– Хорошо.

Облегчения я не испытала, и, судя по всему, это было наше с ним обоюдное ощущение. Готье медленно подошёл ко мне, затем вдруг взял мою левую руку в свою (до чего же холодными были его пальцы!) и попросил отдать ему обручальное кольцо. Его просьбу я выполнила, а дальше как во сне следила за тем, как он надел это кольцо мне на палец, притом пристально глядя мне в глаза.

– Поздравляю, – сказал он мрачно, почти безэмоционально. – Завтра я приеду, чтобы помочь со сборами. А заодно убедиться, что и вы не сбежите. У вас это семейное.

Потом он просто ушёл, а я стояла там, под звуки начинающейся грозы, и смотрела на золотую полоску кольца, с безмолвным отчаянием осознавая, что стала невестой. Я… невеста?

Я – невеста.


Примечание к части

[1] Проклятье! (итал.)


Глава 6. Нечестивое супружество


Он не присылал мне подарков, как полагалось перед свадьбой делать жениху. Никаких сувениров, украшений или дорогих одежд, кроме свадебного платья цвета слоновой кости, такого простого, но в то же время совершенно отличающегося от платья Коллет скромным стилем: шифонная накидка на плечи, декольте на завязках, жёсткий корсет в кружевах и юбка из воздушной ткани, создающая эффект многослойности.

И примеряя этот наряд перед зеркалом в нашей с сестрой комнате, я не без удивления отметила, что он идеально сидит на моей миниатюрной фигуре, а ведь предварительных примерок не было. Готье угадал, или ему просто повезло с выбором. Глядя на своё отражение – бледный призрак с распущенными длинными локонами светло-медного оттенка – я с тревогой осознала, что вскоре этот призрак больше не будет принадлежать только самому себе. А точнее, всего через несколько часов он уже вовсю познает прелести супружеской жизни. От этой мысли мне стало настолько страшно, что на глаза даже навернулись непрошенные слёзы. Никогда бы не подумала, что буду испытывать страх перед мужчиной и физическим вмешательством в собственное тело… Но это ведь не какой-то докторский укол в руку… теперь это непосредственно касалось меня, моего тела, моей души. И он собирался оставить раны и на теле, и на душе.

В день венчания камердинер жениха приехал с экипажем к нашему дому, чтобы забрать меня и отчима, который отведёт меня к алтарю. И Глиннет не видывал более скромной свадьбы за всё время своего существования. Короткая церемония прошла в церквушке, находящейся в конце главной дороги. Жители говорили, что её первый камень был заложен ещё в шестнадцатом веке, но никто точной даты не знал.

Идя под руку с отчимом к дверям церкви, я смотрела на её грязные, серые стены, поросшие влажной от дождя растительностью, и думала о Коллет, о том, как она представляла собственную свадьбу и что в итоге получила.

Единственным светлым пятном на фоне этого унылого мероприятия стали местные детишки, а ведь многих из них я знала. Одна из девочек-подростков, которые готовились поздравить меня у церкви, вручила мне прелестный букет, и я не могла не принять его.

Внутри было душно, пространство переполняли запахи ладана, и я видела целый океан свечей, разлившийся по сторонам. Священник, так невероятно выделяющийся в этой мрачной полутьме своим белым одеянием, улыбался мне, пока я не заметила, наконец, Готье, стоявшего слева от него вместе с двумя джентльменами во фраках. Тогда я видела их в первый и последний раз, и даже не узнала, кем они приходились моему жениху.

А Готье, одетый в чёрную фрачную пару с белым галстуком и рубашкой кремового цвета, обернулся ко мне, подошёл и, предложив руку, вынудил отпустить отчима. В то мгновение мне очень не хотелось этого делать. Мистер Брам олицетворял собой едва ли не последний лучик света из нашего скромного, но такого родного жилища, и я уже начинала скучать по нему.

Пока священник читал стих, я размышляла о том, что сразу же после церемонии меня увезут на станцию, там мы сядем в поезд и уедем из Глиннета на неопределённый срок. А возможно, и навсегда. Ещё я размышляла над тем, что матушка не присутствовала на свадьбах своих дочерей. И думала о том, как ночью, которую придётся провести в дороге, этот мужчина, по правую руку от меня, явится и сделает меня женщиной. И как ему самому тошно будет, ведь я – не та жена, которую он хотел. А хотел он мою сестру, он любил её, желал её.

Священник почти закончил, когда мои обострённые чувства подсказали, что Готье смотрит на меня. Приподняв голову и покосившись в его сторону, я увидела лишь повязку на его лице, смутилась и опустила глаза. Каким же большим, строгим и холодным он казался! А мне было тоскливо. Приторно тягучая тоска для бледного, отчаявшегося призрака. В то мгновение я поняла, что отныне буду одинока, как никогда.

Моё замужество началось со лжи: клятвы, которые мы оба дали друг другу, сквозили любовью, верностью, всем тем, чего желают молодожёны, которые по-настоящему влюблены. Но к нам это не относилось. Однако, произнося свою клятву, Готье казался весьма естественным, в отличие от меня. Из него получился хороший актёр. Даже его голос смягчился на фразах, как «любить и вечно оберегать…»

Если вспоминать тот первый поцелуй, самый целомудренный и скромный, то я лишь одно могу с уверенностью сказать: он не вызвал во мне никаких чувств. Его губы просто коснулись моей щеки, легко, почти невесомо.

А потом всё вдруг кончилось, и кольцо уже красовалось на безымянном пальце моей левой руки, и отчим целовал меня в щёку, будто в последний раз. Это было первое проявление нежности ко мне с его стороны. Словно в тот момент он признал меня своей дочерью, которую тут же потерял. А я просто не могла его видеть. И уж тем более простить.

Дети радостно кричали, бросая нам под ноги крупные лепестки цветов, а когда я раздавала им сладости, они искренне и с благодарностью желали мне и моему мужу счастья.

***

Совершенно непривычно было, стоя на перроне под навесом станции, наблюдать, как носильщики ловко загружают многочисленные чемоданы, сумки и коробки в багажный вагон поезда, который в скором времени должен был увезти нас на другой край острова. Бантингфорд – точное место последующей «дислокации», граничащее с приходом Лейстона, где Готье и осуществлял свои работы по строительству. Город был небольшой, насколько я знала, но уютный и тихий.

Итак, вместе со своим новоявленным супругом я ожидала, когда все вещи будут погружены, и мы сможем отправиться в путь. И пусть я ничуть не ощущала себя счастливой девушкой, всё-таки перспектива совершить путешествие в поезде меня приободряла, и я смотрела на вагоны, разглядывая поршни, слушая шум пара, выбивающегося из-под этой громадины, и вдыхала необычайно новый для меня запах работающих механизмов.

– Здесь и твои вещи тоже, – прервал наше общее молчание Готье. Он стоял справа от меня, расстегнув фрак и глядя на работу носильщиков. – Всё самое необходимое. Остальное можно будет приобрести после приезда.

– Что-то я не вижу среди этих вещей ни одного своего чемодана, – ответила я с тенью сарказма.

Чтобы лучи заходящего солнца не заставляли меня щуриться, пришлось повернуться к мужу.

– Не беспокойся, они здесь есть.

– Я всё же не совсем понимаю, к чему такая спешка. Вы можете мне объяснить? – спросила я, вовсе не надеясь на его благосклонность.

Ответил он не сразу, да и то не глядя на меня:

– Моя работа заключается в полном контроле процесса строительства. И неважно, что это будет за здание. Это моя работа – обеспечить лучший результат, оправдать ожидания заказчика. Я хочу, чтобы ты и это знала, и в дальнейшем не подвергала сомнению мои действия. – Его голос снова звучал холодно, отстранённо, а я и не сразу заметила, когда он отбросил в отношении меня все формальности. – Чем быстрее я вернусь домой, тем быстрее продолжу работу. К тому же, я задержал зарплату своим людям.

Я кивнула, опустив глаза; почему-то я чувствовала себя маленькой девочкой, которую грубо отчитали за какую-то проказу. В дальнейшем такое тоже случалось часто.

– Я очень сожалею, что твоя матушка не смогла присутствовать сегодня при венчании, – сказал он тихо, и я вдруг заметила, что он, наконец, посмотрел на меня. – Даю слово, что ты увидишь её, как только ей станет лучше.

– Спасибо, сэр.

Вот и всё, что я могла сказать. На самом деле, даже хорошо, что мать не была свидетелем этого фарса с моим замужеством. Сделка и общая ложь, проще говоря – вся правда, окончательно бы подорвали её здоровье.

Когда прозвучал первый гудок, немногочисленные пассажиры, ожидающие, как и мы, отправки, поезда, постепенно вошли в вагоны. Готье передал билеты проводнику, а тот улыбался ему, иногда поглядывая на меня, будто мы были королевской четой. Как я уже упоминала, Готье умел впечатлить и расположить к себе, естественно, в собственную угоду.

Вещи были погружены, носильщики разошлись, и перрон почти опустел. Очередной гудок возвестил о скором отправлении поезда. А я почему-то не могла сделать и шага вперёд. Я думала о том, что теперь долго не увижу родные улочки, знакомых соседей, всегда таких добрых ко мне и сестре… Коллет… Её я рисковала и вовсе не увидеть больше.

Больше меня не зачаровывала будущая поездка. Я не хотела расставаться с прошлым. Ах, вот бы закрыться в своей спальне и никогда оттуда не выходить!

– Пять минут, и отправимся.

Супруг бесшумно подошёл ко мне, дождался, пока служащий станции пройдёт мимо нас, и вдруг сказал, очутившись прямо передо мной:

– Знаю, это будет непросто. Знаю, чем ты пожертвовала. Но и я тоже, поверь мне…

– Вы так часто просите довериться вам, – тупо произнесла я, глядя на пуговицы его рубашки. – Но думаю, что это последнее, на что я решусь в этой жизни.

– Что ж, будем честными. Ты в этой истории погрязла, как и я, верно? Теперь мы в одной лодке. Теперь, как бы ты ни отвергала меня, всё уже свершилось. Мой характер… не подарок. Со мной трудно жить, порой даже невыносимо. Но я поклялся защищать и оберегать тебя, пока я жив. Знай, так и будет.

Его слова меня ничуть не утешили. Но дальнейшие фразы, что он произнёс достаточно тихо и чётко, пристально глядя мне в глаза, заставили меня задрожать.

– Твоя сестра получила желаемое. Твой отчим, твоя мать – они никогда не будут нуждаться. Я ведь обещал. Но отныне, всё моё принадлежит тебе, а ты… поскольку у тебя нет ничего, что бы ты предложила мне, кроме себя самой… тогда ты принадлежишь мне.

Такой наглости я никак не ожидала. Настолько интимные, личные вещи он начал обсуждать едва ли не на краю перрона, и я просто не нашлась, что ответить; так и стояла перед ним с раскрытым от удивления ртом. Я была его женой всего пару коротких часов и совершенно не была готова к подобной вольности.

– Ты ведь никогда прежде не целовалась? – спросил он спокойно, почти равнодушно, и я просто вспыхнула от смущения. – Да, так и есть. Не нашлось смелого мальчишки в этом городке, который украл бы твой первый поцелуй. Но поскольку ты вполне осведомлена о том, что кроме поцелуев существует нечто более серьёзное, я думаю, что смысла скрывать это от тебя больше нет.

Затем он протянул ко мне руки, его потеплевшие ладони коснулись моих щёк, и, прежде чем я успела отреагировать, он низко наклонился ко мне, зажмурившейся и испуганной, и поцеловал. Это не было похоже на поцелуй перед священником: теперь он приоткрыл губы, попытавшись заставить меня раскрыть мои, но, когда я просто дёрнулась, он прижался ко мне, шумно вздохнув, и целый ураган ощущений захватил меня: острое смущение, и чужое тёплое дыхание напротив моих губ, и его щетина, трущаяся о мою кожу, и даже ткань его повязки на глазу…

Прозвучал последний гудок, и это заставило Готье отпрянуть от меня. Я открыла глаза и увидела, что он всё так же невозмутимо бесстрастен. Возможно, только моя реакция на этот поцелуй походила на впечатление от первой и последней встречи с каким-нибудь ужасным убийцей.

Поманив меня за собой, муж прошёл мимо проводника, и я как во сне последовала за ним, приняла его руку, чтобы взобраться на ступени, и пошла по узкому коридору вагона. И вот тогда меня будто что-то толкнуло. Я застыла, устремив взгляд в окно, откуда я видела станцию с другой стороны; там, за холмами, был мой дом, знакомые места, которые никто не заставит меня забыть. Если только эти воспоминания вырвут из моего сердца вместе с любовью к аллеям парка через несколько домов от нас, или миссис Пиншем с её терьерами, или старенькой городской библиотеке, в которой я перечитала все книги по десятку раз…

Оказалось, что поезд уже набрал приличную скорость, а я всё стояла посреди коридора. Шум работающих поршней глухо отдавался в стенах вагона, а моя многослойная юбка занимала почти весь проход. Перед моими глазами всё быстрее мелькали родные луга с их яркой зеленью и островками жёлтых цветов… И я бросилась бежать назад, подхватив края юбок, чтобы не споткнуться.

Выбежав в крохотное помещение тамбура, я кинулась к ещё не запертой двери, и я высунулась бы наружу, если бы проводник не схватил меня сзади. Он ругался, перекрикивая шум скорости, просил вернуться в вагон, а я всё смотрела на отдаляющуюся станцию Глиннета и беззвучно плакала.