— Я вовсе не слепа, синьор! Вы пришли сюда, потому что Арабелла занята другими поклонниками и вы не можете подольше побыть с ней рядом? Или это она прислала вас за мной?

— Перестаньте набрасываться на меня, маленькая мегера! Я решил убедиться, что с вами ничего не случилось!

— Мегера! И потому, что я не собираюсь больше выносить вашу надменную снисходительность, вы имеете дерзость оскорблять меня?!

Адам сообразив, что вовсе не собирался обмениваться колкостями, почти бессознательно сжал ее плечи и привлек к себе. К его немалому изумлению, Рейна прильнула к нему, обхватив шею тонкими руками. Адам нежно поцеловал ее, и она с тихим стоном приоткрыла губы, отдаваясь его ласкам? чувствуя, как ее несут куда-то невысокие бирюзовые волны…

Адам неожиданно выпустил девушку, убрал ее руки, и она ошеломленно уставилась на него.

— Я… я не понимаю, — прошептала Рейна, не в силах отвести отнего взгляд. — Пожалуйста, Пьетро, я хочу…

Маркиз опустилруки и быстро отступил.

— Вы сами не знаете, чего хотите, — резко бросил он. — И не смотрите на меня такими умоляющими глазами! Именно так вы глядели на графа?!

И при виде ее исказившегося болью лица был готов откусить себе язык. Но поздно. Она потрясена его грубостью.

— Ради Бога, возвращайтесь поскорее к родителям! — почти прокричал он.

Рейна сглотнула слезы.

— Ненавижу вас! — завопила она по-английски и, вне себя от ярости, ударила Адама по лицу, а сама подобрала юбки и опрометью выбежала из комнаты.

Адам долго стоял, глядя вслед Рейне. Наконец он медленно повернулся и, слегка наклонив голову, направился к камину.

— Кажется, мы оба потерпели неудачу, mon ami[11]. Вкрадчивый голос графа снова вызвал в Адаме прилив неудержимого гнева. Но когда он обернулся, на лице играла лишь легкая усмешка.

— Вот как? — осторожно осведомился он. — Я видел, как эта маленькая английская сучка вылетела из комнаты, словно кролик из силка. Девчонку нужно проучить.

Адам сверхъестественным усилием воли удержался от того, чтобы не броситься на графа.

— Я недооценил ее, — признался он, небрежно смахивая пылинку с рукава. — Она слишком наивна. Сама невинность.

Хмурое лицо графа внезапно осветилось широкой улыбкой.

— Да, — задумчиво протянул он, — вы, кажется, правы. Холодная девственница.

— Нам обоим лучше держаться от нее подальше, — заявил Адам, с неприязнью отметив, что Эрве продолжает улыбаться. — В море полно другой рыбы. Я не собираюсь больше тратить время на эту.

— Верно, — двусмысленно согласился граф.

— И предлагаю вам сделать то же самое, — уже чуть резче добавил Адам.

Эрве наклонил голову набок.

— А мне кажется, вы все еще хотите эту дурочку, — выдохнул он и, направляясь к выходу, бросил через плечо: — Посмотрим, друг мой, посмотрим.

Глава 9

Средиземное море

Шебека скользила по волнам спокойного моря, подгоняемая южным ветром. Камал стянул через голову белую полотняную рубашку с широкими рукавами и швырнул ее ухмыляющемуся Али.

— Вы стали совсем бледным в дворцовых стенах, повелитель, — заметил тот. — Теперь солнце немного позолотит вам спину.

Камал пробормотал что-то, запрокинул голову и прикрыл глаза, чувствуя, как расслабляются мускулы в благодатном тепле. Да, долго он пробыл на берегу, погрязнув в мелочах и обязанностях, предписываемых бею оранскому.

Он открыл глаза, когда шебека рыскнула влево, и заметил по правому борту такое же судно. Третья шебека дрейфовала в заливе, в миле отсюда к северу.

— Видишь добычу? — крикнул он Дрозо, своему капитану.

— Пока нет, повелитель, — откликнулся Дрозо, настоящий исполин, выглядевший свирепым дикарем корсаром со своей черной бородой и разметавшимися по ветру волосами. Но, несмотря на зловещую внешность, Дрозо был одним из самых незлобивых людей, что казалось, по меньшей мере, странным для капитана алжирского капера, и именно по этой причине Камал выбрал его.

«Нет, сегодня мы занимаемся вовсе не каперством. Это настоящее пиратство», — безмолвно поправился Камал. Он вспомнил, в какую впал ярость, прочитав письмо матери из Неаполя. Пришлось встать с постели, чтобы все обдумать в тишине сада.

Одетый только в панталоны из белой шерсти он, бесшумно ступая босыми ногами, прошел через большой зал для приемов и оказался в саду. Глядя на яркий месяц, отбрасывающий желтоватые тени на каменные стены, Камал жадно вдохнул сладостный аромат гиацинтов, жасмина и роз. И хотя рядом не раздалось ни звука, мгновенно распознал чье-то присутствие.

— Кто здесь? — тихо спросил он.

— Старый человек, повелитель, всего лишь ничтожный старик. Но вы молоды и должны побольше спать.

— А тебе не спится, Хасан?

Камал повернулся к визирю, чьи волосы отливали серебром в лунном свете.

— Предаваясь сну, старик сокращает отпущенное ему время. Я предпочитаю наслаждаться каждым часом, повелитель, знать, что живу и дышу, хотя луна уже поднялась высоко на небе.

— Ты настоящий философ, — покачал головой Камал.

— А вы думаете о письме вашей матушки, — мягко заметил Хасан.

— Да, она пишет, что граф Клер не появился в Неаполе и нужно сделать все, чтобы выманить гадину из гнезда.

— Вряд ли это разумно, повелитель.

Камал расслышал упрек в мягком голосе визиря.

— Она просит меня возглавить набеги на одно-два судна графа. — Хасан промолчал, и Камал, словно убеждая себя, громко добавил: — Я обещал ей помочь отомстить. Посмотрим, сумеем ли мы выяснить время отплытия следующего корабля Парезе.

— Как пожелает повелитель, — спокойно ответил старик. Камал невольно опустил глаза.

— Мы задержим команду и привезем сюда, пока граф Клер не сделает следующего хода.

— И снова повторяю, это не самое мудрое решение. Уже через неделю граф Клер узнает, что берберские пираты захватили судно.

— Совершенно верно. — И начнет действовать. Скорее всего, повелитель, он даже явится сюда.

— В таком случае я схвачу его и задержу до возвращения матери.

Хасан задумчиво теребил лепестки розы.

— Месть женщины. Это ужасная вещь… кроме того, нам не всегда дано понять ее причины. — Ты говоришь загадками, Хасан.

— П ростите, повелитель. Ваша матушка пишет, что граф Клер не прибыл в Неаполь. Я этому не верю. Настоящий мужчина не позволит безнаказанно украсть то, что принадлежит ему.

— Однако его там нет.

— Значит, вместо него действует кто-то другой. Столь могущественный человек не сделает глупость и не поступит неосторожно. И не попадется в ловушку.

— По-твоему, моя мать в опасности?

— Нет, но и графу пока ничто не грозит. Возможно, капитан корабля, который вы собираетесь захватить, знает, что случилось с вашей матушкой двадцать пять лет назад. Измена и предательство долго не умирают.

— Как и жажда мести.

Хасан отвернулся, расправил плечи и сорвал красный бутон олеандра. Камал улыбнулся, наблюдая, с каким трепетом вдыхает визирь нежное благоухание.

— Женщины пахнут слаще, Хасан. Ты не настолько стар.

— О нет, повелитель, я слишком стар для женщин и их коварства. Никогда не понимал уловки женского разума, а их похоть заставляет меня дрожать от страха.

— Похоть? Порой мне кажется, что их сладострастие — сплошное притворство, предназначенное для того, чтобы сводить нас с ума и вынуждать плясать под свою дудку.

— Что еще остается женщине? Если у нее недостает умения вертеть мужчиной как хочет, она прожила жизнь зря… Я видел, как вожделение правит мужчиной, но никогда — женщиной. Мужчина ощущает желание, женщина использует его ради собственных целей.

— И это одинаково верно для мусульман и европейцев — осведомился Камал.

— Ваша кровь и европейское образование не позволяют вам обращаться с женщинами, как подобает истинному мусульманину. Вы находите женщин утомительными и скучными, а их мысли и разговоры — детскими. Но вы должны принимать их такими, какие они есть. Из Елены выйдет вполне приемлемая жена, а если она вам не угодит, можете просто развестись, как любой мусульманин на вашем месте.

— Это не так легко, Хасан, — вздохнул Камал. — Видишь ли, я не доверяю Елене.

— Доверять женщине? Для этого нужно быть последним глупцом. Какое отношение имеет доверие к детям? Женщина дает вам сыновей, но и только! Нет, повелитель, не следует доверять ни одной женщине… даже собственной матери.

Луна неожиданно скрылась за тучами, и Камал не разглядел выражения глаз старика. Послышались шаги, и за низкой оградой показались трое турецких солдат. Попрощавшись с Хасаном, Камал вернулся к дворцу.

— Повелитель! — вскричал Дрозо. — Впередсмотрящий обнаружил «Гелиотроп», корабль Парезе! Тяжело груженный!

«Гелиотроп» плыл из Вест-Индии с грузом сахара, рома и табака. Выхватив у Али сорочку, Камал оделся.

— Судно идет без сопровождения, Дрозо? — спросил он, застегивая широкий кожаный пояс.

— Да, повелитель! Ничего не стоит захватить его! «И капитан считает себя в безопасности от берберских пиратов», — подумал бей, становясь за штурвал. Паруса «Гелиотропа» раздувал ветер, и даже на расстоянии Камал видел, какая низкая осадка у судна.

— Помни, Дрозо, никого не убивать, — велел он. Камал готовился перехватить судно Парезе, выходящее в море, и поэтому взял с собой еще две шебеки.

Дрозо смотрел на молодого бея со смешанным чувством симпатии и сомнения. Подумать только, нарушить договор, захватить корабль и не уничтожить тех, кто может рассказать о преступлении!

— Мои люди будут только защищаться, повелитель, — поклонился он.


Сорделло, капитан «Гелиотропа», помчался на шканцы, заслышав крик первого помощника, мистера Диббса.

— Что там, Аллен?

— Не верю своим глазам, сэр, — прохрипел тот. — Берберские пираты, и кажется, гонятся за нами!

Сорделло взял лево руля. Две шебеки с черными алжирскими флагами скользили по направлению к ним.

— Иисусе, — пробормотал он себе под нос. — Это, должно быть, ошибка, Аллен. Какой-нибудь зеленый мальчишка-капитан. Марко, — закричал он юнге, — принеси из моего сундука бумаги на право прохода!

— Мы не сможем обогнать их, сэр, — заявил Аллен, пытаясь преодолеть страх, свинцовым комом свернувшийся в желудке.

— Я и не собираюсь это делать. Мы позволим им взойти на борт и предъявим бумаги. Никаких героических поступков, Аллен, и побыстрее поднимайте белый флаг. Мы слишком близко от дома, чтобы рисковать потерять корабль из-за этих дураков.

— Есть, капитан, — кивнул Аллен, передавая штурвал Сорделло.

Сорделло ничем не выдал своих чувств. Всего неделя как из Генуи и надо же такому случиться! Никогда за пять лет его пребывания в должности капитана такого не было! Корабли графа все очень хорошо знают.

«Неужели мы с командой закончим дни свои в алжирском рабстве?» — с ужасом подумал Сорделло, отгоняя воспоминание о жене Марии, о ее нежных улыбающихся губах и теплых руках.

Он взглянул на горизонт, где виднелся еще один итальянский корабль, плывущий без всякой опаски, огражденный договором. Обе шебеки, однако, устремились прямо к «Гелиотропу», явно не обращая внимания на другое торговое судно. Волосы на голове капитана встали дыбом.

Сорделло увидел на палубе шебеки настоящего великана с грубым лицом, обрамленным длинными черными волосами. Еще один человек, светловолосый и высокий, одетый в белые шерстяные шальвары и рубашку с широкими рукавами, стоявший за штурвалом, казалось, отдавал приказы. С десяток пиратов, вооруженных ятаганами, выстроились у поручня, готовые перепрыгнуть на борт «Гелиотропа». Сорделло ощутил, как корабль накренился, когда абордажные крючья впились в дерево. Он забрал у Марко разрешение на проход, приосанился и устремился на шканцы. Его матросы нервно переминались с ноги на ногу, с искаженными от страха лицами. Но Сорделло терпеливо выжидал, пока оба корабля сойдутся на абордаж.

Гигант что-то крикнул, и на палубу торгового судна посыпались пираты.

— Мы сдаемся! — прокричал Сорделло, когда один из них ринулся на него.

— Прочь руки, дурень! — велел Дрозо алжирцу.

Рядом с капитаном пиратов Сорделло чувствовал себя мощным младенцем. Тот широко расставил ноги и подбоченился.

— Ты капитан? — спросил он.

— Да — ответил Сорделло как можно хладнокровней.

— Тут какая-то ошибка. Мы связаны с вами договором. И всегда платим дань.

Дрозо пожал плечами:

— Об этом лучше сказать повелителю.

Он кивком показал на светловолосого мужчину в белой рубашке.

— Но со мной все бумаги!

— Покажи их повелителю, — коротко повторил Дрозо. — И вели своим людям не сопротивляться, тогда никто не пострадает. Почти все останутся на борту, чтобы привести судно в порт. Капитан, ты пойдешь со мной.

Повелитель? Какого дьявола нужно от него дею алжирскому? Или это один из его беев? Неужели граф не заплатил дань? Нет, эта мысль слишком ужасна!