— Мой брат был здесь? — Эш смущенно сдвинул брови.

Дженивра кивнула:

— Вы не знали? Это ваш отец держал Алекса здесь после того, как с тем случилось несчастье. Он находился в поместье, когда я приехала в Одли в июне прошлого года. От тетушек я слышала, что физически он не пострадал, просто однажды разум покинул его безвозвратно.

Она увидела боль в глазах Эша при мысли об этом и поспешила смягчить удар:

— Алекс рассказывал забавные истории о ваших мальчишеских проделках. — Дженивра замолчала на мгновение, избегая смотреть ему в лицо, взгляд ее уперся в воображаемую точку за плечами у Эша. Следовало рассказать ему обо всем. И если никто не взял на себя этот труд, ей придется самой. — Думаю, его разум пребывает сейчас в детстве, вместе с вами. Ему нравилась история, как вы однажды вскарабкались на яблоню и просидели на ней весь день, поедая яблоки, пока у вас не заболели животы.

На губах у Эша промелькнула улыбка.

— Нам велели собрать яблоки, а мы очень не хотели этого делать, поэтому решили их съесть. Думали, таким образом создадим впечатление, будто подобрали весь урожай, поскольку на дереве не останется плодов, которые могли бы послужить доказательством противного. Однако нам не пришло в голову, как будут болеть потом животы. Нам еще очень долго было плохо. — Он глубоко вздохнул. — Где сейчас Алекс?

— Его перевели в частное учреждение в Бери-Сент-Эдмендсе[9]. Это хорошее место, где заботятся о таких людях, как он. Генри решил, так будет лучше. Мне жаль, что вы не знали.

Она видела, каким огромным сюрпризом это для него оказалось.

Дженивра всем сердцем сочувствовала сейчас Эшу. Несмотря на возмутительное поведение и попытки откровенного флирта, он не совсем пропащий. Любит брата. Повинуясь внезапному импульсу, она положила руку ему на плечо.

— Я могу отвезти вас к нему, если вы хотите.

Он молча кивнул.

— Алекса привозили домой на похороны?

— Нет, я предложила за ним съездить, но надо было столько всего сделать, и Генри решил….

На этих словах Эш взорвался. Его тихая сдержанность уступила место настоящей буре.

— Я больше не хочу слышать «Генри решил», достаточно!

Алекс должен был находиться в Бедивере, попрощаться с отцом. Ему следовало оставаться здесь всегда, а его сбагрили чужакам, отреклись, будто он никогда и не существовал. Это его дом. Здесь он в безопасности.

Эш склонил голову, крепко зажмурив глаза и сжав кулаки. Она видела, как нервно дергается его щека, как он яростно стремится удержать контроль над собой.

— Миссис Ральстон, прошу простить меня.

Он не ждал ответа. Резко развернулся и быстрыми шагами двинулся прочь, опасаясь не успеть добраться до своей цели, прежде чем сломается и поддастся поглотившим его эмоциям. Она призвала на помощь всю волю, чтобы не побежать за ним. Оказалось достаточно пару раз заглянуть за внешний фасад, и стало очевидно: Эш Бедивер вовсе не такой, каким пытается казаться. И помоги ей Господь, это открытие сделало его лишь еще неотразимее. Повеса с душой — большая редкость.

Глава 10

«Как же так получилось?» Уже не первый раз он задавал себе один и тот же вопрос. Эшу очень хотелось что-нибудь пнуть, кого-нибудь ударить, сделать нечто грубое и жестокое, настолько велики были его гнев, ярость, печаль. Однако на обширной равнине, оставшейся от некогда красивейшего парка, ничего подходящего не попадалось. Оставалось бежать, что он и сделал, едва оказался вне пределов видимости Дженивры. Тяжелые сапоги были не лучшей обувью для бега, однако Эш отбросил неудобства и помчался, стремительно передвигая ногами в ускользающей надежде на то, что движение позволит хотя бы ненадолго сдержать бившие ключом эмоции.

Все, что он столь тщательно скрывал в себе, с момента приезда, грозило вырваться наружу. Дьявол, и это не пустые опасения, взрыв неминуем. Эш слишком долго сдерживался. Сдерживался, чтобы покинуть спальню леди Харгрув, добраться до дома, попытаться вникнуть в сложившуюся ситуацию. Время вышло.

Его чувства, которых, по мнению лондонского света, не существовало вовсе, дождались своего часа. Он не выдавал их в тот день, когда стрелялся с двадцати шагов с лордом Лонгфилдом после обвинений, брошенных за игрой в карты, или когда на крутом повороте подрезал экипаж лорда Хэдли во время сумасшедшей гонки, которая могла стоить ему жизни. Но, боже мой, они настигли его сейчас.

Эш не осознавал, куда направляется, только бы оказаться как можно дальше от Дженивры Ральстон и ее серых глаз, которым, оказалось, открыто слишком многое, дальше от милых наивных тетушек, надеявшихся на его поддержку, дальше от Генри и его вероломной жажды наживы, дальше от Бедивера и связанных с ним обязанностей и ответственности.

Каким бы бесцельным ни было его бешеное бегство, Эш не удивился, когда ноги его принесли в единственное место, где он еще не побывал, — семейный мавзолей. Эш прислонился к каменной стене, пытаясь восстановить дыхание. Напряжение и бег почти лишили его сил. Эш не бывал в этом месте с юности. В раннем детстве они часто играли здесь с Алексом, а позднее устраивали дружеские соревнования в догонялки.

Дыхание постепенно пришло в норму, и Эш уселся на каменную скамейку, стоявшую немного под углом, чтобы открывался лучший вид на фамильный мавзолей — красивое здание с классическим куполом и палладианскими[10] колоннами. Величественная усыпальница многих поколений мужчин семейства, нашедших здесь покой еще задолго до того, как Бедиверы получили право на графский титул.

Эш полагал, что именно потому ему так нравится называться «мистер Бедивер». В историческом масштабе титул графов Одли пришел в семью сравнительно недавно, не более четырех поколений назад, в отличие от фамилии Бедивер, столь же древней, как старушка Британия. Во времена их с Алексом отрочества братьям нравилось думать, будто они потомки сэра Бедивера, рыцаря Круглого стола короля Артура[11]. Возможно, это и неправда. Но кто знает? Воспоминания успокаивали его бурлящие эмоции.

Эш еще не был готов войти внутрь. Он поднял с земли небольшую деревяшку и вытащил из кармана нож. Сидя на старой скамейке, спокойно строгал кусок ветки, мысли бежали своим чередом. Во всем виновата гордость — настоящее наследство рода Бедиверов. Та самая гордость, что заставила его прапрадеда сплотить графство, а двадцатилетнего Эша выгнала из дома.

Несомненно, та же гордость надоумила его отца устроить последнюю рискованную партию, ставкой в которой стало будущее Бедивера. Не желая признать тот факт, что блудный сын не вернется вовремя, чтобы все исправить, отказываясь смириться с поражением перед лицом финансового краха, отец нашел способ обойти закон о наследстве и подтолкнуть Бедивер к будущему, каким бы неопределенным оно ни было. Рисковая игра.

Эш почувствовал привычную ноющую боль в правой руке и по старой привычке согнул ее. Холодная погода и грубая работа в саду, которую ему пришлось выполнять на этой неделе, пусть даже в перчатках, сильно ухудшили ситуацию. Последнее время он не щадил руку, перетруждая ее написанием многочисленных писем, садоводством и игрой на фортепьяно.

Обычно повседневный труд его не беспокоил, однако существовала большая разница между рутиной в Лондоне и изматывающей хлопотной деятельностью в поместье.

Эш сжал кисть другой рукой и медленно повернул ладонью вверх. Ее пересекала тонкая бледная линия, давний шрам, ставший за эти восемь лет почти невидимым, но незабытым. В этом тоже виновата проклятая гордость Бедиверов.

Он устало выдохнул, белое туманное облачко повисло в холодном вечернем воздухе. Эш успел замерзнуть. Невозможно было далее оставаться в одной рубашке. Он зябко потер руками обтянутые бриджами бедра и поднялся. Пришло время наконец сделать то, что он откладывал с самого своего прибытия. Войти в усыпальницу и отдать долг памяти покойного.

Его не покидало ощущение некоей безысходности при виде целой жизни, нашедшей отражение в трёх лапидарных строчках, вырезанных на камне: имя, титул, даты рождения и смерти. Даже войдя в мраморный мавзолей, он не избавился от этого чувства. Эш скользнул взглядом по датам в самом последнем ряду. Его отец, конечно, здесь. Место его упокоения отмечала мраморная мемориальная табличка, на которой были выбиты даты жизни: «7 февраля 1775 — 25 января 1834». Эш поднял руку и коснулся высеченных цифр, переживая ураганный всплеск эмоций. Он не приходил сюда раньше не потому, что ему все равно или он занят делами поместья и его живых обитателей. В конце концов, мертвые могли подождать. Они уже никуда не спешили… Нет, Эш не обманывал себя ложными объяснениями, понимал: стоит ему здесь появиться, он сорвется.

И он оказался прав.

Эш опустился на мраморную скамью и привалился спиной к стене. Он с трудом сидел, ощущая обжигающие уколы готовых пролиться слез, и наконец позволил себе сделать то, чего не допускал более десятка лет. Заплакал.

Эш плакал потому, что не успел попрощаться. Оплакивал Алекса, заброшенный дом, изувеченную руку и погибшие мечты, все, что могло свершиться в ином, воображаемом, лучшем мире — в мире, где его грезы становились явью, а отец и сын жили в согласии. Только выплакав все непролитые ранее слезы, он обретет мужество вновь столкнуться лицом к лицу с реальным, пусть и несовершенным миром.


Когда Эш вышел из усыпальницы, сгущались сумерки — его любимое время суток, когда день встречался с ночью. Солнечные лучи постепенно скрывались за линией горизонта, первые звезды пронзали бриллиантовым сиянием темную ткань небосклона. Он поднял глаза к небу, вздохнул и внезапно застыл на месте, ощутив чье-то присутствие.

Рефлексивным движением, доведенным до автоматизма за многие годы, проведенные в игорных притонах, Эш немедленно склонился, доставая спрятанный в сапоге нож. Он вложил его в ладонь и резко обнажил.

— Это я. — Со скамьи поднялась и выступила вперед темная фигура, чьи изящные очертания, несомненно, выдавали женщину.

— Нива. — Эш убрал нож. — Ты напугала меня. Я не ожидал здесь кого-нибудь встретить.

— Очевидно, так. — Она бросила неловкий взгляд на голенище сапога, куда Эш уже успел спрятать нож. — Когда вы не вернулись, я подумала, что вы можете замерзнуть, если слишком задержитесь.

Эш пожал плечами, надевая сюртук и одобрительно ощущая окутавшее его тепло.

— Спасибо. Как вы узнали, где я?

— Несложно догадаться, — мягко заметила она, опять разглядев гораздо больше того, что он хотел показать.

— Ваш отец был бы рад увидеть вас снова, — тихо проговорила Дженивра, когда они повернули обратно к дому. Она опиралась на его руку для равновесия, чтобы не споткнуться в сгущающейся темноте на неровной тропинке.

— Не могу с вами согласиться. Должно быть, я значительно ускорил его кончину своим поведением, — откровенно ответил Эш. — Думаю, живые порой более нуждаются в отпущении грехов, чем мертвые.

— Есть много способов получить отпущение.

Ее слова на мгновение остановили его. В голову пришла мысль, что, возможно, Дженивра понимает в утратах и прощении гораздо больше, чем могло показаться с первого взгляда. Конфликт между ними, спровоцированный отцом, затмил человеческие качества миссис Ральстон. А ведь она более чем простое физическое воплощение «пятидесяти одного процента», незнакомка, которой можно манипулировать.

— Так вот почему вы здесь? Стаффордшир стал вашим отпущением грехов, Дженивра?

Она — молодая вдова, женщина, потерявшая супруга практически сразу после замужества, скорее всего внезапно, в обстоятельствах, не предусматривавших возможности проститься. Эш задумался о ее предыдущей реплике и необходимости отпущения грехов. Высказала ли она собственные сокровенные желания?

Дженивра отвернулась.

— Полагаю, это так, — спокойно заметила она. — Ситон-Холл не просто отпущение грехов, это своего рода искупление для других женщин. — Она затихла, Эш ждал продолжения. — Я еще об этом никому не говорила, но планирую сделать из него не просто коммерческое предприятие, но и дом для женщин без средств к существованию, которым некуда идти. Они могли бы проводить экскурсии, ухаживать за садом, устраивать чаепития. Полагаю, это прекрасная возможность благородного изящного неприбыльного ведения бизнеса.

— Такая же, как и продажа рукоделия моих тетушек на местных ярмарках? — пробормотал с улыбкой Эш.

— Да. Всякому человеку необходимо иметь цель в жизни, чувствовать себя нужным. Никто не хочет быть обузой. Никто не хочет быть бесполезным.

«Это утверждение открывает глаза на многое в ее характере», — подумал Эш, хотя он и не мог себе представить Дженивру, смирившуюся с тем, что ею пренебрегают.

— Вы любили его? Вашего мужа.


Ее муж. Филипп Ральстон. Смазливый мерзавец, убедивший юную девушку, что без ума от нее. Дженивра опустила глаза, рассматривая носки туфелек. Они продолжили путь по садовой аллее. Она очень редко говорила с кем-либо о Филиппе. Филипп соблазнил ее, чтобы заставить выйти за него замуж. Дженивра больше не ступит на эту рисковую тропку. Она уже не такая наивная.