— Мой сын получил свое имя в честь короля, — говорю я, прикусив губу.

— И наш ребенок сильнее, чем твой?

— Да, я так думаю. — мне больно говорить правду, но маленькая Маргарет крепкий ребенок с хорошим аппетитом, она сразу родилась здоровенькой, а мой мальчик тихий и слабый.

Он хмурится.

— И все же, она бесполезна. Девочка ни на что не годна. Она не сможет занять трон, — ворчит он, отворачиваясь.

Я почти не слышу его слов, но уверена, что он сказал именно так. На мгновение мне хочется бросить ему вызов и заставить повторить эти слова, а потом предупредить его об опасности измены. Но потом я смотрю на поводья в моих похолодевших руках и думаю, что лучше бы ему никогда не говорить таких слов. Лучше мне никогда их не слышать. Лучше мне уехать домой.


Замок Байнард, Лондон, лето 1473


Я встречаюсь с Ричардом в замке Байнард, лондонском доме его семьи; к моему облегчению двор уехал из Лондона, и в городе тихо. Королева Елизавета отправилась в Шрусбери, чтобы родить своего нового ребенка, второго сына, появления которого так боялась Изабель; заботливый король уехал вместе с ней. Без сомнения, сейчас они радостно празднуют рождение мальчика, укрепившего их династию. Для меня не имеет значение, будет у них два мальчика или двадцать — Ричард отодвинулся от престола на три шага, у четвертого наследника очень мало шансов — но я не могу подавить приступ раздражения при мысли о ее неизменной плодовитости.

Они называют его Ричардом в честь деда и дяди, моего мужа. Ричард рад за них; он любит своего брата и восхищается его успехами. Я радуюсь только тому, что они находятся далеко в Шрусбери, и мне не придется вместе с другими фрейлинами ворковать над кроваткой и поздравлять королеву со вторым здоровым сыном. Я сочувствую ей, как любой женщине, перенесшей роды, но не хочу видеть ее триумфа.

Остальные лорды и придворные отправились на лето в свои земли, никто не желает проводить в Лондоне жаркие чумные месяцы; мы с Ричардом тоже не собираемся задерживаться здесь надолго, прежде чем отправиться в долгое совместное путешествие на север в Миддлхэм, к нашему мальчику.

В день отъезда я иду сказать Ричарду, что буду готова через час, но дверь его приемного зала закрыта. Это большая комната, где Ричард принимает ходатайства и прошения, требующие его решения или щедрости; его двери всегда открыты, как символ доброй воли его светлости. В сущности, это его тронный зал, где люди всегда могут видеть младшего Йорка, занимающегося делами своих подданных. Я открываю дверь и вхожу. Дверь в его кабинет тоже затворена. Я подхожу, чтобы повернуть ручку, но останавливаюсь при звуках знакомого голоса.

Там его брат Джордж, герцог Кларенс, он говорит с моим мужем очень тихо и очень настойчиво. Мои пальцы отпускают дверное кольцо, я молча прислушиваюсь.

— Так как он не является законным сыном нашего отца, а их брак, несомненно, заключен при помощи колдовства…

— Что? Опять? — Ричард презрительно перебивает своего брата. — Ты опять за свое? Он может выставить двух здоровых сыновей — один родился совсем недавно — и трех красивых дочерей против твоего мертворожденного мальчика и единственной девочки, и ты смеешь заявлять, что его брак не был благословлен Богом? Джордж, какие еще доказательства тебе нужны?

— Я говорю, что они все бастарды. Он и Элизабет Вудвилл не муж и жена в глазах Божьих, а все их дети ублюдки.

— А ты единственный в Лондоне дурак, кто об этом говорит.

— Это говорят многие. Среди них был и отец твоей жены.

— Говорил только по своей злобе. Все, кто это повторяет — вредные и опасные дураки.

Я слышу звук отодвигаемого стула.

— Ты называешь меня дураком?

— Вот именно, — в голосе Ричарда звучит все то же презрение. — Прямо тебе в лицо. Коварный дурак, если хочешь. Опасный дурак, если настаиваешь. Думаешь, мы не знаем, с кем ты встречаешься в Оксфорде? Мы знаем наперечет каждого идиота, лелеющего свою обиду, хотя Эдуард сделал все от него зависящее, чтобы рассчитаться с озлобленными претендентами, потерявшими свои места. Ты якшаешься с каждым ланкастерцем, который воевал против него. С каждым недовольным оруженосцем. Отправляешь секретные письма французам. Ты думаешь, мы не знаем, чем ты занимаешься?

— Эдуард знает? — голос Джорджа теряет свое бахвальство и звучит как-то скучно. — Ты сказал, что «вы знаете». Что знает Эдуард? Что ты ему наговорил обо мне?

— Конечно, он знает. Предположим, что он знает все. Сделает ли он что-нибудь? Нет, не сделает. Что сделал бы я на его месте? Не колебался бы ни минуты. Потому что у меня нет терпения сносить скрытую вражду, и я предпочитаю ударить быстро и внезапно. Но Эдуард любит тебя, как только может любить брат, и у него больше терпения, чем я смогу собрать за всю жизнь. Но, брат мой, придя сюда, ты не сообщил мне ничего нового; я всегда помню, что ты был предателем раньше и можешь стать им снова. Это знаю я, это знаем мы все.

— Я пришел сюда не для этого. Только сказать…

Я снова слышу скрип стула, кто-то вскакивает на ноги, а затем звучит возмущенный голос Ричарда:

— Что здесь написано? Прочитай вслух! Что это означает?

Мне не надо открывать дверь, чтобы увидеть, я знаю, что Ричард указывает на свой девиз, вырезанный на массивной дубовой доске над камином.

— Ради Бога!

— Loyalty — my essence, — цитирует Ричард. — Верность — моя суть. Тебе этого не понять, но я посвятил мое сердце и душу моему брату, когда он стал королем. Я верю в идеалы рыцарства и я верю в то, что король является представителем Бога на земле, моя честь связана с ними обоими. Не тебе разубеждать меня. Ты и понятия не имеешь о чести и достоинстве.

— Я всего лишь говорю, — в голосе Джорджа появляются скулящие нотки, — Что если законность брака короля и королевы вызывает сомнения, то, возможно, мы должны разделить королевство — как мы с тобой разделили наследство Невиллов — и править все вместе. Он отдал тебе Север и позволил управлять им почти единолично. Почему он точно так же не может отдать мне Мидлендс, а себе оставить юг? Принц Эдуард уже получил Уэльс. Разве это не было бы справедливо?

За дверью становится тихо. Я знаю, как соблазнительна для Ричарда мысль стать единоличным правителем Севера. Я делаю маленький шаг к двери. Я молю Бога, чтобы он не поддался искушению, сказал «нет» своему брату и остался верен королю; чтобы он не привлек гнев короля на наши головы.

— Ты хочешь разделить королевство, которое он завоевал в честной борьбе, — Ричард решает говорить без обиняков. — Он завоевал всю Англию в тяжелой битве с оружием в руках, с моей и даже с твоей помощью. Но он не разделит ее. Он не уничтожит наследство своего сына.

— Я удивлен тем, как ты защищаешь сына Элизабет Вудвилл, — вкрадчиво говорит Джордж. — Ты стоишь за людей, которые вытеснили тебя из сердца твоего брата. Ты был его самым близким и любимым другом, но теперь она отодвинула тебя на последнее место после ее брата, святого Антония, ее простолюдинов-сыновей Томаса и Ричарда, которые шляются вместе с ним по всем публичным домам Лондона. Оказывается, ты предан ублюдку Вудвиллов. Надо же, какой ты любящий дядя.

— Я защищаю своего брата, — отвечает Ричард. — Я ничего не говорю о семье Риверсов. Мой брат женился на женщине по собственному выбору. Она не нуждается в моей защите, но я всегда буду стоять за своего брата. Всегда.

— Ты не можешь быть преданным ей, — категорически заявляет Джордж. — Просто не можешь.

Я слышу, как мой молодой муж вздыхает, он действительно не может быть на ее стороне.

— Мы поговорим с тобой потом, — наконец говорит Джордж. — Позже, не сейчас. Когда мальчишка Вудвиллов захочет занять трон. Вот тогда и поговорим. Когда бастард из Графтона захочет занять престол Англии и принять корону нашего брата, которую мы завоевали для него и нашего Дома, а не для Риверсов — придет время нам поговорить обо всем этом. Я знаю, что ты верен Эдуарду, я тоже. Но только моему брату, моему Дому и крови королей. А не этому незаконному щенку.

Я слышу, как он поворачивается на каблуках и идет к двери, и делаю шаг назад к эркеру. Когда они откроют дверь, я оглянусь с удивленным видом, как будто совсем не ожидала обнаружить их здесь. Джордж едва кивает мне и направляется к лестнице, а Ричард стоит в дверях и задумчиво смотрит ему вслед.

Глава 6

Замок Миддлхэм, Йоркшир, июль 1474


Ричард держит свое слово, и хотя мы с матерью живем под одной крышей, я никогда не вижу ее. Ее покои расположены в северо-западной башне, недалеко от караульни для удобства охранников, и выходят окнами на соломенные крыши и каменные фронтоны маленьких домов Миддлхэма, в то время как наши комнаты находятся в высокой главной башне с круговым обзором, словно в орлином гнезде. Мы в сопровождении нашей охраны и друзей приезжаем и уезжаем в Лондон, Йорк, Шериф Хаттон, замок Барнард, а она остается все в тех же комнатах, изо дня в день наблюдая, как лучи восходящего солнца проникают в одно и то же окно, падают на стену а потом отступают перед вечерними тенями.

Я приказываю, чтобы наш сын Эдуард никогда не выходил на прогулку на ту часть стены, где его может увидеть его бабушка. Я не желаю, чтобы у них осталось что-то общее. Это внук, о котором мечтал мой отец, и он носит королевскую фамилию. Сейчас он далеко отстоит от престола, но я хочу, чтобы он получил образование и воспитание, достойное короля — как хотел мой отец, как должна была желать моя мать. Но она предубеждена против меня, и она прокляла мой брак, так что я не позволю ей бросить ни одного взгляда на моего прекрасного сына. Она будет мертва для него, как я стала мертва для нее.

В середине лета она просит разрешения увидеть нас с Ричардом одновременно. Сообщение приносит ее старшая фрейлина, и Ричард смотрит на меня, как бы спрашивая, не хочу ли я отказаться.

— Мы должны увидеть ее, — неловко говорю я. — А вдруг она больна?

— Тогда она должна послать за врачом, а не за тобой, — отвечает он. — Она знает, что может потребовать врача даже из Лондона, если пожелает. Она знает, что я не скуплюсь на ее содержание.

Я поворачиваюсь к леди Уорф.

— Чего она хочет?

Она качает головой.

— Она сказала только, что хочет видеть вас, — говорит она. — Вас обоих.

— Пригласите ее к нам, — разрешает Ричард.

Мы сидим в высоких креслах, почти тронах, в главном зале замка Миддлхэм и не поднимаемся, когда мама входит в двери, хотя она останавливается, словно ожидая, что я встану на колени ради ее благословения. Она оглядывается, как будто собирается оценить, какие изменения произошли в ее доме, и приподнимает бровь, не одобряя наши гобелены.

Ричард щелкает пальцами слуге.

— Поставь стул для графини, — говорит он.

Мама садится перед нами, и я замечаю скованность ее движений. Она стареет, может быть, она больна. Если она захочет жить с Изабель в замке Уорик, может быть, мы сможем отпустить ее? Я жду, когда она заговорит, я почти надеюсь услышать, как она попросит отвезти ее в Лондон для поправки здоровья, и что она будет жить со старшей дочерью.

— Речь пойдет о документе, — говорит она Ричарду.

Он кивает.

— Я этого ожидал.

— Вы, должно быть, понимаете, что я узнала бы о нем рано или поздно.

— Я предполагал, что кто-нибудь вам расскажет.

— Что такое? — вмешиваюсь я. — Что за документ?

— Я вижу, вы держите жену в неведении ваших дел, — язвительно замечает моя мать. — Или вы боитесь, что она помешает вашим планам? Я удивлена. Она не пыталась отстаивать наши интересы. Или вы догадываетесь, что такую новость не сможет проглотить даже она?

— Нет, — холодно отвечает мой муж. — Я не боюсь ее осуждения. — он коротко говорит мне. — Это решение относительно земель твоей матери, чтобы мы с Джорджем смогли наконец договориться. Эдуард подтвердил его. Мы провели его, как парламентский акт. У правоведов ушло немало времени, чтобы согласовать этот документ и сформулировать его в виде закона. Это единственное решение, удовлетворившее нас всех: твоя мать объявлена юридически мертвой.

— Мертвой! — я смотрю на свою мать, которая отвечает мне высокомерным взглядом. — Как ты мог назвать ее мертвой?

Он нетерпеливо стучит ногой по полу.