отношению ко мне в последнее время...

– Но ничего же не было? – сурово спросила Анна.

– Нет, ничего. Но...

– Без всяких «но»! – ожесточилась сестра. – Ничего не было, и точка. Мне пока не к чему ревновать.

– Аня...

– Перестань!

Они замолчали. У Анны билась голубая жилка на виске... Потом старшая сестра немного успокоилась и зашуршала пакетом.

– Вот, я тебе кое-что принесла...

– Что это? – удивилась Наташа.

– Да ты загляни!

Наташа принялась доставать из пакета какие-то свертки. В одном месте плотная бумага лопнула, и показался уголок чего-то до боли знакомого... Каминные часы!

– Это то, что осталось, – сухо сообщила Анна. – Я решила отдать все это тебе – ты ведь была против того, чтобы мамины вещи были распроданы...

– Как хорошо! – обрадовалась Наташа, освобождая тяжелые часы от остатков бумаги. – Память о маме. Это все, конечно, теперь копейки стоит...

– Какие копейки?! – не выдержала, взорвалась старшая сестра. – Ты с ума сошла... В пакете документы, как их там – контрибуции... атрибуции... ну, словом, бумаги, которые подтверждают художественную и историческую ценность этих вещей. То, что ты сейчас держишь в руках, называется часы «буль».

– Какой еще буль? – удивилась Наташа.

– О господи... так стиль называется, – вздохнула сестра. – Я, правда, в терминах не очень разбираюсь – как поняла, так и объясняю. В общем, этот самый стиль возник в семнадцатом веке...

– Так это часы семнадцатого века? – поразилась Наташа.

– Нет, они сделаны в сороковых годах девятнадцатого века, во Франции, – терпеливо принялась объяснять сестра. – Механизм в футляре черного дерева, инкрустирован медью и черепахой... Они очень ценные.

– Господи, Анна, я и не знала! Аркадий говорил...

– Да мало ли что он говорил! – с досадой перебила сестра. – Я и сама не знала до недавнего времени. Ты другие свертки посмотри...

– Монетка! – обрадовалась Наташа, открывая маленький футляр. – Золотая, да? Я ее помню – мне как-то мама дала ею в детстве поиграть. Кажется, от прадедушки осталась, да?

– От кого она осталась, я не помню, – покачала головой Анна. – Золотая монета номиналом в десять рублей, Санкт-Петербург, тысяча семьсот шестьдесят второй год.

– Сейчас, наверное, раритетом считается... – благоговейно произнесла Наташа.

– Еще каким... Триста шестьдесят семь тысяч рублей – вот за сколько ушла подобная монетка на прошлогоднем аукционе, – бесстрастно сообщила Анна.