Виктория Холт - Дочь обмана

Мы с грустью смотрели ему вслед.

Несколько дней спустя в Серый дом приехал кузен Робера. Он был очень любезен, и дом, который он и не мечтал получить, ему очень понравился. Я объяснила ему, что мы готовимся к скорому отъезду в Лондон, на что он любезно ответил, что нам вовсе не нужно спешить. Он переночевал у нас, а когда на следующий день уехал, я сказала Мари-Кристин:

— Все решено. Интересно, как тебе понравится Лондон?

— Если мы будем там вместе, он мне понравится, — ответила Мари-Кристин. — И все будет по-другому, правда?

— Правда.

Французский эпизод моей жизни подошел к концу. Я спрашивала себя: а если бы Жерар остался жив, вышла бы я за него замуж? Смогла бы я построить новую жизнь, в которой воспоминания перестали бы наполнять мою душу печалью?

Мне не дано было это узнать.

Мы понемногу обживались в доме. Кримпы тепло встретили нас. Было ясно, что они рады нам, не только потому, что мы живем здесь, но и потому, что дом теперь принадлежал мне.

В доме были только две служанки — Джейн и Кэрри. Этого было вполне достаточно: они следили за домом, но не жили в нем.

— Мисс Ноэль, вы, может быть, захотите что-то изменить?

Я ответила, что дальше будет видно.

— А эта мисс дю Каррон, она будет здесь жить?

— Да, это будет и ее дом. Она лишилась всей семьи. Она внучатая племянница мосье Робера.

— Бедная девочка!

— Мы должны ей помочь, миссис Кримп. Она так много страдала.

Мари-Кристин понемногу приходила в себя после ужасного шока. Ей было полезно оказаться в новой обстановке. Ей понравился Лондон. Мы гуляли в парках, посетили Тауэр, рассматривали исторические здания, а также театры, где работала мама. Она была просто восхищена.

Прошло совсем немного времени, прежде чем нас навестил Долли.

— Я узнал, что ты вернулась в Лондон, — сказал он. — Так приятно видеть тебя. — Он внимательно посмотрел на меня. — Как у тебя дела, дорогая?

— У меня все в порядке, Долли, благодарю тебя.

— Я слышал насчет Робера. Эта идиотская война, сколько она принесла горя. Ты привезла с собой его племянницу?

— Это его внучатая племянница. Она потеряла всех родственников — отца, бабушку и Робера. Это так ужасно, Долли!

— Я понимаю. Уверен, ей будет хорошо с тобой.

— Ты что-нибудь слышал о Лайзе Финнелл? — спросила я.

— А, эта девица. У нее неприятности. Все получилось гораздо хуже, чем мы предполагали. Она вышла замуж. За сына Чарли, между прочим.

— Да, она писала мне об этом.

— Чарли почти не приезжает в Лондон. Я не видел его тысячу лет!

Вошла Мари-Кристин, и я представила их друг другу.

— Я прекрасно знал вашего дядю, — сказал Долли. — Вы обязательно должны посмотреть мое шоу.

Мари-Кристин с радостью согласилась.

— Оно называется «Счастливица Люси», — продолжал он. — На это шоу никогда нет билетов. Прекрасно играет Лотти Лэнгтон.

— Она, конечно, играет Люси? — спросила я.

— Разумеется. Ты тоже обязательно должна прийти. Я оставлю вам лучшие места. Я так рад, что ты вернулась в Лондон, Ноэль.

Мари-Кристин начала приходить в себя после испытанного шока. Она быстро взрослела. Мне кажется, трагедии неизбежно приводят к подобному явлению.

Я была очень рада, что ей понравилась «Счастливица Люси». Долли пришел к нам в антракте, а потом отвел нас за кулисы. Мари-Кристин представили Лотте Лэнгтон, которая была просто великолепна. Возбужденная и ликующая от огромного успеха, Лотти была очень любезна с Мари-Кристин и очаровательна по отношению ко мне.

У Мари-Кристин было хорошее настроение, но я слишком ясно вспомнила прошлое. Я не могла заснуть. Повинуясь внезапному побуждению, я решила побывать в комнате матери, как делала это по утрам, когда она поздно вставала и я забиралась в ее постель, чтобы поболтать с ней.

Я вошла в ее комнату и легла на кровать с мыслями о ней. Светила полная луна, бросая серебристые тени на все окружающее. Я чувствовала присутствие матери. Я не могу сказать, сколько времени пробыла в комнате, предаваясь воспоминаниям. Вдруг я вздрогнула — дверь медленно отворялась. В комнату вошла Мари-Кристин.

— Ноэль, что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Я не могла заснуть.

— Посещение театра навеяло воспоминания?

— Мне кажется, что ты права, — вздохнула я.

— Твоя мама была такая же красивая, как Лотти?

— Она была гораздо красивее Лотти!

— У нас с тобой были красивые матери.

Я сказала:

— Мари-Кристин, а почему ты не спишь в это позднее время?

— Я слышала, как ты вышла из комнаты. Я подсмотрела, куда ты пошла. Тебя не было так долго, и мне показалось, что я должна узнать, в чем дело.

— Ты опекаешь меня, Мари-Кристин?

— Мы должны помогать друг другу, не так ли? — Она внимательно посмотрела на меня.

— Да. Пока нам обеим это необходимо.

Она подошла к кровати и легла.

— Я думала, что ты собиралась выйти замуж за моего отца, — сказала она. — Мне так нравилась эта идея. Тогда ты бы стала моей мачехой. Он ведь тебе нравился, правда?

— Да!

— Значит, если бы он не погиб…

— Я не знаю, — призналась я.

— Но если бы он сделал тебе предложение?

— Он сделал… Я ответила ему, что не могу сразу принять решение. Мне нужно было подумать.

— Почему?

— Это очень длинная история.

— Был кто-то другой, кого ты любила?

— Да.

— И он не любил тебя.

— Нет, он любил меня, но выяснилось, что мы брат и сестра.

— Я не могу понять, как это… Почему вы этого не знали раньше?

— Я давно знала его отца. Я считала, что он был одним из друзей моей матери. У нее было много друзей. Оказалось, что они были любовниками, и потом родилась я. Он жил за городом со своей женой и сыном.

— Как тебе должно быть тяжко!..

— Если бы мама не умерла, все было бы по-другому. Она не допустила бы подобного… Но она умерла… И все произошло именно так.

— Понятно, почему ты грустишь иногда.

— Я была очень несчастна. Трудно все забыть, Мари-Кристин.

— Если бы ты вышла замуж за моего отца, всем нам было бы хорошо.

— Возможно, но теперь этого никогда не узнать.

— Ноэль, мы должны начать новую жизнь. Мы вернулись в этот дом, в котором жила твоя мать. Все в нем будет напоминать тебе о ней. Ноэль, так не должно быть. Теперь это наш дом, твой и мой. Его следует изменить. Он должен отличаться от старого дома. Нельзя жить одними воспоминаниями. Мы начнем все менять именно с этой комнаты. Мне кажется, что этого хотела бы твоя мать.

— Что ты имеешь в виду? Что ты собираешься поменять?

— Я хочу избавиться от всей одежды, которая находится в этом шкафу. У нас будут новые занавески, новый ковер. Мы перекрасим стены, вынесем эту мебель, возможно, сложим ее на чердаке, а может, что-то и продадим. Все здесь будет новое, и когда мы закончим, это будет моя комната. И ты перестанешь жить воспоминаниями и перестанешь грустить. Ей следует уйти. Здесь не останется вещей, которые напоминали бы тебе о ней. Что ты думаешь о моей идее?

— Я… Пока не знаю. Мне следует об этом подумать.

— Не делай этого. Скажи сразу «да». Мне кажется, что я все правильно придумала. Здесь, в этой комнате… У меня такое ощущение, что она подсказывает мне, что нужно делать. Она говорит мне: «Позаботься о Ноэль. Пусть она перестанет думать о прошлом. Скажи ей, что лучше забыть меня, чем все время грустить».

— О, Мари-Кристин! — воскликнула я, и мы тесно прижались друг к другу на мгновение.

Она сказала:

— Так интересно будет заняться ремонтом. Мне кажется, занавески у нас должны быть желтого цвета, потому что желтый цвет — это цвет солнца, а мы собираемся избавиться от темноты и впустить солнечный свет. Ковер будет синий. Синее и желтое. Синие небеса и солнечное сияние. Давай займемся этим, Ноэль!

— Возможно, ты и права… — начала было я.

— Я знаю, что я права. Мы начнем прямо завтра!

Именно Мари-Кристин обнаружила письма.

Она с азартом начала заниматься переоборудованием комнаты моей матери. Она стала заметно оживленнее с тех пор, как потеряла свою семью. Она была права. Никто не должен поклоняться мертвым, если не хочет постоянно вынашивать свою скорбь и чувство потери.

Она влетела в мою комнату — ее глаза сверкали. Мари-Кристин размахивала какими-то бумагами.

— Ты помнишь это бюро? — спросила она. — Я расчищала его. Мне казалось, что его следует отправить на чердак. За одной дверцей оказалась другая, поменьше. Если не знаешь о ней, то никогда и не найдешь. Я просто пошарила глубоко внутри, чтобы проверить, не застряло ли там что-нибудь, и обнаружила это! За дверцей были письма! Я считаю, что это очень важно.

— Какие письма? — спросила я. — Письма моей матери?

— Они, как мне кажется, адресованы ей. Она хранила их. Ее звали Дейзи, не так ли? Все они начинаются словами «Моя дорогая, любимая Дейзи».

— Ты их прочитала?

— Конечно, я их прочитала. Я думаю, что обнаружила нечто очень важное.

— Это же ее личные письма!

Мари-Кристин возмутилась:

— Я еще раз повторяю, это очень важные для тебя письма. Прочти их. На них не указаны даты, но они лежали именно в этом порядке.

Она подала мне письма. Я начала читать первое из них.

«Менингарт,

недалеко от Бодмина

Моя дорогая и любимая Дейзи! Я был поражен, когда узнал новости. Я очень горжусь тобой. Я даже не предполагал, что это возможно. Я, конечно, понимаю, что ты можешь чувствовать, мое сокровище. Я знаю, что ты ненавидишь это место после всего, что тебе пришлось здесь пережить. Я помню, как ты сказала, что никогда больше не желаешь возвращаться сюда. Но у меня теплится маленькая надежда, может, что-то изменилось. После того что случилось, ты должна вернуться.

Ты знаешь, я сделаю все, что в моих силах, чтобы ты была счастлива. Кроме того, ведь теперь будет ребенок!

До свидания, моя вечная любовь.

Эннис».

Мари-Кристин внимательно смотрела на меня. — Прочитай остальные, — сказала она.

«Менингарт,

недалеко от Бодмина

Моя дорогая и любимая Дейзи!

Я знал, каков будет твой ответ. Я помню, как ты хотела славы и богатства. От этого ты не можешь отказаться, особенно сейчас, когда появилась возможность, чтобы мечты стали явью. Если ты вернешься сюда, ничего не сбудется.

Итак, у тебя появились хорошие друзья. Они сделают для тебя все — гораздо больше, чем смогу сделать для тебя я. Они богаты, и именно с такими людьми ты бы хотела общаться. Я только мешал бы тебе, и ты абсолютно права, когда говоришь, что в этом случае всем мечтам придет конец. Ребенок должен иметь все возможности. Ты не можешь привезти ее сюда. Когда ты уехала отсюда, я понял, что это навсегда.

Я думал, тебе будет трудно одной. Но, как видно, ты справляешься со всеми трудностями. Я также думал, что, может быть, из-за ребенка ты вернешься ко мне, но ты говоришь, что должна остаться именно из-за ребенка. Я попытаюсь понять это.

Прощай, моя любимая, навсегда.

Эннис».

Там также было еще одно письмо.

«Менингарт,

недалеко от Бодмина

Моя дорогая и любимая Дейзи!

Я очень рад, что у тебя все в порядке и ты добилась успеха. Дорогая, ты теперь знаменитость. Я всегда знал, что ты добьешься всего, о чем мечтала. С ребенком все в порядке — девочка счастлива.

У нее есть все, чего только можно пожелать, гораздо больше того, что можно было бы предложить ей здесь. Ты хочешь, чтобы ей никогда не пришлось столкнуться с тем, через что ты сама была вынуждена пройти.

Ты станешь еще более известной. Ты всегда добиваешься поставленной цели.

Я, как всегда, люблю тебя и ребенка.

Эннис».

Как только я закончила читать. Мари-Кристин спросила:

— Ну, что ты об этом думаешь? Ты именно тот ребенок, о котором он пишет?

— Да, мне кажется, ты права.

— Почему он так писал? Почему он так интересовался тобой?

— Он просил ее вернуться и выйти за него замуж.

— Ноэль, ребенок, о котором он писал, это его ребенок.

— Он так прямо об этом не говорит.