— Осторожно, теперь осторожно. — я вижу лицо Изабель, залитое слезами и слышу, как она говорит мне: — Энни! Энни! У тебя мальчик.

Теперь я осознаю, что совершила ту единственную вещь, о которой мечтал мой отец, которую желал Ричард: я подарила внука отцу и наследника моему мужу, Бог благословил меня мальчиком.

Но он не очень сильный. Акушерки бодро заявляют, что многие хрупкие дети вырастают в смелых мужчин, а кормилица уверяет, что от ее молока он в считаные дни станет толстым и красивым, но все шесть недель моего заключения после его рождения до самого моего воцерковления,[22] мое сердце трепещет, когда я слышу, как он тоненьким голосом плачет в ночи, когда я смотрю на его ладошки, напоминающие бледные листья.

* * *

После моего воцерковления и крещения ребенка Изабель возвращается к Джорджу в Лондон. Мы называем сына Эдуардом в честь короля, и Ричард говорит, что у нашего мальчика большое будущее. Крещение проходит тихо и скромно, король с королевой не могут приехать, и хотя никто ничего не говорит, не похоже, чтобы ребенок выглядел здоровым и крепким, вряд ли он заслуживает роскошного крестильного наряда и трехдневного праздника в замке с ужином для всех вассалов.

— Он будет сильным, — успокаивающе шепчет мне Изабель, выходя на конный двор. Она не хочет уезжать, но ее живот растет. — Мне кажется, сегодня утром он выглядел значительно лучше.

Это неправда, но ни одна из нас не хочет этого признать.

— И по крайней мере, теперь ты знаешь, что можешь родить живого ребенка, — продолжает она.

Мысль о маленьком мальчике, который ни разу не вскрикнув, умер посреди моря, преследует нас до сих пор.

— Ты тоже можешь родить живого ребенка, — уверенно говорю я. — Уж этого-то точно. И я приеду к тебе. На этот раз все будет хорошо. У Эдуарда появится маленький кузен, и с Божьего позволения они оба будут здоровы.

Она смотрит на меня, и в ее глазах горит тревожный огонек.

— У мальчиков из Дома Йорков крепкое здоровье, но я никогда не забуду, что наша мать смогла зачать только тебя и меня. Я уже родила одного ребенка и потеряла его.

— Теперь ты будешь храброй, — я приказываю ей, словно старшая сестра. — Ты соберешь всю свою смелость, и с тобой все будет хорошо, как и со мной. Я обязательно приеду к тебе.

Она кивает.

— Благослови тебя Бог, сестра. Благослови и храни тебя Бог.

— Благослови тебя Бог, Иззи.

* * *

После отъезда Иззи я решаю уведомить мою мать, что ее первый внук родился мальчиком, как мы все и мечтали. Я пишу ей короткую записку, чтобы сообщить, что я родила сына и что он жив и здоров; потом я жду ответа. Она отвечает мне взрывом ярости. Для нее мой ребенок, мой дорогой мальчик незаконный отпрыск; она называет его ублюдком Ричарда, потому что не дала мне разрешения на свадьбу. Замок, где он родился, принадлежит не ему, а ей, поэтому она называет его узурпатором, как и его отца с матерью. Я должна оставить ребенка мужу и присоединиться к ней в Болье. Или же я должна ехать в Лондон и ходатайствовать перед королем об ее освобождении. Или я должна потребовать ее освобождения у моего мужа. Джордж с Ричардом должны вернуть ее состояние и признать себя ворами. Если я не выполню ее приказа, я буду нести на себе холод проклятия матери, она отречется от меня и никогда больше не напишет снова.

Медленно, медленно я рву письмо на части, а затем иду в большой зал, где всегда горит огонь, кидаю бумагу на дрова и смотрю, как она превращается в пепел. Ричард подходит ко мне, смотрит в мое печальное лицо, а потом на язычки пламени в камине.

— Что это было?

— Ничего, — с сожалением говорю я. — Уже ничего.

Глава 4

Замок Миддлхэм, Йоркшир, июнь 1473


Больше всего я люблю ранний вечер перед ужином, когда мы с Ричардом идем по стене вокруг нашего большого замка; эта долгая неспешная прогулка начинается и заканчивается в башне, где устроены покои моего маленького любимого Эдуарда. Мы медленно идем сначала на север, потом запад, юг и восток, глядя на раскинувшийся перед нами мир. Справа от нас под стеной лежит глубокий ров. Посмотрев вниз, я замечаю, как из воды тянут сеть, наполненную блестящей извивающейся рыбой. Я подталкиваю Ричарда локтем в бок:

— На ужин получишь карпа.

Сразу за рвом теснятся каменные, крытые сланцем домики городка Миддлхэм, окруженного богатыми пастбищами, раскинувшимися до самых болот. Я вижу доярок с коромыслами и ведрами на широких плечах; они со своими трехногими стульчиками выходят доить коров прямо в поле, и коровы поднимают морды из травы, когда слышат ласковое «Ах ты, красавица моя!» и медленно идут к хозяйкам. Подножия дальних холмов заросли темно-зеленым папоротником, а на их вершинах клубятся аметистовые облака цветущего вереска. Этот дом всегда принадлежал моей семье, и пусть так будет и впредь. Большинство мальчиков в домах городка носят имя Ричарда в честь моего отца и деда. Большинство девочек названы Анной и Изабель, в честь нас с сестрой. Почти каждый житель принес присягу на верность мне и моему мужу — новому Ричарду. Когда мы сворачиваем за угол стены, и город исчезает из поля зрения, я вижу белую, как снег, сипуху, бесшумно и плавно скользящую вдоль густой изгороди, словно увядший лист. Солнце опускается на подушку розовых и золотых облаков, моя рука покоится на локте Ричарда, и я склоняю голову ему на плечо.

— Ты счастлив? — спрашиваю я.

Он улыбается в ответ на вопрос, как будто никогда не задумывался о счастье.

— Мне хорошо здесь.

— Хочешь сказать, подальше от двора?

Я надеюсь, он скажет что-нибудь о любви ко мне, о том, что ему хорошо здесь со своей женой и ребенком в нашем самом красивом доме. Мы до сих пор чувствуем себя молодоженами, мы еще молоды, и у меня не исчезает ощущение, что мы играем в землевладельца и его леди, словно я еще недостаточно взрослая, чтобы занять место моей матери. Для Ричарда все иначе. Его жизнь полна трудов; на его плечах лежит ответственность за управление севером Англии. Я с детства мечтала стать его женой и жить здесь своей семьей; часто я не могу поверить, что моя мечта сбылась.

Но Ричард отвечает просто:

— В наши времена жизнь при дворе превратилась в схватку, как на рыцарском турнире. Риверсы наступают, а Джордж с другими лордами пытаются сдержать их напор. Идет постоянная молчаливая борьба. Ни один лоскут земли, ни одна монета в кармане не могут оставаться в безопасности. Всегда найдется какой-нибудь родственник королевы, который захочет заполучить их.

— А король…

— Эдуард всегда соглашается с каждым, кто обращается к нему. Он улыбается и никому ничего не обещает. Он проводит все дни на охоте и в танцах, играет в азартные игры, а по ночам бегает по улицам Лондона за шлюхами вместе с Уильямом Гастингсом и своими пасынками — я уверен, что они стали его верными спутниками только чтобы услужить своей матери. Они следуют за своим отчимом повсюду, водят его во всякие похабные дома и бани, а потом докладывают обо всем королеве. У него не осталось друзей, только шпионы и подхалимы.

— Это нехорошо, — я сурово осуждаю безнравственную молодежь.

— Совсем нехорошо, — соглашается Ричард. — Король должен быть примером для своего народа. Эдуарда любят, и жители Лондона хотят его видеть почаще, но не пьяным и не в компании женщин… — он прерывает себя. — Во всяком случае, это не предназначено для твоих ушей.

Я подстраиваюсь под его походку, и не пытаюсь напомнить, что большая часть моего детства прошла в военных лагерях.

— А Джордж постоянно ищет преимущества, — говорит Ричард. — Он не может остановиться, он думает только о короне, которую у него отнял Эдуард, и удаче, которая уплыла ко мне. Его жадность ненасытна, Энн. Он просто рвется вперед и вперед, пытаясь заполучить больше земель и должностей. При дворе он плавает, как огромный карп с открытым ртом, и проглатывает зазевавшихся. И живет он, как независимый князь. Один Бог знает, сколько он тратит в своем лондонском доме на подкуп друзей и поддержку своего влияния.

Жаворонок взмывает из травы, он поет, поднимаясь вверх, потом замолкает на миг, а затем рывками поднимается все выше и выше, словно собирается добраться до небес. Я помню, как отец объяснял мне, что надо внимательно следить, когда птичка сложит крылья, замолчит и камнем упадет вниз; если запомнить место, где она приземлилась, там можно будет найти маленькое гнездо с четырьмя пестрыми яйцами, уложенными точно в центре гнезда; жаворонок очень аккуратная птичка, как, наверное, все небесные жители.

Мы спускаемся по винтовой лестнице в надвратной башне замка и выходим на главный двор; ворота распахиваются и занавешенная повозка, окруженная всадниками, проезжает под аркой ворот.

— Кто это? — спрашиваю я. — Это леди? У нас гости?

Ричард выходит вперед и приветствует командира отряда, как будто ждал именно его.

— Все прошло хорошо?

Всадник снимает шапку и вытирает потный лоб. Я узнаю Джеймса Тиррелла, одного из самых доверенных людей Ричарда, за его спиной маячит Роберт Бракенбери.

— Все хорошо, — подтверждает он. — Насколько я знаю, никто не преследовал нас и не пытался остановить.

Я касаюсь руки Ричарда.

— Кто это?

— Вы быстро доехали, — замечает Ричард, не обращая на меня внимания.

Из-за занавески появляется рука, и сэр Джеймс спешивается, чтобы помочь леди. Она откидывает ковер, который защищал ее от ветра в пути, и принимает его руку. Он стоит перед ней, опустив лицо.

— Это не твоя мать? — шепчу я Ричарду в ужасе при мысли об официальном визите.

— Нет, — говорит он, наблюдая, как женщина выходит из повозки и с коротким стоном распрямляет спину. Сэр Джеймс отходит в сторону. С ощущением, близким к обмороку, я узнаю мою мать, которую не видела в течение двух долгих лет; она явилась из аббатства Болье, как из могилы, словно живой призрак, и с торжествующей улыбкой смотрит на меня, свою дочь, которая оставила ее умирать в тюрьме.

* * *

— Почему она здесь? — требовательно спрашиваю я.

Мы одни в кабинете Ричарда, дверь в большой зал, где нас ждут, чтобы идти к ужину, закрыта; повара внизу на кухне ругаются, потому что мясо слишком долго жарится на огне, и выпечка уже подгорает.

— Я спас ее, — спокойно говорит он. — Я думал, что ты будешь рада.

Я вскакиваю со стула, чтобы посмотреть на него. Он не может верить, что я обрадуюсь. Его внимательный взгляд говорит мне, что он знает, как мать в течение двух долгих лет пыталась развязать войну внутри нашей семьи потоком своих яростных писем, болезненных извинений и оправданий. После ее последнего письма, в котором она назвала моего сына, своего собственного внука ублюдком, а моего мужа вором, она не написала мне ни слова. Она заявила, что я опозорила своего отца и предала ее. Она сказала, что я ей больше не дочь. Она прокляла меня материнским проклятием и пообещала, что я останусь жить без ее благословения, что она не назовет моего имени даже на краю могилы. Я ничего ей не ответила, ни одного слова. Выйдя замуж за Ричарда, я решила, что теперь у меня нет ни отца, ни матери. Он погиб на поле боя, она бросила меня и оставила одну среди воюющих армий. Мы с Изабель считали себя сиротами.

До сегодняшнего дня.

— Ричард, ради Бога, почему ты привез ее именно сюда?

Наконец он решает говорить прямо.

— Джордж собирался забрать ее, — говорит он. — Я в этом уверен. Джордж собирался ее похитить, обжаловать королевское решение поделить ее состояние между вами двумя и потребовать правосудия для нее. Спасти ее, словно странствующий рыцарь, а после того, как она получит обратно все земли Уориков, отобрать их у нее силой. Он собирался держать ее в своем доме, как тебя когда-то, и он забрал бы все, что у нас есть, Энн. Я должен был опередить его.

— Значит, ты забрал ее, чтобы это не успел сделать Джордж, — сухо говорю я. — Совершил преступление, потому что подозревал своего брата в таких же намерениях.

Он хмуро смотрит на меня.

— Когда ты выходила за меня замуж, я пообещал защищать тебя. Сейчас я защищаю наши общие интересы.

Напоминание о наших клятвах обезоруживает меня.

— Я не имела в виду ничего подобного.

— Я тоже, — говорит он. — Но я обещал защищать тебя, и сейчас нужно было сделать именно это.