Джулия Гарвуд - Добрый ангел

— Ваше преосвященство, не объясните ли вы нам иерархию небес и земли? Кого Господь поставил выше всех? — спросил ученик.

— Наверное, апостолы первыми отмечены Его милостью? — предположил второй ученик.

— Нет, — ответил мудрый епископ Холвик. — Выше всех поставлен Господом архангел Габриэль <Габриэль (Gabriel) — английская транскрипция имени архангела, которое по-русски произносится Гавриил. — Прим. перев.>, покровитель женщин и детей, защитник невинных.

— Кто же следует за ним? — спросил первый ученик.

— Остальные ангелы, разумеется, — отвечал епископ. — Потом двенадцать апостолов во главе с Петром, а за ними — пророки и чудотворцы и те, кто проповедовал слово Божье на земле А после всех стоят на небесах все другие святые.

— А кого Господь выделяет здесь, на земле, ваше преосвященство? Кто из людей прежде всех отмечен Божьей благодатью?

— Мужчина, — без промедления ответил епископ. — А превыше всех мужчин — наш Святой отец.

Ученики кивнули, вполне соглашаясь с этой доктриной. Томас, старший из юношей, облокотился о выступ каменной стены. Его лицо выражало напряженную работу мысли.

— Далее любовью Господа одарены кардиналы, а затем другие служители Божьи! — воскликнул он.

— Это так, — согласился епископ, довольный догадкой ученика.

— А кто же идет после них? — спросил второй ученик.

— Ну что же, далее следуют владыки царств земных, — объяснил епископ. Он сел на середину деревянной скамьи, расправил складки своих затейливо украшенных черных одежд и продолжил: — Однако те государи, благодаря которым умножаются церковные богатства, конечно же, более возлюблены Господом, нежели те, кто копит золото для своих собственных удовольствий.

Еще трое юношей подошли послушать поучения святого наставника. Они уселись у ног епископа.

— Следуют ли за ними женатые, а после них — неженатые мужчины? — спросил Томас.

— Да, — подтвердил епископ. — Они стоят на той же ступени, что купцы и шерифы, однако выше крепостных, прикрепленных к земле.

— А кто после них, ваше преосвященство? — продолжал интересоваться второй ученик.

— Животные, от наиболее верного человеку — собаки, — ответил епископ, — и до скудоумных волов. Вот, полагаю, я подробно ознакомил вас со всей иерархией, чтобы вы могли повторить это своим ученикам, когда примете обет и посвятите себя Господу.

Томас встряхнул головой:

— Вы забыли женщин, ваше преосвященство. Любит ли их Господь?

Епископ потер лоб, обдумывая вопрос.

— Я не забыл женщин, — сказал он наконец. — В любви Господа им отведено самое последнее место.

— Ниже скудоумных волов? — спросил второй ученик.

— Да, ниже волов.

Юноши, сидевшие на земле, тут же закивали головами в знак согласия.

— Ваше преосвященство! — обратился к епископу Томас.

— Что такое, сын мой?

— Вы ознакомили нас с иерархией Бога или церкви?

Вопрос ужаснул епископа Холвика. По его мнению, в нем прозвучало богохульство.

— Но ведь это одно и то же. Разве не так?

Большинство людей, живших в раннем средневековье, верили, что церковь точно истолковывает учение Господа. Но не все. Некоторые, в том числе и женщины, думали об этом иначе. Наша история — об одной из таких женщин.

Эта новость, конечно, была для нее убийственной. Келмиту, ее преданному управителю, оставшемуся за старшего в доме со времени поспешного отъезда из Англии барона Рольфа Уилльямсона по личному поручению короля, выпала тяжкая обязанность сообщить своей госпоже ужасную весть. Он не стал откладывать, ибо догадывался, что леди Джоанна пожелает задать посыльным несколько вопросов до их возвращения в Лондон, если, конечно, она сможет говорить с кем-нибудь после того, что услышит о своем возлюбленном супруге.

Да, нужно было сообщить все благородной леди как можно скорее. Келмит хорошо знал, в чем состоит его долг, и ноги, словно увязая по колено в болоте, потащили его по дороге в сторону заново отстроенной часовни, куда леди Джоанна отправилась к обедне.

Отец Питер Мак-Кечни, священник, приехавший из Маклорина, расположенного в Нагорье <Так называют север и северо-запад Шотландии. — Прим перев.>, одолевал крутой подъем с нижнего двора в тот момент, когда Келмит заметил его. Вздох облегчения вырвался из груди управителя, и он призывно окликнул сурового на вид священника.

— Я нуждаюсь в ваших услугах, Мак-Кечни, — проревел Келмит, пытаясь перекричать шум ветра.

Священник кивнул и нахмурился. Он все еще не простил управителю его оскорбительного поведения с ним два дня назад.

— Я нужен вам для исповеди? — крикнул он в ответ. В его резком голосе явственно звучала насмешка.

— Нет, отец мой.

Мак-Кечни покачал головой:

— Вы добьетесь того, что душа у вас станет черным-черна, Келмит.

Управитель никак не отреагировал на это предупреждение и терпеливо поджидал, когда темноволосый шотландец подойдет к нему. Он увидел в глазах священника насмешку и понял, что тот потешается над ним.

— Есть вещи и поважнее моей исповеди, — начал Келмит — Я только что получил известие…

Но священник не дал ему закончить.

— Сегодня Страстная пятница, — перебил он, — и ничего важнее исповеди быть не может. Я не причащу вас в нынешнюю Пасху, если вы сегодня же не покаетесь в грехах и не получите отпущения от Господа. И вы должны начать с отвратительного греха грубости, Келмит. Да, это будет подходящий зачин.

Но Келмит не потерял терпения:

— Я уже объяснил вам все, отец мой, но вижу, что вы не простили меня.

— Правда, не простил.

Управитель нахмурился:

— Я не мог позволить вам войти в башню, поскольку получил специальное распоряжение барона Рольфа не допускать никого во время его отсутствия. Мне было приказано отказать даже брату леди Джоанны, барону Николасу, если он приедет с визитом. Постарайтесь меня понять, отец мой. За последний год я — уже третий здесь управитель, и я только лишь пытаюсь продержаться на этой должности дольше, чем другие.

Мак-Кечни фыркнул. Он еще не все высказал управителю.

— Выходит, что, не вмешайся леди Джоанна, я и по сей день должен был бы торчать за стенами замка?

— Так, — признал Келмит. — Если бы вы не махнули на все рукой и не вернулись бы домой.

— Я не собираюсь возвращаться, пока не поговорю с бароном Рольфом и не поставлю его в известность о том опустошении, которое учинил его вассал на земле Маклорина. Там идет настоящее избиение невинных, Келмит, и я буду просить вашего барона не рассчитывать на то, что такой злобный и жадный до власти человек, как Маршалл, переменится. О бароне Рольфе говорят как о честном человеке. Надеюсь, что это заслуженно, и потому он должен пресечь зверства как можно скорее. Ведь маклоринские воины постоянно обращаются за помощью к бастарду Мак-Бейну. Некоторые уже присягнули ему на верность и провозгласили лаэрдом — и все адские силы вот-вот вырвутся на свободу. Мак-Бейн объявит войну и Маршаллу, и любому грабителю-англичанину на земле Маклорина. Воины Нагорья способны и на ярость, и на мщение. Я готов биться об заклад: шкура и самого барона Рольфа окажется в опасности, если Мак-Бейн убедится, что язычники, которые насилуют землю Маклорина, — ставленники вашего барона.

Келмит, хотя и был далек от бедствий шотландцев, все же заинтересовался рассказом. Кроме того, разговор со священником позволял ему оттянуть выполнение тяжкого долга. «Конечно же, несколько минут промедления ничего не изменят», — подумал Келмит.

— Так вы предполагаете, что воины Маклорина двинутся на Англию?

— Я не предполагаю, — возразил священник. — Тут нет сомнений. Но до сознания ни вашего барона и никого другого из вас это не дойдет, пока они не почувствуют кинжал Мак-Бейна у себя в глотке. Но тогда, конечно, будет уже слишком поздно.

Управитель покачал головой:

— Солдаты барона Рольфа перестреляют их раньше, чем они доберутся до подъемного моста.

— У солдат не будет такой возможности, — убежденно заявил Мак-Кечни.

— Разве этот вояка — невидимка?

— Думаю, что он может им стать. Я и впрямь никогда не встречал такого, как он. У вас кровь застыла бы в жилах, расскажи я о том, что слышал о Мак-Бейне. Но я лишь скажу, что не стоит призывать его гнев на ваши башни.

— Сейчас это уже не имеет значения, отец мой, — прошептал Келмит ослабевшим голосом.

— О, значит, все в порядке? — усмехнулся священник. — Но я собираюсь дождаться вашего барона, сколько бы мне ни пришлось ждать. Дело слишком серьезно, чтобы проявлять нетерпение.

Отец Мак-Кечни остановился, пытаясь вновь обрести самообладание. Он знал, что судьба Маклорина не волнует управителя, но стоило ему начать объясняться, как гнев, тщательно загоняемый вглубь, прорвался наружу, и не в его власти было скрыть ярость, прозвучавшую в его голосе. Однако теперь он переменил тему, принуждая себя говорить спокойно и сдержанно:

— Хотя вы, Келмит, старый пес и греховодник, но вы честнейший человек, когда речь идет об исполнении долга. Господь вспомнит об этом в Судный день. Какую услугу я могу оказать вам, коль я не нужен вам для исповеди?

— Я прошу вас, чтобы вы помогли мне переговорить с леди Джоанной, отец мой. Пришло известие от короля Джона…

— Ну-ну? — поторопил его Мак-Кечни, когда управитель замялся на полуслове.

— Барон Рольф умер.

— Боже Всевышний! Что вы такое несете?

— Это правда, отец мой.

У Мак-Кечни перехватило дыхание, он поспешно перекрестился. Склонив голову и сложив руки, он зашептал молитву об упокоении души барона.

Ветер бил его по ногам полами рясы, но Мак-Кечни был слишком погружен в молитву, чтобы обращать на это внимание. Келмит перевел взгляд на небо. Тучи потемнели и разбухли, завывающий ветер настойчиво подталкивал их. Жуткий, зловещий звук приближающейся бури был под стать событиям.

Священник закончил молитву, перекрестился еще раз и обратился к управителю:

— Почему же вы сразу не сказали мне об этом? Зачем вы позволили мне говорить и говорить? Вы должны были бы прервать меня. Боже праведный, что теперь будет с маклоринцами?

— Я ничего не могу ответить вам относительно владений барона в Нагорье.

— Вы должны были сразу же сказать мне, что произошло, — повторил священник, терзаемый скорбной вестью.

— Несколько минут ничего не меняют, — возразил Келмит. — Возможно, благодаря разговору с вами я лишь оттягивал выполнение своей обязанности. Видите ли, я должен сообщить эту весть леди Джоанне, и ваша помощь будет для меня неоценимой. Она так молода, ей неведомо вероломство. Ее сердце будет разбито.

Мак-Кечни кивнул.

— Я увидел вашу госпожу всего лишь два дня назад, но я уже знаю, что у нее кроткий нрав и чистое сердце. Однако я не уверен, что смогу вам помочь. Ваша госпожа, как мне кажется, опасается меня.

— Она вообще боится священников, отец. И у нее есть на это веская причина.

— И что же это за причина?

— Она исповедуется у епископа Холвика.

— Можете не продолжать, — пробормотал с отвращением отец Мак-Кечни, — скверная репутация Холвика хорошо известна даже в Нагорье. Неудивительно, что бедняжка напугана. Удивительно скорее то, что она пришла мне на помощь и настояла, чтобы вы, Келмит, впустили меня в замок. Теперь я понимаю, что для этого требовалось мужество. Бедная девочка, — добавил он со вздохом, — она не заслуживает того, чтобы потерять возлюбленного супруга в таком нежном возрасте. Сколько лет она была замужем за бароном?

— Более трех лет. Леди Джоанна была совсем еще дитя, когда ее выдали замуж. Пожалуйста, святой отец, пойдемте со мной в часовню.

— Разумеется.

Мужчины зашагали рядом. Голос Келмита прерывался, когда он попробовал продолжить разговор:

— Я знаю, что не найду нужных слов. Я не представляю себе… как сказать…

— Говорите прямо, — посоветовал священник. — Она оценит это. Не заставляйте ее отгадывать ваши намеки. Возможно, в этой ситуации самое лучшее — вызвать какую-нибудь женщину, которая может утешить вашу госпожу. Леди Джоанне наверняка так же потребуется женское сочувствие, как и наше.

— Я не знаю, кого об этом попросить, — признался Келмит. — За день до своего отъезда барон Рольф полностью заменил всю прислугу. Миледи плохо знает даже имена слуг. Все эти дни госпожа полагалась лишь на себя, — прибавил он. — Она очень добра, отец мой, но далека от всех домашних, к тому же ее учили не слушать ничьих советов. Так что у нее нет доверенных лиц, и нам некого сегодня позвать с собою.