Кэтрин Коултер - Дочь дьявола

— Камал…

— Что?

— Я принесла одеяла.

— Хорошо. В горах по ночам холодно. Они нам понадобятся.

Арабелла долго стояла, не шевелясь, пока глаза не привыкли к полумраку. Наконец она разглядела его силуэт. Камал лежал на спине, подложив руки под голову. Текли минуты, но Арабелла думала лишь о нем и сознавала, что лихорадочный стук сердца не унимается. Понимая, что Камал старается защитить ее от самой себя и собственных чувств, чувств, которые, как считал он, присущи ему одному, она все-таки снова окликнула:

— Камал?

— Что? — нетерпеливо, почти рассерженно отозвался он.

— Ты согреешь меня лучше одеял.

Почему она продолжает дразнить его, черт бы ее побрал!

Камал порывисто привстал, жалея, что не может отчетливо видеть ее лицо.

— Ложись и постарайся заснуть.

— Хорошо.

Она опустилась на меха, поближе к нему, так что он невольно прислушался к ее дыханию и, в конце концов, был вынужден повернуться на другой бок.

— Ты вправду любишь меня? — неожиданно спросила она.

— Нет, черт возьми! Я говорю всем своим женщинам именно то, что они хотят слышать!

Наступила гробовая тишина. Потом раздалось сдавленное рыдание. На щеке Камала задергалась жилка.

— Клянусь Аллахом, — процедил он, — ты решила окончательно лишить меня гордости?

— Нет, — прошептала она, всхлипнув.

— Прекрати плакать!

— Нет… не могу.

— Ты утверждала, что никогда не падаешь в обморок и не закатываешь истерик!

— Это не истерика! — выкрикнула она и заплакала еще громче.

Камал выпалил длинное арабское ругательство и рывком привлек ее к себе.

— Тише, родная, не плачь. Я не вынесу твоих слез. Он, сам не сознавая того, нежно погладил ее по голове и поцеловал в висок. Она слегка повернула голову, и его губы коснулись ее соленой щеки.

— Нет, любимая, — пробормотал он, прижимая ее к себе, — не плачь.

— Хорошо, — согласилась Арабелла, шмыгая носом. Камал улыбнулся, но тут же застыл, ощутив, как тонкие пальчики осторожно обводят контуры его лица.

— Камал, пожалуйста, люби меня.

— Но я не хочу делать тебе больно!

— Мое тело изнывает от одиночества.

Его рука словно сама собой скользнула в вырез халата и начала ласкать ее груди. Арабелла инстинктивно выгнулась и притянула его голову вниз. Прикосновение ее затвердевшего соска наполнило его исступленным желанием.

— Скажи мне, что делать. Я хочу подарить тебе такое же блаженство.

— Ощущать, как ты прижимаешься ко мне, слышать тихие стоны, пить твою сладость — большего наслаждения мне никто не может дать.

Но Арабелла не поверила и, чтобы доказать свою правоту, провела ладонью по его груди и животу. Камал шумно втянул в себя воздух, и Арабелла лукаво усмехнулась.

— Ты еще одет, — шепнула она, пытаясь развязать тесемку его шальвар. Камал тихо застонал и в мгновение ока сбросил с себя все, оставшись обнаженным. Ему казалось, что еще немного, и он потеряет рассудок. Она была такой теплой и нежной, что он затрепетал.

— Можно я тоже коснусь тебя? Тебе это понравится?

— Да, — с трудом выдавил он.

— Твое прекрасное тело… словно изваяно скульптором и так не похоже на мое.

— Благодарение Богу и Аллаху.

Но все шутки были тотчас забыты, когда ее пальцы сомкнулись вокруг его плоти, сначала нерешительно, потом, как только она почувствовала ответный трепет, все смелее. Камал снова застонал, поднимая бедра, и в самый последний момент схватил ее руку и отвел.

— Не спеши, иначе все слишком быстро кончится.

— Но мне совсем этого не хочется, — засмеялась Арабелла. Камал прижал ее к земле, раздвигая бедром стройные ноги.

— Вот как, миледи?

В эту минуту он понял, как безгранично ее доверие, как безоглядно отдается ему эта женщина, и, потершись щекой о камешек соска, положил руку ей на живот.

— Пожалуйста, поцелуй меня, — взмолилась Арабелла.

Камал поднял голову.

— Куда именно, дорогая? — И, приложив палец к разгоряченной щеке девушки, весело хмыкнул: — Кажется, твой нос опять покраснел?

— Хочу, чтобы ты целовал меня всю.

— В этом Арабелла, у нас всегда будет царить полнейшее согласие.

Его губы дразнили ее, терзали, соблазняли, пока ей не захотелось кричать и извиваться, чтобы освободиться от пульсирующего тепла внизу живота.

—Ты такая нежная и открытая, дорогая.

— Прошу тебя, Камал, — простонала она, вцепившись ему в волосы.

— Да, — выдохнул он.

Сейчас для Арабеллы не существовало ничего, кроме этого человека и наслаждения, которое он дарил ей. Она снова и снова умирала и возрождалась в его объятиях, парила в недосягаемой выси, издавая жалобные прерывистые крики, сливалась с возлюбленным в единое существо.

Потом они долго лежали молча, все еще соединенные, нежно, бережно целуя друг друга. Услышав свое имя из уст Камала, девушка пришла в себя и припала губами к его шее.

— Арабелла! Ты правду сказала?

— Да.

Камал на мгновение сжался, но Арабелла даже в темноте заметила, как блеснули его зубы в улыбке.

— А ты помнишь, что выкрикнула?

— Хочу… чтобы ты был еще… глубже. Камал стиснул ее так, что Арабелла взвизгнула.

— Я люблю тебя, — прошептала она и неожиданно поняла, что эти три простых слова сняли с ее плеч огромную тяжесть. — Люблю.

Камал, не выпуская Арабеллу, лег на спину, увлекая ее за собой.

— Я никогда не позволю вам забыть это, мадам, — сказал он, целуя ее.

— Камал, — спросила она немного погодя, наконец отдышавшись, — почему ты любишь меня?

— Потому что ты ведьма и околдовала меня. Арабелла долго молчала, прежде чем пробормотать:

— Знаешь, я не всегда бываю милой и славной.

— Верно, но зато никогда меня не утомляешь и не даешь скучать.

— Вот как.

Она прильнула к нему всем телом и с восторгом почувствовала, как его отвердевшая плоть упирается ей в живот.

— Я заставлю вас жестоко страдать, сэр, если честно не признаетесь во всем!

Его руки скользнули по ее волосам, опустились ниже, стали терзать бедра.

— Потому что ты так чертовски искренна, — выдохнул он. — И преданна.

Арабелла спрятала лицо у него на груди.

— Что нам теперь делать? — прерывисто прошептала она.

— Поговорим об этом утром, — предложил он, продолжая ласкать ее.

Камал положил кусочек лепешки в рот улыбающейся Арабеллы и чмокнул ее в кончик носа.

— Черствый!

— Если бы ты, дорогая, выпустила меня из своих объятий хотя бы на полчаса, я смог бы поохотиться.

Арабелла расстроено вздохнула и наморщила лоб.

— Нет, — решила она наконец, — предпочитаю обойтись без еды, чем без тебя.

— Бессовестная девчонка! Ты загонишь меня в гроб еще до того, как мне исполнится тридцать!

Арабелла широко улыбнулась.

— Теперь я настоящая женщина, — заявила она, чрезвычайно довольная собой. — Мне двадцать, Камал, и я уже считала себя холодной, безразличной к мужчинам и боялась, что никогда не найду человека, который заставит меня испытать такие… чудесные ощущения.

Камал наклонился и прижался губами к ее шее.

— Это не так чудесно, — хихикнула она, — но для начала неплохо!

Она бросилась ему на грудь и оба упали, причем Арабелла ухитрилась свалиться на Камала и чувственно потереться о него, нескрываемо наслаждаясь прикосновениями к его мускулистому телу.

— Как ты могла считать себя холодной? Арабелла подняла голову.

— Ну… до сих пор меня целовал лишь один мужчина, и мне это совсем не понравилось. Честно говоря, я пнула его в коленку.

— Уж лучше в коленку, чем туда, куда ты ударила меня.

— Прости, — прошептала она, — я так боялась и не помнила себя от гнева.

Камал осторожно откинул волосы у нее со лба и заправил волнистые прядки за маленькие ушки.

— Арабелла, ты поклянешься мне в верности?

Он спросил так серьезно, что девушка оцепенела, не находя ответа. Перед глазами вереницей пронеслись образы — ее родители, Адам, мать Камала.

— Но как я могу? — вскричала она, пытаясь отстраниться.

Камал удержал ее.

— Я не позволю тебе убежать, и не вздумай сопротивляться.

Арабелла успокоилась, но он понимал, что внешний мир грубо вторгся в их воздушный замок и от действительности не уйти.

— Я на все пойду, чтобы сберечь тебя, Арабелла.

Веришь?

— Но если ты отомстишь моим родителям, значит, ранишь меня.

— Знаю. Веришь, что я хочу положить конец этому безумию?

— А ты веришь, что мои родители невиновны?

Он судорожно сжал кулаки, но тут же обмяк и нежно погладил ее по спине.

— Если я смогу убедиться в их невиновности, то без сожаления обличу мать, как коварную лгунью.

Камал глубоко вздохнул, жалея, что они не могут отложить этот спор хотя бы на сутки, страстно поцеловал Арабеллу и отстранил ее. Покорность судьбе, так присущая мусульманам, леденила его сердце, мешая хладнокровно мыслить и действовать.

— Дьявол! — воскликнул он наконец, ударив кулаком по ладони, и поспешно поднялся. В глазах Арабеллы он увидел страх и нерешительность и, быстро опустившись на корточки, привлек ее к себе.

— Я люблю тебя и не желаю расставаться с тобой. И мы будем вместе, Арабелла, даю слово.

«Неужели стоит лишь захотеть, и все исполнится?» — вздохнула Арабелла, припав к любимому.

По взаимному безмолвному соглашению остаток дня они не возвращались к этому разговору. Камал отправился поохотиться и принес к ужину еще одного кролика. Они вместе искупались в маленьком озерке, с лихорадочной исступленной поспешностью наслаждаясь друг другом. А когда ночью, насытившиеся ласками, они лежали в шатре, Камал шепнул:

— Ты даришь мне столько радости.

— Да, — тихо ответила она, — ведь ты окутываешь меня солнечным сиянием.

— Ты не только колдунья, но еще и поэтесса, — пробормотал он и, распахнув халат, положил ладонь на ее плоский живот. Она такая маленькая и изящная!

Ему стало страшно при мысли о том, что когда-нибудь в ее утробе будет расти его ребенок.

— Ты сложена, как мать?

Он почти касался средоточия ее женственности, и желание вновь вспыхнуло в Арабелле с такой силой, что она сначала не поняла вопроса.

— Ты похожа на мать? — повторил он.

— Да… кажется.

— Она сильно мучилась, рожая твоего брата?

— Помню, как-то моя старая няня Бекки твердила матери, что той повезло с мужем. Во время родов отец не отходил от нее и помог брату появиться на свет. Но почему ты спрашиваешь?

— Не хочу, чтобы ты страдала из-за меня.

— Я уже тоскую по твоим ласкам, — выдохнула Арабелла, прижимаясь к нему.

Камал нерешительно улыбнулся, на миг отвлекшись от тяжелых мыслей.

— А ты знаешь, что меня специально обучали искусству любви?

— К-как это? — заикаясь, пробормотала Арабелла.

— Когда мне было тринадцать лет, опытная женщина, вероятно, твоя ровесница, дорогая, открыла мне тайны женского тела. — Его пальцы легко коснулись ее. — Вот тут, как она сказала, кроется женская сущность. Она наставляла меня, как гладить, ласкать этот бугорок пальцами и ртом, дарить любовнице наслаждение и сдерживать собственное желание, пока женщина не забьется в экстазе.

— Но… но все это кажется таким расчетливым, — ахнула Арабелла, потрясенная его словами.

— Тогда, вероятно, все так и было, — продолжал он, удовлетворенно улыбаясь: девушка судорожно повела бедрами, крепче прижимаясь к его пальцам.

— Она приводила мне других женщин и сама оставалась в спальне наблюдать, строго ли я следую ее наставлениям. Это немного выводило из себя и, конечно, расхолаживало. Помню, одна совсем молодая девушка, которая мне симпатизировала и, возможно, жалела, стала стонать и вздыхать едва ли не прежде, чем я начал ласкать ее. В тот раз я возомнил себя самым искусным любовником в мире, но Эйда, моя наставница, так хохотала, что без сил свалилась на подушки. Да, для тринадцатилетнего мальчика все это довольно тяжелое испытание.

— Если ты когда-нибудь хотя бы посмотришь на другую, — пригрозила она, стиснув его плечи, — я не… ах-х-х… не отвечаю… о Боже… за свои поступки!

До нее словно издалека донесся смех Камала: почти болезненные ощущения усиливались, терзая ее мучительными спазмами наслаждения. Она трепетала и, задыхаясь, молила о чем-то… пока Камал наконец не вошел в нее и не накрыл своим телом.

— Я люблю тебя, — прошептал он и медленно задвигался, то глубоко вонзаясь, то покидая ее, лаская снова и снова, и скоро она превратилась в сгусток жгучего желания.

Арабелла беспомощно стонала, изо всех сил прижимая к себе Камала. В эти мгновения на земле не осталось никого, кроме них и безграничной любви.

— Я не слышу смеха твоей наставницы, — прошептала Арабелла долгое время спустя.

— Господин!

Камал улыбнулся при виде склонившегося в низком поклоне Али и помог Арабелле спешиться. Несколько секунд она стояла неподвижно, оглядывая лагерь. Остатки сожженного шатра исчезли, и на его месте был разбит новый. Неподалеку сохла на солнышке львиная шкура. Арабелла бросила на Камала вопросительный взгляд, но тот ничего не заметил, занятый разговором с одним из солдат.