– Вам срочно нужно приложить к коже что-то прохладное! – констатировала она, как заправский доктор. – Дайте-ка я помогу.

Пока я позволял ей колдовать над своим ожогом, а она так осторожно касалась салфеткой моей руки, в мою голову закралась одна неожиданная мысль.

– Кейт, скажи мне, ты ничего не пила перед сном?

Она подняла голову, и в больших зелёных глазах я увидел искреннее удивление. Затем на её порозовевшем личике мелькнуло отчаянное смущение. Я понял, что угадал со своим предположением, и снисходительно улыбнулся.

– Просто синьорина Берта предложила мне немного бренди, – пробормотала Кейтлин виновато. – Было невежливо отказываться, понимаете?

– И что же послужило поводом для вашего столь скромного будничного девичника? – поинтересовался я, вглядываясь в её лицо.

– Ничего особенного… А разве обязателен повод для того, чтобы провести время в хорошей компании?

Она произнесла это с таким искренним энтузиазмом и возмущением, я просто не нашёлся, что ответить, лишь засмеялся. И был безмерно рад заметить на её губах улыбку.

Мы достали из комода чистые бинты, и с моими подсказками Кейтлин быстро перевязала мне руку. Она действительно была слегка пьяна: пыталась отшучиваться, пока помогала мне снять испорченную рубашку и ни разу не отпрянула, когда я будто бы случайно касался её.

– Я едва не забыла, зачем пришла к вам, – сказала она вдруг. Мы стояли рядом: я опирался о рабочий стол, загромождённый книгами и чертежами, она – всего в нескольких дюймах от меня. – После возвращения я некорректно повела себя… с тобой. Мне стоило сразу же смириться с твоим решением, а не перечить, и тем более не грубить… Ты всё-таки мой муж, а я обещала, что буду послушной женой.

Её слова подействовали на меня, как резкая команда для верного пса. Пришлось закрыть глаза, чтобы успокоить бушующие гормоны. Я стал стучать указательным пальцем по столу, дабы хоть как-то отвлечься. Когда открыл глаза, Кейтлин всё так же стояла передо мной: слегка растрёпанная, совершенно наивная и очаровательная. Я хотел любить её той ночью. Я хотел сказать ей об этом прямо в глаза, но не смог. Почему-то слова Эдгара всё никак не выходили у меня из головы: просто взять её, потому что я имею на то право. А она примет это с покорностью, потому что обещала. Во всём этом не было настоящего чувства, вот она – проблема. Это убивало меня и злило.

Я пробормотал слова благодарности, мол, не нужны никакие извинения, и, кажется, она улыбнулась. Затем её внимание привлекли бумаги на столе, она склонилась над развёрнутыми листами и какое-то время всматривалась в мои чертежи.

– Что это? – спросила она, указывая на один из набросков. – Очень красиво…

– Это коринфский ордер, – пояснил я. – Своеобразный греческий декор капители.

– А что за листья на нём? Не видела таких прежде.

Я стоял чуть позади неё и преспокойно мог смотреть на Кейтлин сверху вниз. Её волосы, собранные несколькими шпильками на макушке, пахли какими-то сочными фруктами. Этот аромат мог вскружить мне голову не хуже любого афродизиака, но я просто пытался отвлечься на её расспросы. С другой стороны, я лишь сдерживал себя, дурак, и не мог не смотреть на то, как она водит изящными пальчиками по бумаге или непроизвольно кусает розовые губы, когда задумывается. Она сама не знала того эффекта, который производила на меня, ввиду своей неопытности и девичьего невежества.

– Всё это – листья аканта, растения, характерного по большей части для Старого Света, – голос мой почти охрип, и я тихонько откашлялся. – Смотри, какие широкие листья.

– Этот чертёж отличается от других, – произнесла Кейтлин задумчиво.

– Всё из-за растения. Есть легенда о том, как один древнегреческий скульптор увидел на кладбище возле одной из могил плетёную корзину, принесённую якобы в память об умершей девушке. Листья аканта так плотно и густо овили её, что созданная природой картина вдохновила скульптора на новый стиль ордера.

– Весьма поэтично. Я всегда считала творческих людей немного не от мира сего. В хорошем смысле, если ты понимаешь…

Видимо, она хотела повернуться, но, обнаружив, что оказалась почти прижата между моим телом и письменным столом, явно растерялась. То, что я сделал потом, было опять же внезапным порывом. Я нагнулся и поцеловал её в полуоткрытые губы. Вот так, просто. И выпрямился, чтобы оценить результат очередной попытки к нежности, к которой я обычно не был склонен. Потемневшие глаза смотрели на меня настороженно и опасливо, как у маленького зверька, и моя маленькая смущённая жёнушка спросила:

– Зачем ты сделал это?

– Потому что захотел, – ответил я просто.

Судя по её замешательству, она явно ожидала иного ответа. Я так и не понял до конца последствий их с синьориной Бертой празднества, мог судить лишь по блуждающему взгляду и немного вялым движениям степень её опьянения. Возможно, эдакая расхлябанность придала ей смелости или своеобразная атмосфера, которую я счёл вполне романтической.

– Полагаю, ты хочешь и чего-то большего, – прозвучали её неуверенные слова. Я улыбнулся.

Единственная свеча служила для нас крохотным источником света в этой небольшой спальне, из узких окон которой открывался вид на огни города под горой. Это была чудесная, тёплая и тёмная итальянская ночь. Я опустил занавеси и сел в мягкое кресло, расположенное напротив дубовой двуспальной кровати с высоким пологом. Кейтлин осталась на месте, с подозрением разглядывая меня.

– Сними халат, дорогая, и подойди ко мне.

Мой голос звучал, словно не от меня самого, откуда-то со стороны. Глухо и почти тревожно. И на мгновение я испугался, как бы Кейтлин не сочла это за приказ. К моему удивлению (и к радости) она без колебаний, ловко сбросила с плеч халат и, повесив его на спинку стула, приблизилась ко мне. Ночная сорочка на ней уже не напоминала мне те нелепые наряды девственницы, которые она носила раньше. Я оглядел её всю, с ног до головы, поманил пальцем и похлопал себя по ноге.

– Ты ведь не боишься меня, верно? – спросил я, когда она медленно села ко мне на колени. – Скажи, ты считаешь меня привлекательным?

– Я солгу, если отвечу отрицательно, – произнесла она с лёгкой улыбкой.

– Значит, я всё же нравлюсь тебе?

Она закивала, отводя глаза. Смутилась. А мне понравилось это. И я мысленно поблагодарил юную любовницу Эдгара за то, что она помогла моей жене расслабиться, пусть даже с помощью бренди.

– Расскажи, что тебя привлекает во мне, – попросил я и, пока Кейтлин вздыхала и пыталась подобрать слова, привлёк её к себе. – Мне было бы приятно знать, что я не настолько отвратителен, как кажется.

– Это звучит очень грубо. Никто не считает тебя отвратительным, – сказала она и вдруг приложила горячую ладонь к моей груди, чуть выше того места, где находится сердце. – Я слышала, как женщины в доме синьора Васко перешёптывались… и говорили, что ты безумно красив.

– Вот как!

Я искренне засмеялся, потому что, клянусь Богом, не замечал подобного. В любом случае, я не понял бы и половины из их речей, так что они могли обсуждать меня, сколько вздумается.

– И твой голос… Когда ты говоришь, они замолкают и ловят каждое твоё слово. Женщины опускают глаза и заливаются краской, а джентльмены с неподдельной гордостью ведут с тобой беседы, – её ладонь медленно двигалась по моей груди то выше, то ниже, и я чертовски напрягся и даже сжал в руке краешек её ночного одеяния. – Такого внимания, разве что только королева добилась… или я плохо знаю людей.

Кейтлин улыбнулась, но у меня более не хватало сил на шутки. Моё терпение было на исходе. На смену этой показной юношеской романтике пришло другое, более мощное желание, из-за которого сердце начинало бешено колотиться, дыхание сбивалось, а тянущая боль в паху оказывалась просто невыносимой. Борясь с желанием взять и просто задрать ей юбку, я забылся в собственной обжигающей страсти и прослушал, что она прошептала.

– Что, моя дорогая?

– Я хотела сказать, что недавно у меня шла кровь, – повторила она без тени смущения; я кивнул, но в тот момент мне было глубоко наплевать на наследников. – Мне очень жаль, может быть, в следующий раз…

– Поцелуй меня! – выдохнул я и сам прижался к ней, впился в эти губы, как безумец, желающий утолить жажду.

Не помню, когда мои движения вдруг стали столь грубыми и жадными, но той ночью я забыл всё. Я, наконец, получил то, к чему стремился три с лишним года, и наша первая ночь в гостинице была всего лишь прелюдией, когда мы оба были неуверенными и неопытными. Я вдруг открыл в себе настоящее, искреннее желание владеть женщиной, которую действительно любил. Раньше я и подумать не мог, что похоть и любовь способны создать подобные ощущения. Никогда прежде я не чувствовал себя более живым. Я, скорее, очнулся после летаргического сна и теперь жаждал в полной мере познать то, чего был лишён.

Кое-как я распутал пряди её волос, вытащил шпильки и швырнул их куда-то на пол; сжал Кейтлин в своих руках, заставил опереться на мои плечи, и, когда она оказалась на моих бёдрах, согнув ноги, прижался пахом к её животу.

– А знаешь, что мне нравится в тебе? – шептал я между поцелуями; левой рукой я поддерживал её голову, лаская шею, другой сжимал ягодицы, задрав сорочку как можно выше. – Ласкать тебя… чувствовать, какая ты горячая и мягкая… Слышать, как тяжело ты дышишь. Целовать тебя… здесь и здесь.

Она выгнулась и едва слышно застонала, когда я прижался губами к её шее. Одежда всё ещё мешала мне почувствовать её всю, на меня напало какое-то остервенение, и я буквально содрал эту ненавистную сорочку. Подтянул её повыше, чтобы дотянуться до груди, и целовал и сосал её грудь, пока Кейтлин не вскрикнула, и её не затрясло в экстазе. Её тело напряглось, и лишь на несколько секунд я отвлёкся и посмотрел ей в лицо. Какой невероятно красивой может быть женщина в моменты страсти!

Я с трудом заставил себя оторваться от неё, быстро расстегнул ремень и спустил брюки к коленям. Кейтлин сама обняла меня, прижавшись ко мне грудью. Закрыв глаза, я поцеловал её обнажённое плечо, держа над собой за бёдра, и как можно медленней опустил на свой член. Наверное, я потерял от страсти голову, выжил из ума, как говорят. Когда я услышал её вздох – чувственный, экстатический вздох – то непроизвольно вонзил зубы в тонкую кожу на шее. Я начал двигаться, как сумасшедший. Рычал и стонал от напряжения. Мои руки дрожали, но я так и не отпустил её. Мысль о том, что, возможно, на этой гладкой, атласной коже останутся синяки, мелькнула в моей голове и тут же испарилась.

Для меня слишком быстро наступал момент освобождения, но я заставил себя потерпеть. Мои губы наконец отыскали её рот, я мощно двинулся, приподняв её и резко опустив на себя снова. И Кейтлин закричала. Это был возглас женщины, испытавшей в её понимании нечто порочное и тайное, возможно, даже дьявольское. И я улыбался своей очередной победе. В ту же секунду я излился в ней, и это было восхитительно, настолько, что я старался двигаться снова и снова, лишь бы оставаться в ней.

Когда её тело полностью расслабилось, она положила голову на моё плечо, и я почувствовал, как она улыбается. Последовал лёгкий, ленивый поцелуй возле моего левого уха, затем она слегка укусила меня за мочку.

– Ты не джентльмен, ты просто дикарь, – услышал я её насмешливые слова.

– А ты до сих пор пьяна.

– Видимо так.

Я выпрямился, взял её лицо в ладони, и долго целовал, пока она не захихикала в игривом тоне и не попыталась шутливо сопротивляться. Чуть позже я отнёс её в постель и любил медленно, без ошеломляющей резкости и грубостей. Я слышал, как часы через несколько комнат от нас пробили четыре по утру. Кейтлин лежала рядом, закутавшись в одеяло, а я всё смотрел на неё, заставляя себя бодрствовать. Моя рука невольно потянулась к ней, и я убрал непослушный светлый локон, упавший ей на лоб.

– Если бы ты только знала, на что я способен ради тебя. Но ещё слишком рано, слишком рано для правды, – произнёс я полушёпотом, убедившись, что моя жена заснула. – Ты тоже должна полюбить меня. Иначе, всё это напрасно. Ты поймёшь.

Я поцеловал её в лоб в последний раз, осторожно выбрался из постели и стал одеваться. Нужно было поскорее собраться, чтобы через пару часов прибыть на стройку господина Васко. Моя работа начиналась на рассвете…


Глава 30. Прекрасное безумие (Дополнение, часть I)


Холодный, почти безвкусный чай и миска пресной каши на завтрак; небольшой чемодан с парой моих старых платьев, туфель, кое-какого белья, платков и шали. Во внутреннем кармане плаща, который я то и дело проверяла перед дорогой, лежало письмо из Эйвинчес-Холл. В последний день лета я всё ещё не могла поверить, что со мною происходило это: я уезжала из Глиннета в Кардифф. Моё сочинение, посланное в пансион чуть больше месяца назад, было оценено весьма высоко, и последующая переписка с местной дирекцией вдохновила меня на решительный шаг. И вот, настал знаменательный день.