Роберт взял со стола большую кружку с молоком, затем приблизился к кровати; пока я старалась отодвинуться, как можно дальше, присел с краю и протянул мне напиток.

— Прошу вас, и не глядите на меня так, я ведь не монстр. Нам с вами предстоит тяжкий разговор, так что…

Мне пришлось послушаться и отпить молока, так как я чувствовала, что он не перестанет вынужденно играть в приветливого хозяина, а вынужденную игру я бы не выдержала при таком состоянии. Молоко было тёплым и сладким, я не ощутила иного вкуса, как впрочем и на балу, когда меня умудрились отравить одной лишь водой или фруктами.

— Вы, видимо, гадаете, что произошло, и как вы попали сюда, по какой причине и по чьей вине. И, несомненно, жаждите узнать о том, где находится ваш дражайший муженёк.

Он говорил спокойно, пока следил за мной, сидя всего в паре футах от меня. Я не могла ничего с собой поделать, но его спокойствие (будь оно мнимым или же нет) побудило меня расслабиться. Весьма сухо поблагодарив его за заботу, я заметила, что он был одет в старую, посеревшую от времени и истёртую в некоторых местах рубашку, мятые, чуть мешковатые брюки и ботинки, явно видавшие лучшие времена. Я бы никогда не подумала, что этот человек, предлагавший мне стать его любовницей, мог бы предстать в столь непримечательном виде.

Но я всматривалась в его красивое лицо и точно понимала, что теперь его это мало волновало. И его не волновало, что я была одета лишь в ночную сорочку, а он находился непозволительно близко от меня; не волновало то, как он смотрел на меня: пристально, с едва заметной ухмылкой на полных губах.

Взгляд его потемневших глаз скользнул по моему лицу и ниже, и Роберт сказал, пытаясь казаться несерьёзным:

— В этом доме уже много лет такого не случалось. Я говорю о молодой, привлекательной особе в моей постели. Причём, едва одетой, хочу заметить.

— Что ж, тогда эта особа желает узнать, как она сюда попала, и где её одежда.

Я пыталась сохранять хладнокровие и не волноваться по мере возможного; я уверяла себя, что этот мужчина ничего не сделает со мной. Он не мог оказать мне такую услугу и потом сразу же погубить.

— Верно! Прошу прощения за замешательство… Вам говорили о том, какой чудесный цвет ваших волос? Вчера в темноте я едва мог что-то разглядеть… Впрочем, это неважно. Я привёз вас сюда до того, как началась эта кошмарная метель, и мой знакомый доктор успел вас осмотреть и помочь. — Роберт сделал многозначительную паузу и снова вздохнул. — Вы потеряли не так много крови, как могли бы, я успел вовремя.

— Так что же это было? — спросила я ещё хриплым голосом.

— Толчёное стекло с какой-то добавкой… Что это была за отрава, я не знаю. Персы лучше разбираются в своих ядах.

Мне показалось, что я просто ослышалась. Я была поражена и удивлена.

— Вы сказали, персы?

— Много лет назад Мэгги учинила очередной каприз. Захотела попутешествовать. В конце концов, нас занесло в Персию. Там у неё появилось много новых знакомых. Не удивлюсь, если она научилась у них подобной дряни.

И тогда я поняла, что он без колебания выдал намерения своей сестры. Самого близкого для него человека, как мне казалось. Теперь я знала, что она желала мне смерти. Разве могла я после такого оставаться в живых?

— Я знаю, о чём вы думаете, моя дорогая, — сказал мужчина, глядя на меня; его голос был ласков и ласкал слух. — Но больше нет смысла что-либо скрывать. Много недель прошли с того дня, как я в последний раз говорил с ней. Она знала, что вы… в положении. Она узнала, что Готье счастлив и доволен жизнью, как майский кот, и это привело её в ярость. О, я никогда не видел её такой… Фурия!

С каким-то вымученным отчаянием мужчина сжал пальцами краешек одеяла, затем отпустил, но после стал повторять эти медленные движения опять и опять.

— Она была в бешенстве! Проклинала Готье и его «неродившееся отродье». Я понимал её гнев и оставался, как и всегда, обыкновенным слушателем, к которому она привыкла. Но я не думал, что её угрозы и проклятья выльются во что-то… такое… я не знал.

Тогда я искренне не понимала Мэгги Уолш. Судя по тому, что рассказывал мне муж, она обожала лишь дразнить его, и она достаточно презирала его, чтобы отпустить. Я высказала свою мысль вслух, на что Роберт с усмешкой ответил:

— Мэгги определённо отличается от других женщин. Вы ведь не знаете, но наша мать родилась и выросла в грязи и нищете лондонских улиц. Ещё девочкой ей приходилось заниматься такими вещами, о которых вы и не представляете. — Он посмотрел на меня с любопытством и слегка прищурился. — Кейтлин, вы бродили когда-нибудь поздно вечером вдоль Темзы? Конечно же, нет, и вы не видели и доли тех ужасов, что скрывает ночь в переулках. Эти люди… уже и не люди почти… умирали там каждый день. И никому не было до этого дела. Наша мать тоже могла умереть, будучи обыкновенной бродяжкой, и даже её красивое молодое тело не спасло бы её. Но однажды появился богатый джентльмен, который сжалился над ней. Он забрал её с улиц, накормил, дал ей красивую одежду, и, когда увидел её всю, без отвратительных лохмотьев и грязи, полюбил… Так, по крайней мере, она нам рассказывала.

Роберт покачал головой, утёр тыльной стороной руки пересохшие губы и снова взглянул на меня.

— Мы с Мэгги не знали, что такое одиночество и голод. Но моя сестра никогда не забывала эти жуткие рассказы матери, которыми она её «развлекала» перед сном. Я ненавидел их, а Мэгги впитывала всё, принимая так близко к сердцу! Слишком близко! Когда она выросла, то стала жестокой, холодной и надменной. И всех тех многочисленных женихов, которые вертелись вокруг неё, она заставляла страдать. Мужчины являлись для неё игрушками… Как забавно, что со мной она повела себя иначе.

Я подняла глаза и встретилась с его испытующим взглядом, от которого мне стало не по себе. Что было за этими тёмными глазами — я не горела желанием узнавать. Он больше ни слова не сказал о своей порочной связи с сестрой, и не думаю, что мне было бы приятно слушать об этом. Ненамного приятней, чем о нищих и калеках, бродящих по городским ночлежкам и грязным переулкам.

— После её решения выйти замуж за Готье, долгое время ничего не менялось. Но однажды она сказала мне: «Он сводит меня с ума! Он просто ничтожный, зелёный юнец… но он сводит меня с ума». И тогда я понял, что она желала его. А он оказался холоден к её попыткам привлечь его, к её красоте. Он был даже сильнее меня! — Роберт вдруг замолчал, а затем минуту спустя произнёс пустым голосом: — Мэгги получила сполна. Никто не игнорировал её, никто не был настолько равнодушным к ней! Она и меня использовала, чтобы расшатать его мальчишечью фантазию, и заставить проявить хоть какие-то эмоции…

Моё сердце ныло от его слов. Голова раскалывалась от тянущей боли, и я откинулась на жёсткую спинку кровати, чтобы сохранить равновесие. Я думала о том, какими же разными бывают люди, какими жестокими их делает жизнь, и какой странной бывает любовь.

На минуту я закрыла глаза. У Мэгги Уолш были чувства к Джейсону, но она слишком поздно решила привязать его к себе… или выбрала чересчур неправильные методы.

— Вам нехорошо, моя дорогая? — услышала я голос Роберта и посмотрела на него. Он всё так же сидел рядом. — Мой рассказ вас расстроил, знаю. Но так нужно было. Так легче будет всё понять.

— Да, вы правы. Но всё-таки… почему я? — мой голос дрожал от волнения. — Я ничего дурного не сделала вашей сестре.

— Она мстительная, Кейтлин, и всегда была такой. К тому же, она боялась, что вы расскажете наш небольшой семейный секрет… Но по большей степени… У Мэгги нет детей, и вряд ли она уже выйдет замуж. Глядя на то, чем обзавёлся Готье без неё, она обезумела от ревности. Открылись старые раны. Даже я больше ничем не мог ей помочь… К тому же, вы понравились мне слишком сильно, чтобы продолжать потакать её многочисленным причудам.

В этот момент в дверь постучали, и хозяин дома пригласил прислугу войти. Та же женщина, что уговаривала меня вернуться в постель, принесла чашку с дымящимся чаем, затем так же быстро оставила нас, закрыв за собой дверь. Роберт сам протянул мне чашку.

— Выпейте, — приказал он коротко.

Я почувствовала привкус мёда и корицы, и в тот момент напиток показался мне божественным, так что пока я медленно осушала чашку, Роберт продолжал:

— Мэгги могла бы до конца своих дней отрицать очевидное, но я знаю, она была влюблена в Готье. Возможно, когда-то, не сейчас, но была… Вы заставили её ясно увидеть, что Готье имеет теперь всё, чего нет у неё. И поэтому она так злится, и она несчастна.

Я отставила чашку на полку рядом с кроватью и уже собиралась сказать о том, что Мэгги Уолш вовсе не несчастная, а сумасшедшая, и ей самое место в соответствующем заведении. Но потом я подумала о своём ребёнке и вспомнила о могилке в глубине сада Лейстон-Холл. Тот мраморный ангел никуда не пропал, он был там и навсегда останется. Так хотел бы Джейсон. Кусая губы, я подумала о том, что Роберт, возможно, и был прав. Его сестра была несчастна.

— Чего вы хотите от меня? — спросила я осторожно. — Думаете, Джейсон ничего не узнает?

— Мне думается, он уже всё знает. Возможно даже послал кого-то отыскать мою сестрицу, дабы воздать ей по заслугам.

— И вы не боитесь, что в итоге её накажут?

Он отвёл глаза, беспечно усмехнувшись, и некоторое время между нами сохранялась тишина. Разве что ветер порой давал о себе знать, шумно насвистывая за окнами.

— Как только позволит погода, — произнёс Роберт вдруг, взглянув на меня, — ваш супруг пожалует сюда. Он всё знает. Пока он пытался отыскать вас в Энн среди гостей, мой приятель уже подсунул ему соответствующее послание. И я даже рад, что он не успел сюда до того, как разыгралась метель… Я вижу в вас милость, Кейтлин. И всепрощение. И вы доверяете мне, вы знаете, почему. Вы ведь уже не ненавидите меня? Или даже Мэгги?

Я отвернулась, закутавшись в тёплое одеяло, но неожиданно почувствовала, как мужчина придвинулся ближе, и ощутила его горячие пальцы на своём подбородке; он протянул ко мне руку и заставил посмотреть ему в глаза. А когда снова заговорил, его голос звучал тише и с какой-то безнадёжностью.

— Знаете, что такое по-настоящему влюбиться, Кейтлин? Думаете, это как держаться на поверхности воды и не тонуть? Нет, вовсе нет. Это как застрять на самом краю света, держась за него рукой и отпуская поочерёдно каждый палец, медленно-медленно…

Я не могла заметить, что с каждой минутой он тянулся ко мне и приближался. Я чувствовала его кожей и дрожала по причине, которой сама не понимала. Только смотрела в эти глубокие глаза, пытаясь сосредоточить на них всё внимание.

— Когда я увидел тебя в первый раз, мне показалось, будто я снова стал ребёнком. Словно мне опять десять лет, и я смотрю на зелёную крону дерева, через которую меня греют солнечные лучи, и я желаю забраться на это дерево, и быть выше, ещё выше, и мне не нужно бояться мыслей о том, как потом вернуться назад.

Прежде, чем поцеловать меня, он нежно коснулся моих спутанных волос, и я не успела отпрянуть, да и некуда было деваться от этого странного порыва; я думала, он говорил о своей сестре, или же о нас с Джейсоном. Возможно, даже о Мэгги и моём муже, но только не так… только не о нас.

Его губы были мягкими, а поцелуй, которым он спешил меня одарить, показался мне нежным, несмотря на его прерывистое дыхание и нервные пальцы, которыми он пытался гладить моё плечо. То, что заставило меня воспротивиться этому — единственная мысль, будто вспышка, в моём мозгу: «ты принадлежала Джейсону ещё до того, как узнала об этом. И он уже тогда был твоим!»

Мне не пришлось вырываться или бороться, он сам отстранился и отпустил меня. Мужчина дышал тяжело и долго не мог посмотреть мне в глаза. Я не ощущала себя оскорблённой после всего, что Роберт мне рассказал. Я видела троих несчастных созданий, балансирующих между ложью и реальностью, и причинявших друг другу всё больше и больше боли. Я лишь жалела о том, что Джейсон вообще оказался среди них.

— Вам нужно выспаться, Кейтлин. А мне — привести себя в порядок, чтобы достойно встретить вашего мужа и то, что он для меня готовит, — сказал хозяин дома спокойно.

Затем он поднялся, пригладив рукой свои длинные растрепавшиеся волосы и ушёл, бросив в мою сторону последний жалостливый взгляд.

Конечно, я так и не уснула. Тусклый свет лампы мерцал, будто вот-вот готовый погаснуть, а тоскливый вой ветра за окном всё не утихал. Когда я, наконец, всё обдумала, когда боль совсем исчезла, и я стала чувствовать себя, как и всегда, я решилась подняться. Едва я сделала и пару шагов по комнате, как вдруг за дверью раздались громкие голоса. Роберт Уолш говорил на повышенных тонах. Ему вторил другой мужской голос, злой и раздражённый. Я узнала его, как только голоса приблизились.