Разия Захир - Дочь куртизанки

— Здравствуйте, гошпожа!

Суман закрыла рукой рот, чтобы удержать рвущийся крик. Но голос пропал сам собой. Джоши во все глаза глядел на нее, на ее ситцевое сари, на руки, шею без единого украшения. Раньше он видел Суман в шелковых бенаресских сари, увешанную драгоценностями.

— Джоши!

Джоши тяжел вздохнул, поднял палец к небу и стал рассказывать: «Случилось несчастье. Коляска рикши попала под грузовик. Сестра умерла в больнице. Он был без памяти. Доктор отрезал ему ногу. Сестру похоронило “Общество милосердия”».

Суман молчала.

— Где же ты живешь теперь? — с трудом проговорила она: слишком долго длилось молчание.

— Тут и живу, — ответил он.

Суман посмотрела внимательно и увидела, что книжонки и газеты разложены на половике, под ним была еще ветхая дерюжка, а сам Джоши сидел на каком-то подобии подушки в грязной и рваной наволочке. Рядом стояла корзинка, в ней — стакан и кувшин и какие-то тряпки, а сверху несколько книжек.

— А кормишься? Кто готовит тебе еду?

— Бог милостив, — ответил он.

Мину играла во дворе. Она захлопала в ладоши, как только в ворота вошла Суман. Потом заметила прыгавшего с костылем Джоши и испуганно прижалась к ней.

Джоши жадно, большими кусками ел кукурузные лепешки, а сидевшая на кровати Мину не отрываясь смотрела на него. Суман присела на пол рядом с Джоши, оперлась спиной о кровать, поставила локти на колени, положила на ладони подбородок и задумалась. Это тот мальчишка, о котором она думала так часто. Она еще хотела, чтобы у нее был такой брат. Как давно это было. А теперь ей хотелось бы, чтобы он был ее братом? Как быстро бегали эти ноги! Как ловко он забрасывал газеты в двери и окна. «Газеты, газеты, газеты!» Она взглянула на искалеченные ноги Джоши, на костыль, который он прислонил к стене, потом перевела взгляд на руки… Он ел быстро, не пережевывая, жадно заглатывая лепешки большими кусками. Когда он ел в последний раз?

Мину вздрогнула и бросилась к ней.

— Мама, кто-то заглянул в окно и убежал!

Джоши встал и посмотрел в окно. Через решетку ничего нельзя было разглядеть. Он взял костыль и запрыгал к двери. Он видел, как человек метнулся за ворота. Это был чужой: собаки злобно залаяли.

Когда Мину уснула, Джоши молча стал укладываться на коврик, постланный около кровати, потом передумал, подтащил его к самой двери, костыль прислонил к занавеске, положил на коврик подушку, согнул здоровую ногу и свернулся в калачик.

Через несколько минут он стал похрапывать. Мину тоже спала крепким сном.

Суман не могла уснуть. Она долго ворочалась. Несколько дней она учит пению Нафис и до сих пор не может придумать, как начать этот разговор. Высказать все сразу нельзя, но нельзя же и бесконечно откладывать.

Джавид приходил к ним, и в последнее время его визиты становятся даже чаще. Если не решиться, весь ее план пойдет насмарку. Юсуф, чтобы не поступиться гордостью, готов расплачиваться кровью своего сердца. Бесполезно надеяться на его помощь. Доктор Рафик еще раньше заявил, что Нафис не стоит их сочувствия. Все поведение матери Нафис говорило о том, что она поклоняется лишь одному богу — деньгам. А ей, Суман, больше всех надо. Сумасшедшая, чего мешается в чужие дела? Чужие?! Юсуф чужой? Нет, и еще раз нет. Он ее самый близкий друг. К чьей еще помощи прибегает она в трудную минуту? Неужели у нее и в самом деле нет никого, кроме Юсуфа?

За решеткой окна, в темноте, заплясал огромный вопросительный знак, потом он обратился в перевернутую танпуру, и из ее деки выглянул Салман: «Привет, Суман».

Он пододвинул к Суман маленькую расписную тарелочку с золотой каемкой. На ней лежал сочный оранжево-красный абрикос. Он улыбнулся и сказал ей:

«Как хорошо сшита ваша блузка — просто и аккуратно. Вот с такой меркой я подхожу к жизни».

Суман протянула руку, чтобы взять абрикос. Ее рука коснулась пушистых вьющихся волос Мину. Салман исчез…

Суман встала с постели, оделась и больше не ложилась.

Сколько мужчин ей пришлось видеть за свою еще короткую жизнь! Одни ей нравились, других она не замечала, третьих было по-человечески жаль, на некоторых она была зла и лишь немногих уважала. Приходилось презирать и даже ненавидеть… А вот ее отношение к Салману нельзя было определить каким-нибудь одним из всех этих слов. Тут что-то совсем новое. И дело даже не в том, что хочется всегда видеть его. Слышать его голос, говорить с ним, просто молча сидеть рядом.

Какая она дура! Салман — юноша из знатной семьи, око и светоч благородного и высокого дома, а она — дочь «подруги богатых мужчин»… Она хороша для того, чтобы с ней позабавиться, отдохнуть от житейских забот. И все.

Суман возмутилась.

Нет! Она никому не позволит забавляться собою. Мать была такой, да. Она — нет! Но кому она нужна иначе! Но кто согласится жениться на ней? Никто никогда не назовет ее женой, матерью… Ну и пусть, можно прожить и одной… Н-е-е-т! В таком огромном мире трудно быть одной, вечно, вечно одной…

И Салман не мог уснуть.

С вечера собирался дождь. Все перешли с открытой веранды под крышу и легли спать под вентиляторами. Но он остался на веранде, напротив комнаты Нафис.

Он все ворочался с боку на бок, слушая, как в доме монотонно шумит большой вентилятор. Было не так уж жарко, ветерок приносил прохладу, но Салман никак не мог уснуть.

События последних дней не давали покоя. Похоже, что свадьба Юсуфа и Нафис расстроилась, и теперь окончательно. Он сделал все, чтобы примирить их, пускался на разные хитрости. Но сам Юсуф и пальцем не пошевелил, чтобы приблизить свадьбу, а Нафис тем более. Да и что она могла сделать? А все тетушка, вставшая как скала. Что извлекла Нафис из учебы в колледже? Умение подобрать блузку к сари и оттенок губной помады к костюму, больше ничего.

Он начинал злиться и на Юсуфа.

Какая польза от его добродетели? Почему он прямо не скажет им, Нафис и матери: не тяните! Решайте наконец или давайте распрощаемся. И все решилось бы в считанные минуты. Обличать империалистов на митингах — это у него здорово получается, а потребовать к ответу ничтожную девчонку, забавляющуюся его собственной жизнью, он не может. Эх!

А ты сам?

Ну, он совсем другое дело. Еще ни одна девушка не понравилась ему настолько, чтобы думать о ней одной. Нет такой. А может, с недавнего времени одна все-таки нравится ему больше других?..

Луна зашла, небо заволокло тучами, и на землю гулко падали редкие капли. Им аккомпанировал сверчок, забавно, будто играл на саранги. Когда стремительным порывом налетал ветер, с деревьев шумно частил настоящий дождь. Но ветер стихал, и снова доносилось только мерное, монотонное капанье и временами заглушающий его шум большого вентилятора на внутренней веранде.

Салман взял сложенную в ногах шаль Нафис, которую она положила, чтобы он мог укрыться, если станет холодно. Во время барсата легко простудиться. Нафис — заботливая сестренка! Какой хорошей женой могла бы она стать умному человеку… Но кто ей поможет? Здесь все будто сговорились, чтобы испортить и погубить ее.

И снова он рассердился на Юсуфа.

Утром он обязательно пойдет к нему и сам все объяснит. Ну возьмись, наконец, за ум, скажет он. Подумай о своем благе и помоги выпутаться из беды Нафис. Иначе какой-нибудь богатей с туго набитым кошельком вскружит ей голову, наденет ей на палец золотое кольцо, а ведь краску стыда она сумеет скрыть под румянами. Или какой-нибудь затянутый в сюртук чиновник, возомнивший себя чуть ли не раджой, какой-нибудь Джавид…

Да, со времени поездки в Найниталь этот человек как пиявка присосался к их дому, не оставляет ее ни на один день. Только и разговоров, что о его бунгало, его машине, его будущем. И никому в голову не придет поинтересоваться: дражайший, поместье твое давно отобрали, жалованья всего четыреста рупий, так откуда же у тебя берутся доходы на такой шик? Какой тут может быть разговор о жалованье? На днях дядюшка говорил, что Джавид с его помощью пытается получить лицензию на экспорт сахара и заработать на этом…

Он со злостью плюнул. Заработать! Украсть, награбить. И как такой человек мог втереться в эту семью? Взять бы Юсуфу и поговорить откровенно с Нафис. Но вряд ли у них получится такой разговор. А может быть, он любит Суман, а не Нафис? И Суман, конечно, любит его. Перед тем как прийти к ним, они с Юсуфом были в ресторане; Юсуф и ее превратит в рассудительного философа.

Он потянул шаль, расправляя ее, и укрылся до самого подбородка. От шали повеяло ароматом духов. Розовое сари, стыдливый взгляд, робкая улыбка… Сари с бантами из лент, на голове венок из только что распустившегося жасмина… малыш, шепчущий что-то у нее на руках, и губы, целующие его головку, — женщина с ее жизнью и ее радостями…

Он отбросил шаль, снял со спинки стула домашний халат, надел, завязал пояс, прислонившись спиной к стене, закурил и стал смотреть в сад. В столовой большие стенные часы пробили два часа.

На улице за углом разворачивалась машина, и яркий свет фар упал на гранатовое дерево у гаража. Из темноты вынырнула нависшая над верандой ветвь, вся усыпанная цветами, и тут же снова растворилась во мраке.

Машина медленно пробиралась переулком, свет от фар танцевал в темноте, а в ярком свете в танце плыла Суман… Вот она широко раскрытыми глазами взглянула на небо и улыбнулась…

Салман потер рукой глаза и глубоко затянулся сигаретой. С сигареты упала искра и, сделав несколько зигзагов в воздухе, исчезла в темноте.

Салман прислушался. Ему показалось, что он не один бодрствует в ночи. Прерывающийся шепот доносился от гранатового дерева у гаража. Он спрятал руку с сигаретой за спину, на цыпочках спустился по ступенькам и обошел веранду.

Мужской голос нетерпеливо доказывал:

— Я принесу лекарство, но зато ты должна уступить мне в этом. Поняла?

Послышались приглушенные рыдания женщины.

— Я все сделаю по-твоему. Но что теперь будет со мной? Кому я нужна такая?

— Я же говорю тебе, что принесу лекарство. Чего ты ноешь раньше времени?

— А если оно не поможет?

— Ну почему не поможет! Дело проверенное. Разве я врал тебе когда-нибудь? Если я тебе что-нибудь обещал, то всегда выполнял обещанное. Можешь положиться на меня.

— Я и так во всем полагалась на тебя, но ты тащишь меня в пропасть… — И женщина снова зарыдала.

— Будешь много болтать, придется тебя проучить, — пригрозил мужчина. — А теперь ступай, уже поздно. Я и так еле добрался до вас по этим закоулкам.

Женщина продолжала всхлипывать.

— Иди или я вообще останусь в стороне и тебе придется расхлебывать все одной. — Мужчина говорил теперь громко, жестким, угрожающим тоном.

Они подошли к воротам. Скрипнула калитка. Потом донесся шум заработавшего мотора.

Салман долго стоял неподвижно. Он узнал оба голоса.

Он вернулся на веранду, надел башмаки, сел в кресло и закурил еще одну сигарету. Часы пробили три раза. В мертвой тишине звучала лишь песнь сверчка да шум вентилятора.

Государственный магазин № 255 по торговле нормированными продуктами помещался в каменном доме недалеко от полицейского участка. Над входом была приколочена грязная, издали даже незаметная вывеска. На террасе стояли огромные рычажные весы, в углу — стол и несколько стульев. На столе — конторская книга, квитанционные книжки и чернильный прибор, покрытый толстым слоем пыли. На оштукатуренной стене с проступившими от сырости пятнами был прибит календарь, с которого улыбался пандит[28] Джавахарлал Неру и маулана[29] Азад. На другой стене висел огромный цветной портрет обворожительной и модной Наутан, звезды экрана с огромными серьгами в ушах.

Со всех сторон к магазину стекались узенькие, как щели, улочки и одна пошире, начинавшаяся у Христианского колледжа.

Юсуф сидел за столом на веранде. Ему поручили вести учет проданных продуктов. Взвешивал и отпускал Гирдхарилал-джи, а хромой Джоши подавал гири и вообще помогал ему как мог.

Продукты отпускались утром с семи часов до одиннадцати и днем — с четырех и до семи вечера. Все жители квартала хоть раз в неделю обязательно появлялись здесь. Собирались женщины, мужчины и дети. Слуги и служанки из зажиточных домов, рассыльные, чиновники, находящиеся на государственной службе, полицейские, пришедшие, чтобы получить паек для начальства, мелкие торговцы, имевшие разрешение на продажу своей доли сахара и риса. По вечерам собирались в очереди те, у которых в семьях работали все — и мужчины, и женщины, и дети.

Прямо над столом Юсуфа с потолка свисала электрическая лампочка, в тусклом свете которой ему подолгу приходилось вести бухгалтерию магазина, выписывать причитавшийся этим людям паек. Очень скоро народ приметил, что новый служащий работает допоздна, и если кому случается прийти, когда магазин уже закрыт, то господин Юсуф снова открывает его и выдает положенные продукты. Гирдхарилал неодобрительно относился к этому новшеству и часто ворчал, что он уже немолод и ему не улыбается работать сверхурочно, зато Джоши всегда и во всем помогал Юсуфу и ходил за ним как тень.