Наталия Миронина - Дочь мадам Бовари

После объяснения в любви прошло неcколько дней без звонков и встреч – так получилось, что самые главные слова они произнесли почти сразу и, объяснившись, замерли в тревожном ожидании, словно испугавшись собственной торопливости. Костин не выдержал первым:

– Привет, я за тобой заеду, хочу показать тебе, где мы будем жить, после того как я разведусь и мы поженимся.

– Хорошо, – просто ответила Берта. Она, как только услышала в трубке голос Вадима, поняла, что уже все решено, а ей остается только с радостью подчиниться. Костин был у нее через час.

– Уходя, я все оставлю жене, – поцеловав ее, с порога начал он, – думаю, это будет справедливо. У меня большие гонорары, и обеспечить тебя я смогу. А вот жить мы будем… Видишь ли, есть одно замечательное место, я его очень люблю и проводил бы там большую часть времени, но… Теперь я думаю, что мы поселимся там. Поехали…

Берта сидела рядом, слушала его и почти ничего не слышала – она вдруг впервые в жизни получила удовольствие от того, что будет следовать не своим планам, а тем, которые уже успел выстроить ее будущий муж. Берта с удовольствием откинулась в кожаном автомобильном кресле – машина у Костина была большая, дорогая, комфортная, ровно такая, какую должен иметь известный писатель и сибарит.

– И все-таки куда мы едем?

– Увидишь, – ответил Костин, а Берта, внимательно приглядевшись, обнаружила, что они свернули в проезд Соломенной Сторожки.

– Знакомые места, – Берта в окно машины разглядывала недостроенный «Алмазный полумесяц».

– Знаю, – со значением ответил Костин.

– Если ты мне хочешь сделать сюрприз – то лучше не надо. Вряд ли я захочу пережить то, что уже пережила.

– Успокойся, у меня нет таких денег, чтобы вернуть твое детище. Правда, я тут наводил справки, цена упала сильно – кто-то играет на понижение, видимо, хочет купить… Нет, я хотел тебе предложить другой дом. Но он не хуже, а в чем-то даже лучше. – С этими словами Костин остановил машину у знакомого Берте старого забора.

– Вот в этом доме мы будем жить. Конечно, предварительно отремонтировав. – Костин открыл знакомую Берте калитку.

Берта увидела старые березы и кирпичные дорожки, расчерчивающие участок. Она почувствовала, как кровь хлынула к щекам.

– А здесь сейчас кто-то живет? – спросила она, оглядывая двор.

– Уже нет. Жил парень, вроде сторожа был. Но он женился, уехал… Пойдем, я тебе покажу дом…

Они поднялись по старым ступеням, Костин открыл дом:

– Вот, здесь большая комната, можно из нее сделать гостиную…

На Берту пахнуло старым немецким мебельным лаком. «Так пахло печенье «Привет», – подумала она и пошла на кухню налить стакан воды.

– Ты как будто здесь уже была! – удивился Костин.

– Что ты! – ответила из кухни Берта. – Это было бы уж очень невероятным совпадением!

А про себя подумала: «Какое счастье, что в тот день, когда она была здесь с Романом, Костин приехал поздно и из деликатности не стал разглядывать гостью сторожа».

– А что на втором этаже? – Берта вышла из кухни.

– Пойдем покажу.

Они поднялись на второй этаж. В небольшой холл выходили три двери.

– Смотри – эти две ведут в маленькие комнаты. А эта дверь – в спальню.

Костин распахнул дверь, и Берта увидела большую низкую кровать. Покрывало было немного откинуто, и Берта увидела, что уже застелено белоснежное постельное белье, а на тумбочке поодаль стоял поднос с шампанским и бокалами.

– Здесь кого-то ждут? – Берта посмотрела на Костина.

– Уже дождались. Давай останемся здесь. И больше никуда не поедем. Завтра я перевезу наши вещи, и начнем жить.

Берта помедлила. Подошла к окну, внимательно оглядела двор в березах и ответила:

– Согласна, только тебе многое здесь предстоит переделать…

Вода в этом старом душе была по-прежнему ледяная. Но Берта, покрывшаяся мурашками, не обращала на это никакого внимания. Ей хотелось быстро вытереться полотенцем и быстрей нырнуть в теплую постель, к мужчине, который ее любил.

В свои дома они уже не вернулись. Оказалось, что Вадим поговорил с женой еще накануне. К его удивлению, та отнеслась ко всему спокойно:

– Видишь ли, мне почему-то казалось, что это обязательно случится. Я сейчас даже не удивлена, только давай договоримся – ты уезжаешь прямо сейчас, в крайнем случае через пару дней. Не хочу впадать в истерику и пытать тебя вопросами «Кто это?», «Как давно у вас это?» и «Как ты мог!». Решил уходить – уходи.

Костин еще раз удивился – казалось, выдержка передалась Галине по наследству от отца-разведчика.

Пока Костин перевозил свою одежду, книги и любимые антикварные безделушки, Берта прогуливалась по окрестностям. Она их знала очень хорошо – и больница, которую она перестроила, и бывший кленовый парк, на месте которого теперь располагалось левое крыло «Алмазного полумесяца». Она бродила по знакомым дорожкам и почти без сожаления вспоминала прошлое – ей казалось, что она сейчас несравнимо богаче и как никогда защищена. Единственное, что ее мучило, так это чувство ревности. Оно нахлынуло тогда, в их первую ночь. Она уже согрелась после душа, уже заснул Костин, так неудобно ее обняв, что ей только и оставалось, что лежать без сна и думать. «В моей жизни уже был мужчина много старше меня. И хотя он выглядел достаточно молодо, эта разница меня пугала, словно чужая прожитая жизнь, в которую я никогда не смогу войти. С Вадимом все не так. Он – родной, и мне все равно, что было до меня. Мне гораздо важнее, что будет сейчас и в будущем». Берта, попыталась пошевелить затекшей рукой, потревожила Вадима, тот на миг проснулся, что-то пробормотал, а у нее зашлась душа. Ничего лучшего, чем эта осенняя ночь в этом старом и таком многоликом доме, в ее жизни не было. Она, всегда спокойная и равнодушная, высокомерная и гордая, вдруг испугалась, что кто-нибудь отнимет у нее и этого мужчину, и эту ночь. «Нет, так нельзя, я не допущу этого!» Она решительно перевернулась на другой бок, обняла Костина и наконец уснула.

Развод и свадьба прошли быстро. По обоюдному согласию и то и другое они не афишировали. Отец Берты прислал большое поздравление, а Берта взяла с него обещание, что летом он обязательно приедет к ним и будет жить в их доме. С таким знаменательным событием, как бракосочетание, Берту не поздравил почти никто – по-прежнему друзей и подруг у нее не было. Только Лиля Сумарокова, вызвав ее в свой кабинет, подарила небольшую картину какого-то прибалтийского художника, серебряное ожерелье, а потом расплакалась. Берта, удивленная и подарками, и слезами, кинулась ее утешать.

А потом потекла жизнь – с ссорами по пустякам, поцелуями, домашними хлопотами и сценами ревности, от которых Вадим убегал в сад, долго там курил, дулся и возвращался с виноватым видом, будто и впрямь был пойман с поличным. Берта хмурила светлые брови, зеленые глаза смотрели зло, но на кухне она старалась вовсю:

– Куриная печень в вине. Прошу. Там, куда ты водишь своих подружек, так не готовят, – говорила она, со стуком опуская тарелку на стол.

– Ну нет у меня никаких подружек! Нет! Мне никто не нужен, и к жене я не собираюсь возвращаться, – предупреждал он возможный упрек.

Берта вздыхала и резко меняла тактику. Она становилась ласковой, послушной, заботливой, а в минуты полного штиля вдруг вопрошала:

– Нет, ну где ты найдешь еще такую жену?! Красавица, умница, отличная хозяйка!

Вадим и сам не верил своему запоздалому счастью – на старости лет он схватил жар-птицу за хвост и, самое главное, наконец знал, что с ней делать – жить счастливо. Порой он сомневался, любит ли его жена и не предлог ли для расставания эти безумные вспышки ревности. Но время шло, и ничего такого, что могло бы заставить его пожалеть о разводе и новом браке, не происходило. Даже наоборот. В один прекрасный день Берта позвонила Лиле и попросила дать ей выходной:

– Плохо что-то мне, даже не пойму, в чем дело.

На том конце провода вздохнули:

– Значит, так: лежишь, отдыхаешь, потом прогулка. Витамины. Про остальное расскажет врач.

Сейчас, сидя в саду, Берта думала о том, какое имя она даст ребенку. Они с Вадимом решили не узнавать пол малыша.

– Послушай, какая разница, главное – наш! – Костин осторожно поцеловал Берту в округлый животик. Берта по-прежнему была очень худенькой, гибкой, и только немного осторожная походка выдавала в ней беременную.

«Детей принято называть именами бабушек и дедушек. Надо узнать у Вадима, что он думает по этому поводу. Будет девочка, назову в честь мамы». Берта, у которой сейчас было много свободного времени, ни разу за все время не вспомнила об «Алмазном полумесяце», хотя здание возвышалось совсем рядом с их участком. Она не жалела о своем деле, которое так внезапно рухнуло, суд и все, что ему предшествовало, она вычеркнула из памяти. Берта вспоминала семью – бабушек и дедушек, отца, их дом в маленьком городе на берегу холодного моря. Она вспоминала их жизнь, с ее обычаями и привычками. Но была тайна – это ее мама. Берта вспомнила, что, переезжая в этот дом, она забрала из отцовского стола большой альбом с фотографиями. Она встала, прошла в дом, включила в гостиной свет и, достав альбом, стала рассматривать старые снимки.

Вадим Костин подъехал к дому почти бесшумно, но выходить не торопился. В руках у него был большой конверт, который он вытащил из почтового ящика. Конверт был адресован Берте, и Вадим сначала подумал, что это письмо от отца. Но, приглядевшись, он разобрал какую-то незнакомую фамилию. Костин сидел и думал, надо ли Берте показывать это письмо. Ему вдруг стало страшно, что незваные гости из прошлого могут перечеркнуть все, что они создали, – и этот дом, и любовь, и будущего ребенка. Костин вздохнул, подхватил пакеты, конверт и вышел из машины. Их дом светился окнами и в темноте осеннего вечера выглядел неприступной крепостью. «Нас не возьмешь!» – подумал Костин и взбежал на крыльцо.

– Привет, а вот и я с пломбиром, морской капустой и письмом для тебя. – Вадим подошел к дивану, на котором Берта рассматривала фотографии. Она оторвалась от альбома, схватила мороженое, конверт и, небрежно разорвав его, вытащила какие-то бумаги. Берта их развернула и стала читать. Вадим тем временем склонился над старыми фотографиями.

– Кто это? – он вдруг указал на снимок миловидной женщины.

– Где? Это? Это моя мама. Но я ее почти не помню, она умерла, когда я была совсем маленькой. Там какая-то история была, только мне никто ничего не рассказывал, а фамилия у нее была другая, – рассеянно ответила Берта. – Ты знаешь, я должна тебе что-то сказать…

– Я тоже…

– Сначала я, потому что это намного важней, чем ты себе представляешь. Я, кажется, снова владелица «Алмазного полумесяца». Вот, прочитай, – Берта сунула Костину под нос бумаги из конверта. Вадим прочел слово «Договор дарения», потом шло еще очень много всего, в конце стояла подпись какого-то Михайличенкова. Но Вадим только делал вид, что читал. Его волновал не конверт, а снимок, который он только что увидел в альбоме Берты. На снимке была Лариса Гуляева.

Через четыре месяца у Костиных родилась дочь. Девочка была с беленькими волосами и такая длинноногая, что акушерка, естественно, сразу же определила ее в балерины.

– Костина, – обратилась она к Берте, – уж не знаю, в отца, что ли, она такая…

– Какая? – сквозь дремоту спросила Берта.

– Какая, какая… Породистая.

Берта усмехнулась. Ее муж умел производить впечатление на женщин, а уж подружиться с младшим медицинским персоналом родильного дома сам бог велел. Всю неделю, которую провела здесь Берта, она только и слышала, как ей повезло с мужем.

– Мы – тоже ничего. Мы – красивые, – Берта зевнула и провалилась в сон.

Дочь назвали Лилей. В честь крестной – Лили Сумароковой. В подарок крестнице та преподнесла старинное серебряное перо. «Девочка должна стать писательницей. Я уж позабочусь об этом!» Лиля Сумарокова была полна решимости взять воспитание тезки в свои руки.

Ее собственная журналистская карьера после Риги «поблекла». Сказались переезд в другую страну и прочие обстоятельства. Винила ли она в этом Костина? Пожалуй, нет. Лиля не была великодушна, но отличалась практичностью. Она понимала, что есть и другой виновник: время – эпоха-перевертыш, которая вдруг обесценила одно и возвеличила другое. Еще она понимала, что сумела сохранить главное – семью. Кроме того, она создала свое дело, а это удалось лишь немногим ее ровесникам. А Георгий Николаевич, на которого она ворчала и жаловалась с прежним пылом, оказался надежной опорой, выдержавшей всю тяжесть случившихся перемен.

Лиля Сумарокова, безотчетно почувствовав в Берте родственную душу, полюбила ее как дочь и считала своим долгом оберегать от всевозможных жизненных невзгод. То обстоятельство, что Берта вышла замуж за Костина, делало миссию Сумароковой еще более важной.

– Не позволяй ему играть собой!