– Пожалуйста, отложи аппарат, – сказала она. – У нас гости, Дэвид.

– Тюльпаны необыкновенно красивы, – начал он, но не смог объяснить, выразить словами то, что так его увлекло.

– У нас гости, – повторила Нора. – Либо ты будешь все снимать и отсутствовать, либо возьмешь себе что-нибудь выпить и пойдешь общаться с людьми.

– Я взял бокал, – возразил он. – Никто и не замечает, что я фотографирую.

– Я замечаю. Это невежливо.

Они говорили тихо, и Нора не переставала улыбаться. Ее лицо было спокойно; она кивнула и помахала кому-то вдалеке. И все же Дэвид чувствовал исходящее от нее напряжение, подавленный гнев.

– Я так старалась, – сказала она. – Все устроила, приготовила еду, даже избавилась от ос. Мог бы и порадоваться вместе со мной.

– Ты сняла гнездо? Когда же? – спросил он, хватаясь за безопасную тему и удивленно разглядывая гладкие, чистые карнизы гаража.

– Вчера. – Она показала припухлость и красную точку на запястье. – Меня постоянно мучил страх – из-за вашей с Полом аллергии.

– Все очень красиво. – В порыве чувств Дэвид нежно поцеловал место укуса.

Она смотрела на него круглыми от изумления глазами, в них мелькнула радость, но затем она отняла руку:

– Дэвид! Бога ради, не здесь. Не сейчас.

– Эй, папа! – раздался голос Пола, и Дэвид закрутил головой, выискивая сына. – Мама, папа, смотрите! Вот я!

– Он на дереве! – ахнула Нора. Прикрыв глаза ладонью, она показала на дальнюю сторону газона. – Вон, наверху, почти посередине! Как он туда забрался?

– Наверное, залез по качелям. Эй! – Дэвид махнул рукой в ответ.

– Спускайся немедленно! – крикнула Нора. И ухватилась за рукав Дэвида: – Мне страшно!

– Он мальчишка, дорогая. Дети всегда лазают по деревьям. Ничего с ним не будет.

– Эй, мам! Пап! На помощь! – завопил Пол, родители в ужасе вскинули глаза, но Пол уже хохотал.

– Помнишь, он любил так делать в магазинах? – спросила Нора. – Когда еще только начинал разговаривать. Вдруг кричал: «На помощь!» – и все думали, что я похитительница детей.

– Один раз он и в больнице устроил такой же фокус, – подхватил Дэвид. – Помнишь?

Они вместе засмеялись. У Дэвида стало легко на душе.

– Убери фотоаппарат, – попросила Нора, коснувшись его руки.

– Конечно, сейчас, – сказал он и направился к гаражу.

Бри подошла к «майскому дереву» и потрогала ленточку густого пурпурного цвета. К ней потянулись другие гости. И вдруг – громкий треск, шорох листьев. Лента выскользнула из рук Бри, взметнувшихся вверх и схвативших воздух. Зловещая тишина – и отчаянный вскрик Норы. Оглянувшись, Дэвид успел увидеть, как Пол упал на спину, чуть подпрыгнув при ударе о землю. Ожерелье из морских лилий разорвалось, криноидеи раскатились по земле. Дэвид, расталкивая гостей, кинулся к сыну и рухнул подле него на колени. Темные глаза Пола расширились: он не мог вдохнуть и в ужасе схватил Дэвида за руку.

– Ничего, ничего. – Дэвид гладил лоб ребенка. – Ты упал с дерева и немножко задохнулся, вот и все. Дыши, мой мальчик, дыши. Все будет хорошо.

– Он цел? – Нора, не думая о коралловом шелке, тоже упала на колени рядом с сыном. – Пол, родной мой, как ты?

Пол хрипло вздохнул и закашлялся, на глазах у него выступили слезы.

– Руку больно, – просипел он, когда наконец смог говорить. Щеки побелели, на виске проступила тонкая голубая вена. Дэвид видел, что он изо всех сил старается не заплакать. – Очень больно.

– Какая рука болит? – с профессиональным спокойствием спросил Дэвид. – Можешь показать где?

Повреждена оказалась левая рука. Когда Дэвид осторожно поднял ее, поддерживая под локоть и запястье, Пол закричал от боли.

– Сломал? – простонала Нора.

– Точно не знаю, – ровным голосом ответил Дэвид, хотя почти не сомневался, что так и есть. Он бережно прижал руку Пола к своей груди. – Пол, сейчас я тебя подниму, отнесу в машину, и мы поедем ко мне в больницу. Покажу тебе, как делается рентген.

Он с величайшей осторожностью поднял мальчика. Гости расступились, пропуская их к машине. Дэвид уложил Пола на заднем сиденье, достал из багажника одеяло, накрыл и подоткнул со всех сторон.

– Я с вами! – Нора уже садилась вперед.

– А как же гости?

– Еды и вина полно. Как-нибудь справятся.

Нора, бывало, поддразнивала Дэвида насчет того, как медленно и педантично он вел машину по пустым улицам в ту ночь, когда родились их дети, – но он и сегодня не мог превысить скорость. Они миновали пожарище. Здание призывного пункта еще дымилось, к небу поднимались темные кружевные облачка.

– Такое ощущение, что мир рухнул, – тихо произнесла Нора.

– Нора, не сейчас. – Дэвид взглянул на Пола в зеркало заднего вида. Тот лежал смирно, не жалуясь, но бледные щеки были влажны от слез.

В отделении скорой помощи Дэвиду пришлось воспользоваться своим служебным положением, чтобы его сына сразу же приняли и сделали рентген. Он сам уложил мальчика в постель, посадил Нору читать ему сказки из книжки, которую та, не глядя, схватила в приемной, и пошел за снимками к рентгенологу. Забирая их, заметил, что пальцы дрожат, и решил просмотреть снимки у себя в кабинете. Чудный день, суббота – в коридорах царила непривычная тишина. Дверь кабинета хлопнула за его спиной, и Дэвид на мгновение оказался в темноте и замер, стараясь собраться с мыслями. Он знал, что стены выкрашены в светлый синезеленый цвет, а письменный стол завален бумагами. Что в шкафах со стеклянными дверцами на эмалированных подносах ровными рядами выложены хромированные инструменты. Но он ничего не видел и, даже приблизив ладонь к носу, не мог разглядеть собственной руки, только чувствовал ее.

Дэвид нащупал выключатель, легко надавил. Панель на стене поморгала и вспыхнула, обесцвечивая все вокруг. На ней висели негативы, которые он проявил неделю назад: фотографии вен человека, целая серия, где освещенность и контрастность постепенно и очень незначительно менялись от снимка к снимку. Дэвид был в восторге от точности, которой ему удалось достичь, к тому же полученные изображения больше напоминали не кровеносную систему, а нечто совершенно иное: ветвистую молнию, ударяющую в землю, текущие реки, зыбкую поверхность моря.

Руки по-прежнему заметно дрожали. Дэвид сделал несколько глубоких вдохов, затем снял негативы и вставил под зажимы рентгеновские снимки Пола. На них с призрачной четкостью проступили тонкие кости его сына, крепкие и вместе с тем деликатные. Дэвид провел кончиками пальцев по пронизанному светом изображению. Какие они красивые, эти косточки, непрозрачные, но все же светящиеся, будто слюдяные; сильные и хрупкие, как сплетенные ветви дерева. Казалось, они плывут в темноте его кабинета.

Переломы локтевой и лучевой кости были очевидны, но без осложнений. Главная опасность в том, что эти параллельные косточки при заживлении могут срастись.

Дэвид выключил свет, вышел из кабинета и зашагал по коридору, размышляя о чудесном мире человеческого тела. Много лет назад, в обувном магазине Моргантауна, пока отец примерял рабочие ботинки и, хмурясь, смотрел на цену, маленький Дэвид стоял на специальном рентгеновском аппарате, который просвечивал его ступни, превращая обычные пальцы в нечто загадочное, таинственное. Он зачарованно рассматривал палочки и колбочки этих смутных теней: своих пальцев, пяток.

Он не скоро понял, что тот момент был решающим. Существование других миров, невидимых, неизведанных, невообразимых, явилось для него откровением. С тех пор, глядя на бегущих оленей, взлетающих птиц, кроликов, выбегающих из кустов, и трепещущую листву, Дэвид жадно хотел одного: хоть на миг увидеть их насквозь. Он разглядывал и Джун, когда та лущила на крыльце горох или шелушила зерно, приоткрыв рот от усердия. Ведь она была такая же, как он, но не совсем, и в том, что их отличало, крылась великая тайна.

Его сестра; девочка, которая любила ветер, смеялась, подставляя лицо солнцу, и не боялась змей. В двенадцать лет она умерла и сейчас была лишь воспоминанием о любви – ничем, только костями.

А его дочь, шести лет, ходила по этой земле, но он не знал ее.

Он вернулся в отделение скорой помощи. Нора держала Пола на коленях, хотя для этого он уже был немного великоват, его голова неловко лежала на плече матери. Поврежденная рука дрожала мелкой дрожью, характерной для травм.

– Перелом? – фазу спросила Нора.

– Боюсь, что да, – ответил Дэвид. – Вот, посмотри.

Он разместил снимки на световом столе и показал темные линии переломов.

– Кость в горле, говорят люди, кожа да кости. Или: костей не соберешь. А ведь кости живые. Они растут и сами себя лечат; сломавшись, срастаются.

– А я-то беспокоилась из-за пчел… – Нора помогла мужу перенести Пола на смотровой стол. – В смысле, ос. От них избавилась, а тут такое.

– Это несчастный случай. В жизни всякое бывает.

– Знаю! – воскликнула она, чуть не плача. – В том-то вся и беда.

Дэвид не ответил. Он достал все необходимое и полностью сосредоточился на наложении гипса. Ему давно не приходилось этим заниматься – он фиксировал кость, а прочее оставлял медсестре, – и сейчас обнаружил, что это занятие его успокаивает. Повязка на детской ручке становилась все больше и больше, ее ракушечная белизна влекла, словно чистый лист бумаги. Через несколько дней она станет тускло-серой, покроется разноцветными пятнами. Пройдет три месяца, – сказал Дэвид, – и тебе его снимут.

– Это же почти все лето, – ужаснулась Нора.

– А как же малая лига? – спросил Пол. – И плавание?

– Никакого бейсбола, – строго ответил Дэвид, – и никакого плавания. Увы.

– Но мы с Джейсоном должны играть в малой лиге.

– Увы, – повторил Дэвид, и мальчик разразился слезами.

– Ты говорил, ничего не случится, – жалобно произнесла Нора, – а теперь у него сломана рука. Раз – и все. А если бы шея? Или спина?

Дэвид так беспокоился о сыне, что его охватила невообразимая усталость – и злость на жену.

– Но это всего лишь рука. Так что успокойся, хорошо? Успокойся, Нора.

Пол притих, внимательно прислушиваясь к изменившемуся тону разговора родителей. Интересно, думал Дэвид, что запомнит Пол о сегодняшнем дне? Представляя сына в том неясном будущем, где мирная демонстрация заканчивается для человека пулей в шее, Дэвид, как и Нора, испытывал страх. Она права: все может случиться.

– Прости меня, папа, – чуть слышно прошептал Пол, – я не хотел испортить твои фотографии.

Дэвид, после секундного замешательства, вспомнил, как накричал на Пола, когда в темной комнате зажегся свет, и как Пол застыл на пороге, не отнимая руки от выключателя и боясь пошевелиться от страха.

– Что ты, что ты, сынок, я совсем не сержусь. – Он коснулся головы Пола, новенького жесткого ежика его волос, погладил по щеке. – При чем тут фотографии? Я просто очень устал. Понимаешь?

Пол молча возил пальцем по кромке гипса.

– Я вовсе не сердился, сынок, – добавил Дэвид.

– А можно послушать в стетоскоп?

– Конечно. – Дэвид сунул черные наконечники в уши Пола и, присев на корточки, приложил холодный металлический диск к своей груди.

Краем глаза он видел, что Нора наблюдает за ними. Здесь, вдали от суеты праздника, сразу стало заметно, что она несет свою печаль, будто черный камень, зажатый в руке. Ему очень хотелось ее утешить, но он не находил слов. Как жаль, что не придумали рентгена для человеческих сердец. Просветить бы всевидящими лучами сердце Норы, его сердце.

– Я хотел бы сделать тебя счастливее, – почти прошептал он. – Чем-то тебе помочь.

– Не стоит беспокоиться, – сказала она. – Во всяком случае, обо мне.

– Не стоит? – Дэвид сделал глубокий вдох, чтобы Пол мог услышать шум воздуха в легких.

– Нет. Я вчера поступила на работу.

– На работу?

– Да. Нашла хорошее место. – И она рассказала о туристическом бюро и о том, что будет уходить по утрам и возвращаться как раз вовремя, чтобы забрать Пола из школы. Нора говорила, а Дэвиду казалось, будто она улетает от него все дальше и дальше. – Я сходила с ума, – прибавила Нора с удивившей его яростью. – Совершенно сходила с ума от такого количества свободного времени. Работа пойдет мне на пользу.

– Хорошо, – ответил он. – Хорошо. Раз ты хочешь работать, конечно. – Он пощекотал сына и достал отоскоп: – На-ка, проверь мне уши. Погляди – птичка случайно не залетела?

Пол засмеялся. Холодный металл скользнул по мочке уха Дэвида.

– Я знала, что ты будешь недоволен, – сказала Нора.