Элизабет Торнтон - Добродетельная леди

– Я уважаю страстных женщин. То, что вы признали, что ненавидите меня, доказывает, что вы слабеете. Влюбленный боится только безразличия.

Когда она со всем возможным достоинством входила в дом, последнее, что она слышала, был издевательский смех Рейвенсворта за ее спиной.

Первые из их гостей прибыли на следующее утро. Вернувшийся домой Рейвенсворт обнаружил Брайони в библиотеке наливающей чай двум молодым джентльменам. Ее брата Вернона он узнал почти сразу, но его компаньон был ему незнаком. Их разговор, походя заметил он, велся вполголоса. Рейвенсворт объявил о своем присутствии, и от испуганных взглядов брата и сестры у него сложилось впечатление, что он прервал их на составлении какого-то бесчестного плана. Он взглянул на Брайони, и ее непроницаемое выражение лица и запинающиеся слова возбудили его подозрения еще больше.

– Рейвенсворт, вы здесь? Могу я представить моего кузена, мистера Джона Колдвела, который приехал к нам из Канады?

Товарищ Вернона встал, чтобы поклониться. Это был молодой человек примерно двадцати пяти лет, крепкого телосложения, в его внешности не было ничего от светского франта. Простой, но хорошо сшитый черный сюртук и бежевые кожаные бриджи, лишенные и намека на вычурность, заслужили молчаливое одобрение Рейвенсворта.

– Вы из гренфеллской или из лэнглендской ветви семьи? – спросил Рейвенсворт, чтобы завести разговор, принимая чашку из рук Брайони. Он заметил легкую дрожь ее руки и нахмурился.

– Лэнглендской, – быстро сказали брат и сестра в унисон.

– Из лэнглендской, – повторил мистер Колдвел с легким колониальным акцентом. – Наше родство очень дальнее. Кузены – троюродные или даже четвероюродные, я полагаю.

Этот неопределенный ответ ничуть не удовлетворил любопытство Рейвенсворта. Задавая настойчивые вопросы, он попытался точно установить подробности родословной мистера Колдвела, его место проживания и цель приезда в Англию. После пятнадцати минут расспросов он понял, что почти ничего не узнал. Как раз когда он решил оставить попытки удовлетворить свое любопытство, Брайони сказала что-то совершенно не по теме, и разговор перетек в другое русло. В иных обстоятельствах Рейвенсворт настоял бы на своем, но, зная об абсолютной честности Брайони, он выбросил из головы мысль, что от него что-то скрывают.

– Вы надолго в Англию? – вежливо поинтересовался Рейвенсворт.

– В этот раз нет. Есть одно незначительное дело личного характера, которое нужно решить, пока я не уехал домой. Полагаю, в моем распоряжении еще неделя. Надеюсь, мое пребывание здесь не причинит никаких неудобств?

– Вовсе нет, – быстро вставила Брайони. – Родственники должны держаться вместе. Мы рады быть к вашим услугам.

– О да! – поддержал ее Рейвенсворт, молча размышляя, какого рода услуги Брайони имеет в виду. У него появилась мысль, что Вернон и Колдвел, возможно, попали в какое-то затруднительное положение, что свойственно джентльменам этого возраста, и сочли разумным провести неделю-другую в деревенской глуши. Мысль о том, что мужская половина родни Брайони далека от того, чтобы быть образцом нравственности, чего она ждала от них, показалась ему забавной. Очевидно, он потревожил их, когда они рассказывали о своем деле Брайони. Исходя из своего опыта, он предположил, что они сбежали от какой-то плетущей интриги девицы, от жаждущего мести ревнивого мужа или от назойливых кредиторов. Брайони наверняка хотела бы, чтобы он сейчас убрался к черту, чтобы иметь возможность снять стружку с этих двух юных кутил. Нет, такое предположение едва ли подходит по отношению к мистеру Колдвелу. Он похож на молодого человека, который умеет управлять собой. В каждом его движении чувствовалась спокойная уверенность. Рейвенсворт перевел взгляд на Вернона. А вот этот паренек явно не в своей тарелке. Очень хорошо. Колдвел счел нужным спасти Вернона от какого-то недоразумения в городе и привез его в лоно семьи за защитой. Да, так все и должно быть – ну, или очень близко к этому. Рейвенсворт снисходительно улыбнулся юному шурину. Маркиз неторопливо поднялся и откланялся, сказав, что с нетерпением ждет продолжения знакомства с мистером Колдвелом за ужином. Проходя мимо кресла Вернона, он похлопал юношу по плечу.

– Не принимай свою сестру слишком близко к сердцу, мой мальчик. Я буду на твоей стороне, если тебе понадобится друг.

Когда дверь за ним закрылась, все трое удивленно переглянулись. Только в глазах Колдвела светились искорки веселья.

– Его светлость пришел к неверному выводу.

– Какому? – боязливо спросила Брайони.

– Что Вернон попал в передрягу и ему нужна помощь. Не слишком необычный случай для неоперившегося юноши, оторванного от семьи. Но на этот раз логика вашего мужа подвела его.

– Я солгала ему, – сказала Брайони, ее голос дрожал.

– Что на тебя нашло? – спросил Вернон, вскакивая на ноги и начиная расхаживать по комнате. – Это было совсем не нужно. Я бы ни за что не привез Джона сюда, если бы не знал, что Рейвенсворт симпатизирует американцам.

– Нет, нет! Ты ошибаешься, Вернон. Рейвенсворт безоговорочно предан короне. Несколько дней назад он сам сказал мне это. Он даже отругал меня за то, что я высказала свое отвращение к бессмысленности войны. Я не могла сообщить, что вы американец, мистер Колдвел. Он бы немедленно передал вас властям. Для него вы враг, понимаете!

– И тем не менее, – серьезно начал Колдвел, – я все же думаю, что мы должны рассказать Рейвенсворту правду. Я не угроза для Англии. Только потому, что война в Канаде обернулась плохо для британцев, я вдруг стал здесь персоной нон грата. К нам, квакерам, относятся с глубоким подозрением обе стороны, потому что мы отказываемся брать в руки оружие. Ваш муж кажется разумным человеком. Позвольте мне рассказать ему правду. А если он все-таки решит передать меня властям, серьезная опасность мне не грозит. Правительство его величества просто запрет меня в уютной камере на время войны.

– Сказать Рейвенсворту, что я солгала ему? – переспросила Брайони, всем своим поведением выражая ужас. – Он никогда не простит меня. Он убьет меня! Больше не говорите ничего об этом, мистер Колдвел. Иначе я никогда не смогу посмотреть ему в глаза. – Она глядела на него с немой мольбой.

– И я тоже, – мрачно сказал Вернон. – Рейвенсворт снисходителен к проступкам. В свое время он помог мне выпутаться из пары неприятностей – ничего, о чем тебе стоит беспокоиться, сестричка. Кроме того, он несколько раз помогал и тебе в трудных ситуациях, как я слышал. Он отличный человек, мистер Колдвел, но чертовски гордый. Дело в том, что я не хочу потерять его расположения, а если он узнает, что я участвовал в обмане, думаю, так и будет.

Мистеру Колдвелу потребовалось всего мгновение, чтобы принять решение:

– Ну, хорошо. Хотя мне все это и не нравится, поступим, как вы скажете. Чем меньше вы знаете о моих планах, тем лучше. Достаточно будет сказать, что через неделю я уеду к побережью под покровом ночи. Вернон проводит меня, а потом отправится в Лондон. Раз уж Рейвенсворт принял нас за пару юных повес, скрывающихся от... Ну, это не важно, он ничуть не удивится нашему поспешному отъезду, а скорее наоборот, так мне кажется.

– А как ты познакомился с мистером Колдвелом? – спросила Брайони Вернона.

– Через общих знакомых, которые знают о наших квакерских пристрастиях. Они подыскивали безопасный дом недалеко от побережья, где Джон мог бы затаиться, пока за ним не придет лодка. Когда я получил твое письмо, практически умоляющее меня приехать в Оукдейл, мне это показалось идеальным решением, особенно после того, что я лично слышал, как Рейвенсворт говорил, что следующие одно за другим правительства десятилетиями плохо решали американский вопрос. Я был уверен, что он будет на нашей стороне.

– Должно быть, ты ошибся, – серьезно ответила Брайони. – Как пэра королевства его посчитали бы изменником, если бы он позволил себе помогать врагу короны. Он сам сказал мне это. Можешь мне поверить.

Мистер Колдвел внимательно посмотрел на Брайони.

– Успокойтесь, миледи. От меня Рейвенсворт не узнает правды. Я буду называть вас кузиной Брайони, если позволите, и, разумеется, вы будете называть меня Джоном. Если уж нам придется продолжать этот обман, нужно позаботиться о небольших предосторожностях. Каково конкретно наше родство? Есть ли какие-нибудь Лэнгленды, эмигрировавшие в Канаду, которых я могу назвать своими предками?

– Я о таких не знаю, – ответила Брайони в глубокой задумчивости. – Честно говоря, у нас нет никаких родственников Лэнглендов, кроме престарелой тетушки в Шропшире. Именно поэтому наш дядя, сэр Джон Гренфелл, стал нашим опекуном. Но не важно, в каждой семье есть своя паршивая овца, эмигрировавшая в прошлом в колонии, даже если семья ничего не знает о ней.

Губы мистера Колдвела дрогнули при этом нечаянном неуважении к его происхождению.

– Мы должны придумать этого родственника, – продолжала Брайони, не обратив внимания на скрытое озорство своего гостя. – Скажем, что у моего отца был дядя, некий Джон Лэнгленд, который по той или иной причине эмигрировал в Канаду. Его дочь вышла за вашего отца. Да, это подойдет. Как вы думаете, мистер Колдвел?

– Кузен Джон, – поправил он с огоньком в глазах. – «О, что за спутанную сеть мы сплетаем, когда впервые начинаем лгать», – писал Шекспир. Что ж, пусть наша история будет такой, но, умоляю, кузина Брайони, не придумывайте слишком много деталей. Сомневаюсь, что от нас потребуется больше, чем просто подтвердить отдаленное родство. К счастью, я скоро уеду, а здесь, в Оукдейле, нет никого, кто мог бы доказать ложность нашего родства. Ваш муж никогда не узнает о вашем обмане, если только вы не захотите сами рассказать ему.

На этом трое конспираторов разошлись по своим комнатам, чтобы переодеться к ужину. Брайони утешило замечание мистера Колдвела о том, что никто в Оукдейле не сможет раскрыть ложь, которую она посчитала нужным сообщить Рейвенсворту. Как он стал бы презирать ее, если бы все узнал! Она всегда выдавала себя за образец добродетели. Он безоговорочно доверял ей, а она предала его. Она не могла вынести даже мысли о том, что Рейвенсворт будет презирать ее, если когда-нибудь об этом узнает. Он ни за что не поверит, что ее побуждения были чисты. У нее было два выбора – рассказать правду Рейвенсворту и отправить мистера Колдвела в тюрьму, возможно, на годы или солгать Рейвенсворту и помочь мистеру Колдвелу бежать. Она просто выбрала меньшее из двух зол, но Рейвенсворт никогда не поймет этого. Да и откуда ему понять? Она поносила его при каждой возможности, порочила его кодекс чести, подвергала его самому суровому осуждению. Она просто не могла предстать перед ним со своей ложью. Сделать это означало навсегда потерять его уважение, а этого она не смогла бы вынести. Если уж необходимо обмануть его, она должна сделать это убедительно.

К счастью для Брайони, в Оукдейл-Корте не было Нэнни. Эта проницательная нянька мгновенно обнаружила бы, что ее любимица страдает от мук совести. Нэнни не дала бы своей молодой хозяйке покоя, пока не выпытала бы у нее причины тревоги, затаившейся в глубинах ее беспокойных серых глаз. Рейвенсворт же, которому никогда раньше не приходилось ловить Брайони на лжи, считал совершенно другой причину резкой перемены в выражении лица любимой и явно сердился, читая упрек в ее скорбном взгляде.

Ему было очевидно, что его прежнее совсем не образцовое поведение перешло все границы приличий и он ничуть не приблизился к достижению тех привилегий мужа, осуществления которых так страстно желал. Чтобы усилить его мучения, по его мнению, Брайони тратила многие часы, потакая капризам и прихотям дальнего родственника, и дарила все улыбки (и ямочки вместе с ними), не говоря уже о взглядах, этому замечательному молодому джентльмену, в то время как со своим господином и повелителем была более чем сдержанна и вообще редко смотрела в его сторону. Рейвенсворт вбил себе в голову, что Брайони мстит ему за старое этим легким флиртом с кузеном. В других обстоятельствах маркизу понравились бы естественные, безобидные манеры мистера Колдвела, но ему было неприятно терпеть соперника в собственном доме.

Страдая от очевидного пренебрежения Брайони, Рейвенсворт стал чаще заезжать к соседке, леди Адель, и находил ее манеру непомерной, но безобидной лести успокаивающей для своего раненого самолюбия. В некоторых ситуациях отсутствие оригинальности в поведении женщины не помеха, чтобы приятно провести с ней часок-другой. Адель, конечно, не была интеллектуальным гигантом – кто-то даже мог бы назвать ее пустоголовой, – но когда дело касалось того, чтобы польстить чувствам джентльмена, графине не было равных. Этого умения явно не хватало его маркизе.

То, что Брайони не возражала против его частых отлучек, однако, ничуть не уменьшило подозрений, которые вызывало ее отстраненное поведение, – совсем наоборот. Проницательный Рейвенсворт был убежден, что, вместо того чтобы вызвать недовольство Брайони, его отлучки встречают молчаливое одобрение. Ее безразличие потрясало его больше, чем он хотел признать. Когда в очередной раз он вошел в столовую во время завтрака, взрыв смеха Брайони, обращенный улыбающемуся Колдвелу, заставил его замереть на месте. Рейвенсворт потихоньку начал свирепеть.