Доходило до того, что я принималась считать его судьбу более трагичной, чем свою собственную. А когда начались наши встречи в его кабинете, я стала бояться, что моё равнодушие к нему и вовсе растает. Мы назначали эти встречи каждые полмесяца, длились они по нескольку минут. Я садилась на стул напротив его рабочего стола, и мы кратко (и по-деловому) обсуждали все финансовые расходы на кухню, конюшню, электричество и далее, а особенно на мою семью. Вскоре после венчания новоявленный супруг Коллет получил повышение по должности, а маму и вовсе вернули домой и поместили под присмотр приходящих докторов. Так что, по большей части, моё замужество окупилось, по крайней мере, для меня. Каждый раз, уходя от него со скудными словами благодарности, я чувствовала себя зависимой и чертовски обязанной, мне это не очень нравилось.

И однажды, когда Готье вдруг предложил мне продолжить писательское дело, ибо «он мог бы отыскать неких влиятельных господ в издательствах в столице или других городах», я тут же отказалась. Не хватало, чтобы мои неумелые работы пришлось оценивать важным людям лишь по одному его слову, лишь потому, что я была его женой!

И даже моя сестра переменилась в своём отношении к нему. Содержания её писем смягчились, и в одном из них однажды я обнаружила такую подпись: «не бойся своей страсти». И если прежде я ощущала себя одиноко плывущей в океане смирения, то теперь его спокойные воды начинали прибывать, и я понимала: грядёт буря, и она потопит меня. Случались новые знакомства, редкие ужины в ресторанах и несколько поездок в столицу, но никто и ничто не могли волновать меня так, как он. Моё к нему любопытство, странная тяга к человеку, «купившему» мою жизнь, означали лишь то, что я не разучилась чувствовать что-то, кроме ненависти. Я боялась, что Джейсон заставит меня почувствовать нечто большее.

Для меня стало частым и неожиданным удовольствием посещение церквушки на окраине города. Там, в мрачном и холодном помещении, пожалуй, древнем, как сама Англия, я смотрела на склонившего голову Иисуса и слушала проповеди местного священника, отца Иеремии, который благословлял меня всякий раз, как я там появлялась. Он интересовался не только строительством новой церкви, чем и занимался Джейсон, насколько мне было известно, но и нашей совместной жизнью, пытался давать разумные советы и расхваливал моего мужа.

Закрывая глаза, окунаясь в спокойствие святого места, я слушала, как он пел прихожанам псалмы, и моё сердце наполнялось непонятной тоской.

«Доколе, Господи, будешь забывать меня? Доколе будешь Ты скрывать свой лик от меня?» [1]

Мои мысли, так и не иначе, возвращались к моему мужу. От него меня не спасали молитвы и дальние расстояния. Сходила ли я с ума, но видела его лицо в старых витражах окон церкви и стремилась поскорее уйти. В тех стенах подобные видения казались мне греховными, и в исповедях отцу Иеремии я ничего не говорила.

Как-то вечером, после ужина, Готье объявил о том, что подал заявку на министерский конкурс проектов Вестминстерского собора [2] в Лондоне. Частенько заглядывая в газеты, я замечала новости о большом ажиотаже вокруг этого здания. Предполагалось, что получить комиссию на строительство мог только самый успешный и талантливый из претендентов. Из любопытства я попросила объяснить мне все условия и рассказать о других участниках. Выяснилось, что конкуренты у моего мужа были весьма влиятельные. Честно говоря, в его победу совершенно не верилось, стоило сопоставить его опыт и опыт других архитекторов. Никто не воспринял бы его, как достойного противника в борьбе за это значимое здание. Взглянув на планы Готье, я нашла их интересными, мне понравились чертежи будущего здания, о чём я незамедлительно сообщила мужу. Он поблагодарил меня, слегка улыбнувшись в сторону.

В ожидании результатов он не находил себе места, стал взволнованным и нервным. И тогда я поняла, что не была единственной, кому он мог бы поклоняться. Его страсть к искусству почти равнялась привязанности ко мне. Трудно было не заметить, с каким удовольствием порой он говорил о своей работе. Ничего подобного я не замечала, если он рассказывал о военном времени. Мысленно я всё же желала ему удачи, но вслух никогда об этом не обмолвилась.

К сожалению, на одном из зимних ужинов я стала невольной свидетельницей разговора двух господ из лондонского министерства. И стоя за широкой колонной, прямо позади них, я узнала, что конкурс был куплен группой неизвестных мне лиц (имён они не называли); создаваемая вокруг здания шумиха была наигранной, вплоть до того, что готовые и принятые чертежи собора уже лежали на нужных столах, в нужных кабинетах. Словами не передать, до чего же я была расстроена за супруга! Представляя его разочарование итогами конкурса, я намеревалась рассказать правду, но не смогла. Такая новость убила бы в нём не только мечтателя, но и предпринимателя как такового. Я испугалась, что он более никогда не возьмётся за самостоятельные проекты.

За сутки до приёма в лондонском доме одних знакомых друзей, где должны были объявить победителя, я вошла в гостиную Лейстон-Холл и увидела Джейсона, сидящего на диване перед большим камином с бокалом бренди в правой руке; он сосредоточенно глядел на медленный, спокойный огонь, и не отреагировал, когда я подошла ближе. Небрежность в его домашней одежде – широкой фланелевой рубашке, расстёгнутой на груди, и мешковатых, далеко не новых штанах – показалась мне милой, и я невольно отметила, что его чёрные, слегка взъерошенные кудри немного отросли за последнее время.

– Сэр? Вы в порядке? – окликнула я его.

Джейсон повернулся ко мне, пригляделся, и я заметила, как пьяная ухмылка скользнула по его тонким губам. Впервые я видела его таким… расслабленным. Час был поздний, и я думала, что он решит хорошенько выспаться перед поездкой в столицу, но точно не напьётся.

– А! Здравствуй, радость моя! Почему ты не спишь в своей маленькой тёплой постели? – поинтересовался он и сделал ленивый, приглашающий жест рукой. – Не желаешь присоединиться ко мне?

– Может быть, я лучше сыграю для вас что-нибудь? – предложила я, указав на старый спинет в углу комнаты. – Миссис Фрай нашла какие-то ноты на чердаке, с подписью вашего деда, к слову.

– Вряд ли этот старый дурак сочинял музыку… Наверное, просто переписал чьи-нибудь ноты, – пробормотал Джейсон, покачав головой, затем снова беспечно улыбнулся мне. – Что ж, ну так сыграй! Я весь внимание.

После нескольких минут музицирования я закрыла крышку инструмента и поднялась, когда Джейсон коротко зааплодировал. Он поманил меня пальцем, и я решила, что было бы невежливо бросать его в этой полутьме, не проведя с ним какое-то время. Я опустилась на мягкий диван в опасной близости к мужу и, когда он поставил бокал на столик справа от себя, протянул руку и коснулся моих распущенных волос, я невольно дёрнулась.

– Пожалуйста, не нужно, – прошептала я, поведя плечом. – У вас завтра долгий и тяжёлый день, вам нужно отдыхать.

Джейсон тут же вскочил на ноги, подошёл к камину и стоял там, спиной ко мне, не меньше минуты. А потом обернулся, и я заметила, как раздражение отразилось в его прозрачных глазах ярким пламенем.

– И снова мы вернулись к этому! Мало ты мною крутила, недостаточно измучила? Упрямая девчонка!

– А чего же вы ожидали?! – возмутилась я.

– Не знаю, сам не знаю, – его голос вдруг затих, и Джейсон даже поник плечами. – Я так ждал, что ты привыкнешь ко мне. Старался не быть навязчивым, не надоедать, пытался угодить при любом удобном случае… И ты снова меня отвергаешь. Заслужил ли я? Пожалуй. Но это не отменяет моего желания тебя любить.

Я догадывалась, что под словом «любить» он имел в виду вовсе не светлое чувство обожания и преданности. Конечно, он говорил о нашей первой ночи. Брачной ночи, которой так и не случилось. Странно, но почувствовала я вовсе не смущение, а скорее собственную вину за то, чего до сих пор с нами не произошло.

– Но вы же не думали, что я сама брошусь к вам в объятья? – пробормотала я, разглядывая свои руки, дрожь которых всё не могла унять. – Я понимаю, что брак так и не подтверждён, и вы злитесь, но всё-таки…

– Ничего ты не понимаешь! Хватит, Кейт! Иди спать.

Я не шевельнулась даже, просто смотрела, как он боролся с собой; может быть, немного опьяневший, он всё равно не позволял себе вольностей. Это одновременно радовало меня и немного нагоняло тоску. Когда Джейсон со вздохом опустился на диван, как можно дальше от меня, я едва услышала его тихое бормотание, потому что он не смотрел в мою сторону и всё прятал лицо в ладонях:

– Что же ты не понимаешь… не можешь просто уйти?.. оставить меня в покое… Я за себя не ручаюсь…

Решительно поднявшись, я отвернулась, но успела сделать лишь пару шагов в сторону лестницы, ведшей на второй этаж. Впервые за всё время своего пребывания здесь я вдруг спросила себя: сколько ещё мне придётся убегать от него? Долго ли я буду метаться в этом странном браке и бояться запереть гордость под замок, убрав её подальше, с глаз долой хотя бы ненадолго? Я понимала, пока не сдамся один единственный раз, то, возможно, терпеть неопределённость и пустоту придётся много, много лет наперёд.

Когда я обернулась, мой муж уже смотрел на меня, стоя у каминной полки, и кривые тени, отбрасываемые огнём, превращали его слегка побледневшее лицо в застывшую маску. Всем своим видом он казался мне таким суровым и твёрдым, я тотчас же вспомнила вечер трёхлетней давности, когда впервые его встретила. Будто бы и не прошло столько времени.

– А знаете, сэр, поскольку вы так стремитесь к «Ночи Гименея» [3], я, пожалуй, могу над этим поразмыслить, – сказала я спокойно; на его лице отразилось недоверие, и я поняла, почему. – Это значит, что я дам вам шанс, но только на моих условиях.

Его тонкие губы дрогнули, будто он порывался улыбнуться, но позволять себе этого не стал. Постучав указательным пальцем по каминной полке, Джейсон наконец одобрительно кивнул:

– Как интересно, ты меня заинтриговала. Что ж, говори, а уж я решу, согласиться или нет.

– Если вы получите комиссию на строительство собора, если вы выиграете конкурс, я тогда проведу с вами ночь, – ответила я. – Одну ночь, не больше!

Ничуть не растерявшись, Джейсон глухо засмеялся. Странно, но я сама улыбалась. В моём предложении ощущались детское озорство и наивность, присущая только такой неискушённой девице, как я.

– Допустим, так, а что будет, если я проиграю, и строительство доверят кому-то ещё? Ты проведёшь ночь с ним?

– Вы всё смеётесь, сэр, – хмыкнула я. – Можете не соглашаться, ваше право.

– Так что же насчёт проигрыша, дорогая?

– Я уже думала об этом. Проиграете – дадите мне развод.

– Нет! Ни за что, слышишь? – рявкнул Готье, но сразу же взял себя в руки. Его голос зазвучал мягче, однако, я различила в нём приказ и настойчивость. – Прости меня за это, я не хотел кричать. Просто уясни только одну вещь: я никогда не дам тебе развод. Не для того я измучил нас обоих, чтобы вот так расстаться. Слишком далеко зашёл. Лучше уж сразу в могилу…

Мрачность его тона испугала меня больше, чем реакция на предложение о разводе. На самом деле, я просто шутила, но он не понял этого. Если потеря меня для него была сравнима смерти, то я ещё плохо знала собственного мужа.

– Если вы не выиграете, – продолжила я, как ни в чём ни бывало, – тогда позволите мне вернуться в Уэльс. Домой.

– Мы в любое время можем навестить твоих родителей, если пожелаешь… – поспешил заверить меня Джейсон, но я перебила его мысль.

– Неправда, и вы это знаете. Вы слишком заняты на двух имеющихся стройках, и я понимаю, как тяжело будет вам вести дела из Уэльса. Если не выиграете конкурс, вы отпустите меня домой на месяц.

– А потом ты вернёшься?

Отчаяние и надежда делали его взгляд таким пронзительным, что, поразительно, как при этом он больше не казался жалким. Внезапно я словно заново ощутила присущую этому мужчине властность, и даже при всём своём желании я не смогла бы ему перечить. Я пыталась убедить себя, что мои уловки держаться от него подальше просто смехотворны и несущественны. Но та Кейтлин Брам, которая несколько месяцев назад приехала сюда, обозлённая и обманутая, ещё пыталась сопротивляться. Господа из министерства шептались о том, что конкурс куплен – этот факт поддерживал во мне уверенность в том, что скоро я вернусь домой. Но буду ли рада этому?

– Я вернусь ровно через месяц, – ответила я наконец, глядя ему в глаза. – Мне просто нужно всё обдумать и… побыть в покое. Так вы согласны?

– Знаешь, а ведь раньше казалось, если я женюсь на тебе, то буду обязан заботиться о тебе всю жизнь. Для меня ты всегда была уязвимой и незрелой, и за это я любил тебя ещё сильнее, – произнёс он спокойно, заставив замереть на месте под его пристальным взглядом. – Ты оставалась для меня ребёнком, которому нужен был стимул, олицетворение мужественности и силы. Я рассчитывал стать для тебя и мужем, и отцом, и учителем. Но теперь вижу: всё, о чём я думал, было лишь видимостью. Я ошибался.