— Немного. Но, думаю, ваш английский будет надежнее.

Она засмеялась, и я почувствовала, что все началось хорошо.

Мы пошли в мою комнату. В первый момент она показалась мне мрачноватой, но когда Анжель отворила ставни и потоки света хлынули через окно, я увидела, какая она приятная. Ковер на полу и гардины одинакового бледно-розового тона, изящная мебель — все это заставило меня почувствовать, будто я перенеслась на сотню лет назад, в атмосферу изысканной элегантности восемнадцатого века. Одну из стен украшал искусный гобелен — восхитительная репродукция «Девушки на камнях» Фрагонара.

Я не удержалась от восторженного восклицания.

— Вам нравится? — спросила Анжель.

— По-моему, она очаровательная.

— Тогда я довольна. Робер говорит, очень важно, чтобы вы себя чувствовали — как это сказать? — comme chez vous?

— Как дома. Вы очень добры ко мне, — сказала я.

— Робер рассказывал о вашем горе. Мы бы хотели помочь.

— Я очень благодарна вам.

— Давайте, я покажу вам вот это.

Она пошла в угол комнаты и отдернула занавеску; за ней оказалась ниша. В ней располагался большой шкаф и столик, на котором были кувшин и умывальный таз. На полу стояла сидячая ванна.

— Мы называем это melle.

— Как это удобно, — сказала я. — Большое спасибо.

Она взяла мою руку и сжала ее. Потом быстро отняла руку, как будто устыдившись этого проявления чувств.

— Берта сейчас принесет горячей воды, — поспешно проговорила она. — Ваши вещи все здесь. Не хотите ли спуститься вниз, скажем, через час? Я могла бы за вами зайти. Это не слишком долго?

— Я думаю, в самый раз. Спасибо.

В этот момент вошла Берта с горячей водой.

— Вам помочь распаковать вещи?

— Нет, спасибо. Я справлюсь.

— Ну, тогда через час?

— Да, пожалуйста.

И я осталась одна.

Как все отличалось от того, как меня приняли в Леверсон Мейнор! Нет, я не должна больше думать о Леверсоне. Он далеко от меня, вне моей жизни. Так должно быть. Лучше бы мне никогда не видеть его, никогда не знать Родерика.

Я попыталась сосредоточиться на моем новом окружении. Все было чрезвычайно интересно. Мне хотелось больше узнать о жизни Робера здесь, о его овдовевшей сестре и, конечно же, о внучатой племяннице и ее отце.

Я уже начинала думать, что правильно поступила, приехав сюда.

Я распаковала свои вещи, приняла ванну и переоделась в голубое шелковое платье. Все это заняло у меня почти час Я села у окна, поглядывая на небольшую рощицу, расположенную за зеленой лужайкой. Дальше простирались поля.

Послышался стук в дверь. Это пришла Анжель.

— Я не слишком рано?

— Нет, нет, я готова.

— Тогда, пожалуйста, пойдемте.

Робер уже ждал нас. С ним была девочка. Как я догадалась — Мари-Кристин.

— Надеюсь, тебе понравилась твоя комната? — спросил Робер.

— Она восхитительная, — ответила я и повернулась к девочке.

— Познакомься, это Мари-Кристин, — сказал Робер.

— Как поживаете? — сказала она и слегка присела в реверансе, что я нашла очаровательным.

— Я очень рада с тобой познакомиться, — сказала я ей. Она не сводила с меня глаз.

— Полагаю, Мари-Кристин специально практиковалась в английском, чтобы поприветствовать тебя на твоем родном языке, — сказал Робер.

— Как это мило с ее стороны.

Она продолжала все так же смотреть на меня, и под ее изучающим взглядом я почувствовала себя немного неловко.

— Обед подан, — объявил Робер. — Уверен, что ты проголодалась. Я — да.

Нельзя сказать, что мне хотелось есть. Я слишком была поглощена знакомством с новой обстановкой.

— Сегодня мы обедаем в малой столовой, — пояснила Анжель. — Поскольку нас только четверо, там будет удобнее.

На самом деле она была не такой уж и маленькой и обставлена с той же элегантностью, что и остальные комнаты в доме. Робер сел по одну сторону стола, Анжель — по другую, я — справа от Робера, Мари-Кристин — слева. Нам прислуживали двое слуг. Один был старший дворецкий и присматривал за горничной, подававшей блюда. Робер однажды говорил мне, что у него небольшой штат прислуги, однако мне показалось, что он довольно многочисленный.

Во время обеда Анжель принялась расспрашивать меня о моем доме в Лондоне. Я сказала, что у меня нет сейчас своего дома в Лондоне, и Робер с упреком взглянул на меня.

— Ты же знаешь, что дом в твоем распоряжении, — сказал он.

— Вы очень добры ко мне, Робер, — сказала я. И продолжала, обращаясь к Анжель: — Сейчас я жила у моих друзей за городом. Честно говоря, я пока не решила, что буду делать дальше.

— Да, я понимаю, ваша тяжелая утрата, конечно… — сказала Анжель. — Мне очень жаль.

Наступило недолгое молчание. Я прервала его, обратившись к Мари-Кристин:

— У тебя есть гувернантка?

— О, да. Мадемуазель Дюпон, — она слегка скривила рот, показывая, что мадемуазель Дюпон слишком строга.

Я улыбнулась.

— Она учит тебя английскому?

— О, да. Но она не так хорошо говорит по-английски, как вы.

Все засмеялись.

— Ну, что же, может быть ты у меня чему-нибудь научишься, пока я здесь.

— О, да, пожалуйста. Я очень этого хочу.

— Мари-Кристин обязательно должна знать все, — снисходительно заметила Анжель. — Она просто не может быть в стороне от чего-нибудь. Разве не так, Мари Кристин?

— Именно так.

— Желание учиться — это же прекрасно, — сказала я.

— Вы любите ездить верхом? — спросила она меня.

— Да, люблю. Я недавно этому научилась. Когда я жила в Лондоне, у меня не было такой возможности.

— Я возьму вас с собой, — пообещала она. — Я очень опытная наездница.

— Мари-Кристин, как можно? — запротестовала Анжель.

— А что? Это правда. Жак так сказал. Мы же всегда должны говорить правду, не так ли? Со мной вам нечего бояться, мадемуазель Тримастон.

— Я в этом не сомневаюсь. И с нетерпением буду ждать нашей поездки.

— Тогда завтра, — сказала она. — Во второй половине дня. Утром мадемуазель Дюпон меня не отпустит.

— С нетерпением буду ждать.

Робер благосклонно поглядывал на нас. Он явно был рад, что у меня установились хорошие отношения с его близкими. Я тоже чувствовала облегчение, видя, как они все стремились сделать так, чтобы мне было здесь хорошо В этот вечер, вернувшись в свою элегантную спальню восемнадцатого века, я поняла, что решение приехать сюда было верным.

На следующее утро Берта принесла мне горячую воду в половине восьмого и сказала, что сейчас вернется с моим petit dejeuner (маленький завтрак).

Я догадалась, что здесь все завтракают в своих спальнях. Завтраки были совсем не такие как дома, когда стол ломился от деликатесов, таких как почки в остром соусе, яйца, ветчина и кеджери (жаркое из риса, рыбы и пряностей).

Моих знаний французского было достаточно лишь для того, чтобы объясняться с Бертой, и я дала себе слово заняться языком во время моего пребывания во Франции.

Вскоре пришла Берта с подносом, на котором стояла тарелка с хрустящим поджаренным хлебом, кофейник и молочник с горячим молоком.

Я удивилась тому, что не только смогла с аппетитом все это съесть, но и с нетерпением ожидала событий нового дня.

Я спустилась в холл, а из него в сад. Воздух был свеж и напоен ароматом цветов. Я направилась к пруду в центре лужайки, украшенному статуями двух нимф со сплетенными руками. Отсюда я оглянулась назад, на замок. Я внимательно рассмотрела его башни, серые стены и закрытые ставнями окна. На первый взгляд он мог показаться угрюмым. Но под лучами солнца серый камень вспыхивал то там, то тут крошечными брилиантами. А была еще и терраса с белыми кадками цветущих кустов, зелень вьющихся растений, усики которых так и льнули к серому камню, как будто хотели смягчить его.

— Доброе утро! — ко мне подходил Робер.

Какой он хороший! Как хочет сделать меня счастливой. Чарли был таким же, и его доброта привела меня к горькому разочарованию. Как мне отчаянно хотелось вернуться в старые добрые времена, которые, как мне тогда казалось, будут длиться вечно.

— Надеюсь, ты хорошо спала, — сказал Робер.

— Очень хорошо. И комната моя — прелесть. Я ощущаю себя в ней мадам де Помпадур.

— Не преувеличивай, ничего особенного в ней нет. Но мы и правда хотим, чтобы тебе здесь было удобно.

— Я заметила. И если я все же не буду вполне счастлива, то не по вашей вине и не по вине вашей сестры.

Он накрыл своей ладонью мою.

— Дорогая Ноэль, — сказал он. — Я понимаю твое состояние. Мы хотим попытаться сделать так, чтобы ты оставила все это позади. Это единственный выход.

— Я знаю. Но это легче сказать, чем сделать.

— Со временем ты сумеешь. Анжель говорила, что утром хочет показать тебе замок.

— Это, должно быть, интересно.

— А после ленча ты обещала Мари-Кристин поехать ней кататься верхом.

— По-моему, она славная девочка.

— Насколько я знаю, иногда с ней бывает трудновато. Анжель оправдывает ее. Девочка потеряла мать и воспитывается уже немолодыми людьми. Так что эта мадемуазель, доложу я тебе, временами сущий дьявол. Но, тем не менее, пойдем в конюшню. Я подберу тебе подходящую лошадку.

— Прямо сейчас? — спросила я.

— Почему бы и нет?

Мы прошли через сад к конюшне. Жак был там. «Бонжур», — приветствовал он нас. Робер заговорил с ним о лошади. У Жака все уже было наготове. Он вывел невысокую гнедую кобылку. Ее так и звали, соответственно масти, Маррон (коричневый (фр.)).

— Она смирная и без фокусов, — сказал Жак. — Любит хороших, спокойных седаков, и на нее можно положиться.

— Ну, Ноэль, это как раз то, что нужно, — сказал Робер. — Во всяком случае, для начала.

Он объяснил Жаку, что сегодня днем я собираюсь поехать на прогулку с Мари-Кристин, нужно подготовить Маррон. Жак спросил, к какому часу.

— Ну, dejeuner бывает в час. Как насчет половины третьего?

Жак заверил, что все будет в порядке.

По дороге из конюшни мы встретили Анжель — она искала меня.

— Я хочу показать Ноэль замок. В этих старинных строениях нетрудно заблудиться. Но потом быстро привыкаешь. Только сначала они выглядят головоломкой.

Робер передал меня Анжель, и мы начали экскурсию по дому. Она объяснила, что как все старинные сооружения, с годами он много раз ремонтировался и перестраивался. Что-то пристраивалось, что-то менялось в отделке, в результате изменялся характер всей постройки. И сейчас, вероятно, он не совсем похож на то, каким был первоначально.

— Но это-то и делает его еще более привлекательным, — сказала я.

— Может быть, в определенной мере. Вот в этом зале, в самом центре, раньше когда-то был очаг. Вполне разумно, потому что люди могли садиться вокруг.

— Но это опасно, — сказала я.

— Полагаю, не более, чем любой огонь. А дым, представьте себе, выходил через отверстие в потолке. Крышу столько раз ремонтировали, что сейчас его не разглядишь. Но на полу остался след.

— Да, я вижу.

— Сохранилось оружие, использовавшееся в битвах. Все это реликвии Столетней войны, когда ваша страна воевала с моей. А это оружие наполеоновских войн, когда мы опять были врагами.

— Надеюсь, больше это никогда не повторится.

— Будем надеяться. Наш император стремится к дружеским отношениям с Англией. Между нами заключены торговые договоры и другие соглашения. Кроме того, у наших стран общие интересы в связи с Суэцким каналом. Так что будем надеяться, что мы больше никогда не будем воевать друг с другом.

— Полагаю, что император Наполеон III очень популярен здесь, во Франции.

— О, да. Но и у него есть враги. У какого правителя их нет. Императрица Евгения прекрасна и обворожительна. У них есть сын — наследник. Так что все идет хорошо. Они добры и красивы, и где бы они не появлялись, народ с радостью приветствует их. Робера и меня иногда приглашают на придворные церемонии, и там нас всегда встречают с отменной любезностью.

— Значит, все идет хорошо.

— Кто может поручиться, что так будет всегда? Мы помним, что еще не так давно страна переживала революцию. Такое долго не забывается.

— Но сейчас для этого нет причин.

— Люди всегда находят причины, — рассудительно заметила Анжель. — Но что за унылую тему для разговора мы выбрали! Все из-за этого оружия. Я посоветую Роберу убрать его и взамен повесить гобелены. Они гораздо привлекательнее. Так вот, это главный зал. Если не считать убранный очаг, в остальном он сохранился почти без изменения.

— Он выглядит очень внушительно.

— А там — кухни. Мы, я думаю, туда не пойдем, чтобы не мешать слугам.

Мы поднялись наверх, и она провела меня по нескольким комнатам. Все они были убраны в том же стиле, что и комната, выделенная для меня. Окна в большинстве из них были закрыты ставнями.

Мы опять поднялись по лестнице и оказались в галерее, на стенах которой висели картины. Мы остановились перед ними, и она показала мне портреты членов семьи, среди них — Робера и себя.