– Ой, мне много не надо, баб Сим! Я на ночь вообще ни мучного, ни мясного не ем!

– А чегой так?

– Да вредно на ночь…

– Да ну! После баньки вволю поесть никогда не вредно! Вот с полным брюхом в баню ходить – это вредно! Тело через сытость никогда не очищается, вся дурнота в нем остается. А мы с тобой голодные пошли, значит, нам сытный ужин по всем статьям полагается. А уж по стаканчику сливянки выпить – вообще дело святое. Холодненькой, из погреба… Я на деревне самая мастерица сливянку-то делать… Ты попробуй, попробуй, до чего на языке хороша!

Стаканчик сливянки и впрямь пошел по организму доказательством бабы-Симиного мастерства. Сначала горло перехватило, потом по желудку горячей волной прошло, потом закружило сладким теплом голову, и не вопреки, а будто бы в продолжение банных истомных удовольствий. А вкус у этой сливянки какой был! А запах! А ужасно терпкое, но приятное послевкусие!

– Ну что, справная наливка? – с пристрастием вгляделась в нее старуха. – Шибает?

– Ой, шибает, баб Сим… Очень даже конкретно шибает…

– А ты закусывай, закусывай! Сейчас самое то горячего мясца вослед пустить! Налупимся с тобой от пуза да заснем, как агнцы Божьи… Я утром тихо уйду, а ты спи, сколько душа запросит.

– Так, может, и я с вами?

– Куда со мной? На ферму?

– Ага…

– И чего тебе там, городской, делать? Навоз коровий нюхать?

– Ну, может, вам чем-то помочь…

– Да сиди уж, помощница! Хочешь помочь, так вон лучше по дому управляйся!

– А что надо делать? Вы скажите, я все сделаю!

– Да что глаза увидят, то и делай. В своем хозяйстве всегда работы полно. Вон, можешь воды в баню натаскать, а то мы сегодня всю извели… А можешь грядку какую прополоть, тоже спасибо скажу. Ну что, вкусное мясцо получилось?

– Да не то слово, прямо во рту тает! Сроду такого деликатеса не ела!

– Ну вот… А то заладила: вредно, вредно… Что из русской печи вышло, уже вредным быть не может! Еще положить?

– Ну… давайте.

От выпитого, от вкусной еды она довольно скоро сомлела, веки налились приятной сонной тяжестью, лицо сидящей напротив старухи то уплывало куда-то, то вновь возвращалось, радуя выражением разлитой по нему благости.

– И-и-и, милая… Я смотрю, носом клюешь… Ладно, иди ложись. Да не забудь на сон жениха загадать!

– Это как? – лениво встрепенулась она, с трудом выползая из-за стола.

– Да известно как! Будешь засыпать, проговори вслух тихонько – сплю на новом месте, приснись жених невесте! Есть у тебя жених-то иль нет еще?

– Даже не знаю, что и сказать, баб Сим… Вроде есть, а вроде как и нет…

– Что ж, бывает. У вас, у молодых, все нынче задом наперед. Еще и свадьбу не сыграете, а уже и семьей нажились, и поженихаться да поневеститься вам толком некогда. И куда торопитесь, сами не знаете… Ну, иди, иди, не слушай меня, старуху…

Странный, странный ей снился в эту ночь сон. Может, оттого, что послушно пробубнила себе под нос тот смешной наказ-выраженьице, что велела ей проговорить баба Сима, может, гуляющая по организму шальная сливянка этот сон навеяла… Хотя и нельзя было это исполнением наказа назвать, потому что никакого жениха она во сне так и не увидела. Даже Кирюши там не было, вот в чем дело… Но! Но… Что-то все-таки было в этом сне. Вернее – кто-то. Счастливое ощущение вот-вот присутствия этого кого-то было, тревожное замирание души и сердца, радостная торопливость ожидания…

Проснулась от крика петуха за окном, зарылась головой в подушку, пытаясь уцепиться за остаток приятного ощущения. Нет, уже ничего, одна только сладкая поволока осталась… А вот еще крик петуха. А за ним – следующий… Какие они здесь голосистые, сволочи! Не дали такой сон досмотреть!

На кухне скрипнула половица под тяжестью бабы-Симиной ноги, слышно было, как тихо закрылась дверь. Значит, на ферму ушла…

Полежав еще немного, подняла голову от подушки, глянула в рассветное окно. И вдруг – потянуло. Туда, в рассвет, глотнуть чистого воздуха, пройтись по траве, холодной от росы. Как же она забыла, что всегда, всегда именно этого и хотела! Чтобы босой ногой – по траве, по утренней росе!

Соскочила, торопливо натянула на себя джинсы, рубашку, сунула было ноги в кроссовки, но тут же их и отбросила, лишь закатала повыше штанины – непременно надо босой ногой! По траве! По росе! Господи, наконец-то!

Вышла на крыльцо, зажмурилась. Не от света, от воздуха. Воздух был таким острым, что, казалось, резанул по глазам, по гортани, легко пробрался в легкие, перехватил дыхание. Осторожно сошла с крыльца, ступила на кудрявый ковер аптечной ромашки, которой зарос бабы-Симин тесный дворик, и он удивленно принял в свое росистое нутро ее голые ступни, спружинил будто слегка насмешливо: ну давай, коли такая смелая! Обожжем тебя терпким холодом, пощекочем по теплой коже, может, обратно в постель убежишь!

Не убежала. Наоборот, встала покрепче, засмеялась от удовольствия. И дальше пошла – через огород, мимо сонной рассады на грядках, к дальней калитке в конце огорода, которую высмотрела еще днем. Там, за калиткой, должен быть проулочек, а за ним – небольшой обрыв с крутым спуском к реке. Ого, а трава тут уже не ласковая, не кудрявая ромашка аптечная! Тут, здрасьте вам, и осока, и чертополох, и колючие какие-то кустики попадаются! Хорошо, меж ними узкая тропинка вьется, тоже мокрая от росы…

Дошла до обрыва, остановилась, распахнула глаза и застыла, боясь вдохнуть от радостного изумления. Там, за горизонтом, солнце всходит! Вот уже первые лучи рассекли бледное, дрожащее от нетерпения небо, и птицы подняли торжествующий гвалт, и роса вспыхнула в траве мириадами белых звезд, и никакого терпения внутри от восторга больше не остается – так и хочется подпрыгнуть, замахать руками да заорать во все горло что-нибудь радостное, несусветно глупое, с добавлением ядреного словца от полноты души…

Обратно в дом бежала, уже подвывая от нетерпения – ноги-то замерзли с непривычки. Влетела, быстро натянула на мокрые красные ступни бабы-Симины шерстяные носки, бросилась на кухню, приплясывая, – чаю бы горячего попить! Так, а как же в этом доме с добычей кипятка дело обстоит… Печку, что ли, топить надо? Не спросила с вечера…

К счастью, на подоконнике обнаружился вполне обыкновенный электрический чайник с кнопочкой, и заварочные пакетики в шкафчике нашлись. И завтрак на столе, накрытый чистой тряпицей, заботливо для нее бабой Симой оставленный. Толстые ломти белого хлеба, масло, творог, сметана, вареные яйца, мед в баночке. Дикая смесь белков, жиров и углеводов, но такая, черт возьми, аппетитная! А еще – пирожки… Надкусила один – со щавелем! Что ж, тоже сгодится для полноты вкусовых извращений, весьма в это утро приятных…

Выпила чаю, согрелась, незаметно уплела все, что было упрятано под тряпицей. Потянуло обратно в постель… Но нет, это уж дудки! Работать надо, по хозяйству управляться! Что там было ей бабой Симой наказано? Грядки полоть? Воду в баню носить? Делов-то, сейчас изладим!

Обула кроссовки, вышла в огород, села над грядкой, задумалась… И чего здесь полоть? Где сорняк, а где культурный хвостик-росток тянется, как отличишь? Нет уж, надо хозяйку дождаться, иначе можно наворотить беды от незнания. Лучше сначала воды в баню наносить… Вон ведра, а вон – колодец. Это дело, слава богу, нехитрое.

Однако и это дело не таким уж простым оказалось. Во-первых, железной колодезной ручкой ей чуть голову не снесло, когда опущенное ведро понеслось вниз, гремя железной цепью. Во-вторых, тут особая сноровка нужна, чтобы это ведро вместе с водой вверх вытянуть… Конечно, оно в конце концов вытянулось, облив к чертовой матери все ноги в кроссовках! А другой подходящей обуви у нее нет, только легкие босоножки где-то в чемодане болтаются! Ладно, можно и бабы-Симины остроносые галоши на ноги приспособить, не велика беда… Хоть одно поручение по хозяйству она ж должна таки выполнить! Иначе ж полная стыдоба с торжественно обещанной помощью получается!

К приходу бабы Симы бочка с водой была полна воды, о чем она и отчиталась с удовольствием.

– Что ж, молодец, добрая хозяюшка… – устало проговорила старуха, прилаживая свое круглое тело на кухонную скамью. – Сделай-ка мне чайку, а то сама уже с места не сдвинусь… Так и сказала сегодня хозяину – не рассчитывай не меня шибко, больно уж я квелая к старости сделалась…

– А он чего? – спросила на ходу, суетясь с чайником.

– Да чего он… Промолчал, да расстроился, видно. Нету нынче в деревне тех, кто по-настоящему умеет с коровками-то. Тут ить особенное умение надо, это только кажется, что все просто… К каждой коровке надо с душой подойти, это тебе не механизма бесчувственная… Я думаю, бросит он это дело, говорит, никакого доходу с него нет, один убыток…

– Как – бросит? А коров куда?

– Не знаю. На мясо продаст, наверное.

– Так жалко же!

– А то! Жалко, конечно.

– Баб Сим, а грядки-то я не полола… Вы мне покажите, где там сорняки, ладно? Я буду полоть, а вы отдыхать ложитесь.

– Хорошо, милая, хорошо… Эк же принесло тебя удачей на мою голову, таку резву помощницу!

До самого пополудня она провозилась с этими грядками, пока солнце не начало нещадно жалить макушку. Разогнулась, постояла, слушая знойную тишину. Ни ветерка, ни шума листвы, все будто замерло в жаркой неге. А потом, когда июль наберет обороты, наверное, и еще жарче будет… И хорошо, и пусть наддает! Здесь не такая жара, как в городе. Здесь она – вкусная…

– Хватит уж гнуться-то, обедать иди! – позвала из кухни в открытое окно баба Сима. – Я окрошки настрогала, ты в городе такой никогда не попробуешь! С редькой, с ядреным квасом!

– Иду, баб Сим… Сейчас только руки от земли отмою…

Легко сказать – отмою. Попробуй отмой их, вытащи черную полоску из-под французского маникюра. Легче уж сам маникюр срезать ножницами к чертовой матери… Зачем ей здесь вообще маникюр?

Отобедав, вышли в огород, сели в рябиновой тени на завалинке, под окнами. Солнце вошло в самый зенит, слоило воздух тугими дрожащими волнами. Казалось, он позванивает от жаркого напряжения… Или это благословенная тишина звенит? Или муха окаянная, застрявшая в занавесках?

– Сань… По-моему, там твой телефон заходится… – лениво произнесла баба Сима. – Иди, что ль, ответь… Вдруг мать звонит!

– Да ну… Не пойду. Не буду я отвечать. Нет меня, не слышу… Или потом, чуть позже… Такая тишина стоит, баб Сим… Не хочется из нее выплывать…

– Ну это сейчас пока тишина. Погоди, вот в выходные дачники наедут, и ничего от этой тишины не останется. Шашлыки свои разведут, музыку включат, шуметь да пьянствовать начнут… А пока да, тишина…

– Ну, вот пусть она и будет… Пусть пока тишина… Хорошо, что тишина.

– Сань, а ты где учишься-то?

– В финансовом институте. Его еще институтом бизнеса называют.

– Ишь ты! Это что же, бизнесменкой, что ль, будешь?

– Ну, вроде того…

– А чего тогда все к тишине приспосабливаешься? Вроде негоже при таких жизненных планах!

– Да, баб Сим. Только я теперь и сама не понимаю, чего мне гоже, а чего негоже… Похоже, мне больше нравится грядки полоть…

– Да ну, скажешь тоже! Эка невидаль – грядки!

– А еще, знаете… Мне бы очень хотелось… траву косить!

– Че-го-о? – растянуто-насмешливо пропела баба Сима, уставившись на нее с явным недоумением. – А ты хоть знаешь, каково это, косой-то намахивать? Думаешь, это так легко, как в бирюльки играть?

– Нет, я не думаю… Я просто… Попробовать хочу. Понимаете, мне все время один и тот же сон снится, как я на рассвете траву кошу! А главное, в таких подробностях снится, что мне кажется, будто я уже умею… У вас коса есть, баб Сим?

– Да есть-то она есть, конечно… Вон, в сараюшке целых две…

– А брусок, чтоб острие точить, тоже есть?

– Ишь ты, и про брусок знаешь! Есть, есть брусок… Там же, в сараюшке, на полке слева лежит. Пойти показать, что ль?

– Нет, не надо, я потом сама найду.

– Так а чего ж! Сейчас бы уже и попробовала, позабавила бы старуху! Глянь, как соседская усадьба травой заросла, весь сорняк оттуда на мои грядки несет!

– Не, я сейчас не буду… Надо обязательно, чтоб на рассвете… А что, и правда можно…на соседской усадьбе?

– А чего ж нет? Там давно уж никто не живет. Хозяева померли, а Ванька, их сынок, говорят, очень прилично в городе устроился. Тоже, как и ты, бизнесмен. Правда, наезжает сюда, но дюже редко. Женился, говорят, на богатой… Да ты, наверное, помнишь его, Ваньку-то! Он в мальчонках ох какой шустрый был…

– Нет, не помню.

– Ну да, он же постарше тебя будет. Ты еще сопля соплей ходила, а он уж за девками бегал. Однажды бабка твоя его так по уху звезданула, что, поди, на всю жизнь запомнил…

– А за что она его звезданула?

– Да он, понимаешь ли, тебя чертенком обозвал! И не то чтобы зло ругнулся, а так, невзначай вырвалось! Он на велосипеде по дорожке около своего дома выруливал, а вы с бабкой Анной аккурат ко мне в гости чапали… Ты вперед бабки бежишь-подпрыгиваешь, глазыньки к небу задрала, а тут он со своим великом, чуть в тебя не въехал! Ну и ругнулся пацан беззлобно – экий, мол, чертенок! А бабка как услышала, как взъярилась! Да и то понятно – на больную мозоль попали… Она до самой смерти из-за твоего дурацкого имечка переживала, сердешная! Вот и попало ни за что бедному Ваньке… Ужель ты эту историю не помнишь?