Нежно-карие лучезарные глаза лорда Ставертона засияли еще больше. Анни не могла не улыбнуться ему в ответ. Ее сердце от такого решения буквально воспарило над залом. Вот он, хороший человек, и она будет ему замечательной женой. Все остальные желания показались ей опиумным бредом.

Анни решила, что всегда будет помнить, что начала жизнь с лордом Ставертоном в доме Гайда, в красной приемной.

Каро решила, что всегда будет помнить, что лорд Генри Блейксли закончил ее жизнь, как ей казалось, в красной приемной дома Гайда. Девушка даже не заметила, как он подошел, что показалось ей символичным. Прежде лорд Генри Блейксли никогда не уделял ей особого внимания, почти все время проводя с леди Луизой Кирклэнд, которая всегда отсутствовала, когда лорд Генри Блейксли неуместно присутствовал. Да, именно неуместно. В манере лорда Генри было что-то откровенно странное: он был слишком внимателен и стоял слишком близко.

Не без причины Каро подозревала, что в этом виновна ее мать.

– Добрый вечер, леди Каролина. – Лорд Генри встал так, что его ботинок касался подола ее платья. Это было обворожительно неделикатно. В толпе она не могла пошевелиться, а мама и Анни были слишком заняты, хлопоча вокруг лорда Ставертона, и не замечали, что лорд Генри начал оттеснять Каро в соседнюю, желтую, гостиную.

– Добрый вечер, лорд Генри. Леди Луиза и леди Джордан сегодня с вами? – Это было слишком откровенно, но и его ботинок, который теперь забрался к ней под юбки, почти скрывшись под белым муслином, тоже вел себя слишком откровенно.

– Нет, – ответил он, улыбнувшись. Улыбка лорда Генри была как у акулы. Смешно, но прежде она этого не замечала. – Сегодня я здесь один, как бы на правах хозяина.

– Да, а как ваш отец?

– Прячется в шкафу, как я помню. – Сказав это, Блейксли широко улыбнулся. Зубы у него были очень красивые.

– Он не любит подобные собрания? – Она попыталась сделать шаг назад, от усердия упершись локтем ему в ребра. Казалось несправедливым, что Блейксли уводил ее в желтую гостиную без каких-либо усилий. Уже через мгновение Каро потеряла мать и Анни из вида.

Но в следующую минуту она заметила Луизу Кирклэнд и Амелию Кавершем. Они стояли у камина гостиной с изумленным видом, словно две античные статуи, и совершенно сливались с дамасским шелком необычайно бледного тона, которым была отделана комната. Каро также не сомневалась, что она гораздо лучше смотрелась бы в более живых тонах красной приемной.

– Конечно, – ответил Блейксли. – Думаю, никакой мужчина не любит. Эти мероприятия для женщин, не так ли?

– Тогда почему мужчины их посещают? – удивилась она.

– Почему? Да ради женщин, – усмехнулся Блейксли.

– А мужчины готовы на все ради женщины? – спросила Каро, пока Блейксли продолжал манипулировать ею, уводя к месту напротив камина и двух бледных статуй, которые не сводили с нее глаз.

– Конечно, – ответил он тихо.

Его золотые кудри засияли в свете канделябров. Желтый шелк гостиной не только выгодно оттенял Луизу и Амелию, он еще творил чудеса с Блейксли. Каро прежде не замечала, какие у него нежно-голубые глаза и какая светлая и чистая кожа.

– Так говорят мужчины, – решила она, оставив надежду когда-либо вернуться в красную приемную.

Гости продолжали прибывать, а она безнадежно была разлучена с матерью и Анни. Возможно, настало время попрактиковаться в мастерстве, как откровенно говорила мама. Лорд Генри казался подходящим кандидатом, и она могла безбоязненно обижать его: Блейксли был известен своей толстокожестью.

– Но когда доходит до дела? Когда надо выполнить задачу?

– Во имя Бога и отечества? – криво улыбнулся он.

– Именно. Во имя Бога и отечества они на все готовы. Не сомневаюсь. Но что мужчина постарается сделать ради женщины?

– Леди Каролина, вы меня интригуете, – проговорил он, пристально разглядывая ее. Она вовсе не была уверена, что ей это нравится. С другой стороны, она не могла утверждать, что это ей неприятно. – Давайте проверим?

Это напомнило ей то, что говорила мама раньше.

– Скажите, лорд Генри, мужчины любят, когда их испытывают?

– Сказал бы, что это зависит от испытания.

– Что означает, это зависит от женщины?

– Если хотите, да. – Он глядел на нее своими светлыми голубыми, словно чистое зимнее небо, глазами.

– Нет, лорд Генри, в этом все дело. Хочу, чтобы это сказали вы.

– Да, – хрипло прошептал он. – Это зависит от женщины.

У нее по спине пробежали мурашки. Она совершенно не сомневалась, что мурашки были непременным условием близкого присутствия акулы.

– Спросите меня, Каро, – молил он. – Испытайте меня.

– Как испытать вас, милорд?

– Что вы хотите? Чего бы вам хотелось иметь? – В его голубых глазах блеснуло понимание, и ей это понравилось. – Спросите меня, Каро. Позвольте испытать мне себя ради вас. – Господи, как права была мама! – Скажите, – настаивал он.

Она не знала, что овладело ею. Она не понимала, откуда взялись слова, и совершенно не знала, почему завела этот разговор с лордом Генри.

– Хочу жемчужное ожерелье, – проговорила она, глядя ему в лицо. Она позволила словам повиснуть между ними, видела удовлетворение в его глазах, слышала, как он выдохнул с облегчением. Она только не заметила в его глазах удивления. – Вы готовы подарить мне ожерелье?

– С превеликим удовольствием готов подарить его. – Он поднял руку, щелкнул пальцами, и в дальнем конце большой комнаты появился лакей с серебряным подносом, который он нес, высоко подняв над головой. Толпа не сразу расступилась перед ним, и голоса затихли. Но лакей очень долго приближался к лорду Генри, пока наконец не опустил перед четвертым сыном герцога Гайда серебряный поднос, на котором рассыпалось длинное жемчужное ожерелье. – Это вам нравится? – спросил Блейксли.

– Очень, – прошептала Каро, склонив голову под всеобщими взорами.

– Это именно то, что надо, Каро, – тихо произнес Блейксли в ответ.

– Не знаю, как мне быть.

– Возьмите ожерелье, – подбодрил он ее, не обращая внимания на людей в гостиной, взирающих на нее с большим любопытством. – Теперь ваша очередь, и это правильно.

– Лорд Генри, не думаю, что мне стоит доверять вашим советам.

Блейксли тихо рассмеялся и сказал:

– Вы правы, но в этой ситуации вы можете мне доверять. Возьмите ожерелье или лучше позвольте мне надеть его на вас.

– Я не могу. – Она почувствовала, как зарделись ее щеки.

– Из-за Эшдона? Примите его ради лорда Эшдона.

Неужели весь мир знал о ее договоренности с лордом Эшдоном?

– Почему? – спросила она, уставившись на него, ища обман, но заметив только любопытство в его глазах.

– Наденьте мой жемчуг, и посмотрим, что сделает Эшдон. Именно так надо вести игру.

– Это очень грубая игра.

Рассмеявшись, Блейксли взял ожерелье с подноса и аккуратно надел его ей на шею.

– Ну вот, Каро. Это очень грубая игра, но вы же хотите победить, не так ли?

Она очень хотела победить.


– Совершенно определенно, она это сделала, – резко произнес Даттон. – Анни Уоррен отказала мне. При такой помощи ты никогда не получишь от меня жемчужное ожерелье.

Эшдон и Кэлборн только что прибыли и все еще стояли в голубой приемной, столкнувшись с Даттоном прямо на пороге.

– У вас есть жемчужное ожерелье для меня? – спросил Эшдон тихо, когда они пробирались через толпу гостей в голубой приемной.

Эшдон не увидел Каро, только леди Дэлби, – она разговаривала с миссис Уоррен и лордом Ставертоном очень увлеченно. Казалось, что дело обстояло не очень хорошо, по крайней мере, для Даттона. Что бы они ни обсуждали, лорд Ставертон выглядел очень довольным.

– Если честно, то да, – огрызнулся Даттон. – Но я не собираюсь отдавать его вам, чтобы вы швырнули его Каролине Тревелиан. Не теперь, когда дела с миссис Уоррен полностью расстроились.

– У вас есть ожерелье? – повторил вопрос Эшдон.

– Да, ожерелье до самой талии.

– Где вы его взяли? – поинтересовался Кэлборн.

– Вы тоже в этом участвуете, ваша светлость? – нахмурился Даттон. – Не ожидал, что у нас образовался клуб.

– Где? – настаивал Эшдон.

– Если хотите знать, сегодня я продал своего чистокровного Хайстепа маркизу Мелверлею. Он заплатил мне деньгами и жемчугом.

– Нет, – сказал потрясенный Кэлборн. – Вы не сделали этого. Зачем было продавать Хайстепа? Он же главный в вашем скаковом табуне.

Даттон пожал плечами.

– Я давно собирался продать Хайстепа, потому что положил глаз на жеребенка Роксаны. Внезапная нужда в жемчуге, желание Мелверлея иметь Хайстепа, в общем, все как-то сошлось. Очень жаль, что ты не смог удержаться, Эшдон. Это жемчужное ожерелье прожигает дыру у меня в кармане. Поскольку леди Каролина хочет жемчуг, почему бы мне не преподнести его ей?

– Мы же договорились, – выпалил Эшдон. – Это была ваша идея.

– Да, но не все идеи реализуются, – ответил Даттон. – Миссис Уоррен стала меня остерегаться. Не понимаю, что я в ней нашел. А леди Каролина, она прекрасная девушка, такая свежая, такая невинная.

– Держитесь от нее подальше, – выдохнул Эшдон.

– Если бы у вас было жемчужное ожерелье, вы могли бы удержать меня с его помощью. Но какая жалость – у вас его нет.

– Я выиграю его у вас, – сказал Эшдон.

– Разумно ли это? – спросил Даттон. – Кажется, все ваши неприятности из-за того, что вы плохой игрок. Кроме того, что есть у вас, чего бы хотелось мне?

В этом заключалась вся проблема. В тот момент именно из-за неудач за игорным столом у него ничего не было. Было бы побольше времени, Эшдон мог бы выиграть достаточно денег, чтобы купить и Хайстепа, и жемчуг. Но у него не было ни времени, ни, что еще хуже, жемчужного ожерелья. А у Даттона было. Плохо и то, что Даттон обвинял его в неудаче с миссис Уоррен и готов был отомстить с помощью ничего не подозревающей Каро.

– Вы знаете, что Каролина Тревелиан вам не нужна, – напал Эшдон. – Всего несколько часов тому назад вы сгорали от любви к Анни Уоррен.

– Я непостоянен, – мрачно сообщил Даттон. – А теперь, простите, я собираюсь надеть это жемчужное ожерелье на тонкую шею Каро.

– Если она его примет, – сухо произнес Эшдон. Несомненно, Каролина неравнодушна к нему. Она попросила жемчужное ожерелье у него, а не у всего Лондона.

– Если? Эшдон, вы совершенно не знаете женщин, – усмехнулся Даттон, пробираясь через толпу, вероятно, в поисках Каро.

– Знаете, может случиться, что он окажется прав, – сказал Кэлборн.

– Благодарю, – промямлил Эш, тоже пробираясь через толпу за Даттоном, полный решимости отыскать Каро, – в жемчужном ожерелье или без него. Он никогда не доверял Даттону. Он лучше будет играть до умопомрачения ради нитки жемчуга. Если дела пойдут так, как сегодня, он сможет купить ожерелье через неделю. Глядя на спину Даттона, он вдруг подумал, что неделя – слишком долгий срок.

– Вы знаете, – произнес Кэл, поспешая за ним, кивая вежливо матушкам у стены, их незамужним цыплятам, жмущимся друг к дружке и улыбающимся ему, затаив дыхание, – что после того, как она приняла решение стать куртизанкой, каждый мужчина, способный заплатить назначенную цену, может стать тем, кто…

– Да, верно, – перебил его Эшдон. Он просто этому не верил, вот и все. Он не верил, что Каро хочет быть куртизанкой, что бы она ни говорила. Вернее, что она хотела быть куртизанкой с кем-то, кроме него. Было что-то обнадеживающее в том, как она загоралась, когда он смотрел на нее, как она отдавалась его поцелую. Все это свидетельствовало о другом.

Конечно, вполне возможно, что любая куртизанка умела заставить мужчину верить, что он особенный. Но верно и то, что Каро не была опытной куртизанкой. Она вообще не имела опыта ни в чем, если только издевательство над ним можно было считать опытом.

– Вы ее хотите, не так ли? – спросил Кэл.

– Это же очевидно.

– Почему вы ее хотите?

– Опять же, – огрызнулся Эш, – совершенно очевидно.

Кэлборн кивнул и что-то пробубнил себе под нос.

– Скажите, Кэл, куда подевался Даттон? Вы его видите?

– Кажется, он направился в желтую гостиную. Там что-то происходит. Вы слышите?

– Да, слышу.

Они потеряли Даттона из виду, когда он скрылся в этой комнате, и теперь там послышался шум, докатившийся до них. Сочетание двух событий не произвело на них радостного впечатления.

– Эшдон, вы уверены, что хотите ее? – спросил Кэлборн. – Вне зависимости от метода ее завоевания и результата?

– Это не так важно, Кэл. Мне не надо сражаться с драконами во имя ее, это точно. Она всего лишь женщина, женщина, у которой есть цена.

Говоря это, он почувствовал, как у него свело желудок.

– Женщина, у которой есть цена, – тихо повторил Кэл. – И согласно голосам из желтой гостиной женщина, получившая свою цену.