Ну вот, в клапамском пабе за стойкой я разливала выпивку, и один мужик со мной заговорил. Ничего такой. Золотая галстучная булавка, большой золотой перстень. «Такая красавица гробит себя в этакой дыре, – сказал он. – Поди, и платят-то гроши, а, дорогуша?» Да нет, отвечаю, нормально, а он продолжает: «Могли бы зарабатывать пару сотен за вечер, особо не утруждаясь».

Что же это за работа? – спрашиваю. «Хостес-клуб. Владельцем мой приятель. Не поверите, сколько там девчонки заколачивают. А всего-то надо полюбезничать с парнями, желающими отдохнуть от своих старых кошелок».

Я сразу подумала ясно о чем и говорю: по-вашему, я мечтаю стать девкой? Коли так, валите-ка подобру-поздорову. Видишь, я уже нахваталась лондонских словечек.

А он засмеялся и говорит: «Нет-нет, что вы! Там вот как: приходят мужчины, вы с ними болтаете, понятно? Проявляете к ним интерес, так? Потом они покупают шампанское. Это ваша задача. Раскрутить их на шампань, ясно? С каждой бутылки вам комиссионные. Эти мудилы за пузырь отстегивают охерительные башли, простите мой французский, вам идет процент, расчет сразу, перед уходом домой. Не поверите, некоторые отваливают сотни за бутылку шипучки».

Идиоты, что ли? – говорю я, а мужик отвечает: «Да нет, просто они безобразно богаты либо охеренно одиноки, а чаще – и то и другое».

Потом заказал еще пинту и спрашивает: «Не заинтересовало?»

Не то ли это заведение, спрашиваю, куда людей заманивают, подпаивают, а затем выставляют им огромный счет? Я слыхала, так подлавливают иностранцев. Кто не разбирается в фунтах.

«Нет, дорогуша, то в дорогих барах, а это хостес-клуб. Совсем другое дело. Правда, есть одна закавыка». – «Да? Какая же?» – «Надо наряжаться киской, мать ее за ногу». – «Киской?» – «Ага, смачной киской. Ну, там, хвост, уши, усы и все такое, а еще черные ажурные чулки и туфли на шпильке». – «Разве кошки носят шпильки и чулки?» – «Лондонские носят, дорогуша. Не замечала, что ли?»

Ну вот, мужик дал адресок в Сохо, записку и предупредил: «Раньше пяти вечера не заявляйся». Ладно, подумала я, гляну, вреда не будет.

Перед домом имелось крыльцо, а сам хостес-клуб «Кискин рай у Бергонци» при обычном освещении смотрелся паршиво. Почти как этот дом, если не хуже. Все грязное и старое. Однако в красном свете оно выглядело роскошно. Смахивало на большой бар: столики низкие, стеклянные столешницы, много диванов и кресел, красный ковер и овечьи шкуры – на самом-то деле синтетика, в машине стирать можно. Затхло, потому что окна никогда не открывались.

Я поднялась на крыльцо, постучала в дверь с решетчатым оконцем, и в нем показался мужик. Отвали, говорит и смотрит сквозь меня.

Я к Бергонци, объясняю, от Боба.

А мужик – как горилла, нацепившая бабочку; многие так его и звали, а ему хоть бы хны. Народ говорил: «Привет, Грилл! Как дела, Грилл?» – и он нормально откликался. Молчун, но бузотеров выкидывал только так. Я с ним мало общалась. Имелось у него хобби – коллекционировал экзотические сигаретные пачки, которые оставляли иностранцы. Говорили, что всю квартиру ими завалил. Ну вот, Грилл меня впустил, услышав, что я к Бергонци, вот тогда-то при обычном освещении я и разглядела, как там все задрипано. Однако в центре зала был фонтан, уйма искусственных растений повсюду и бархатные драпировки.

Бергонци был ничего себе. Итальянец-кокни. По крайней мере, так он представился. С виду вылитый мафиози: белые туфли, черная рубашка, черные брюки, сильный загар, солнечные очки, хотя зачем они в комнате, и великолепные белые зубы.

Он оглядел меня и ухмыльнулся: «Ну что, лялька, ты милашка». Я подала ему Бобову записку, он прочел и говорит: «Старина Боб. Беда в том, что если я тебя возьму, то придется дать ему мартышку».

Я ушам не поверила. «Мартышку?» – спрашиваю.

«Комиссионные. Жаргон еще не освоила, да? А в чем работа, знаешь? Коли нет и потом тебе не глянется, мы зря теряем время, так?»

– А хочешь, изображу сейчас Бергонци? – спросила я. – Все девчонки его показывали.

– Давай, – согласился Крис.

Я приготовилась: встала, слегка выпятила грудь и заговорила, то и дело поправляя воображаемые солнечные очки: «Значит, так, лялька, все просто, как два пальца об асфальт. К нам ходит до фига богатого мудачья, у которого бабла как грязи. Будь с ними ласкова, только и всего, сечешь? Поболтай, используй свои чары и заставь купить шипучку. В этом весь секрет. Пузырь шампани клиенту обойдется в девяносто бабок, из них тридцать – твои, поняла? Ты вроде как моя продавщица.

Есть клубные правила. Первое: вход только для членов клуба, годовой абонемент стоит пятьсот фунтов, но за пятьдесят бабок допускается разовое посещение, если ты совсем тупой, а денег куры не клюют.

Есть правила для девочек. Первое: ни хрена налогов, ни хрена страховки, расчет только налом. Правило второе: никаких шашней на работе. Твое дело, если захочешь перепихнуться, – кого-то это интересует, кого-то нет. За ночь мои пташки заколачивают по паре тонн, сечешь? Но если что, вали в гостиницу или еще куда. Я не желаю, чтобы всякий засранец шил мне сводничество.

Правило следующее: глуши шипучку, сколько осилишь, что останется – выплескивай в цветочные горшки, когда клиент пойдет отлить. Правило какое там: категорически не напиваться, это бардак и мигом увольнение. Униформа обязательна. Кое-что выдадим, но чулки и шпильки купишь сама, и гляди, чтоб корма смотрелась аппетитно, когда будешь ею вилять. Правило номер дальше: если курить, то классные сигареты – длинные, с белым фильтром и золотым ободком. Никакой дешевки и тем более самокруток».

Я села, и Крис меня похвалил:

– Тебе надо в актрисы. Здорово.

– Ну вот, Бергонци дал десять фунтов на туфли и чулки, хотя видел меня первый раз в жизни. Он хороший был, правда. Слава богу, говорит, что есть Боб, потому как девочки то и дело выходят за клиентов и сваливают.

Мелькнула мысль не возвращаться: пожалуй, работенка не по мне. Мне бы в университет какой, а не в дерьмовый клуб, да еще наряженной кошкой. Это было… какое тут слово?

– Унизительно? Недостойно тебя?

– Да, недостойно меня. Знаешь, работа дурацкая, ничего интересного, но я решила: ладно, платят хорошо, надолго не задержусь, зато насобачусь в английском.

Утром я пошла на Оксфорд-стрит, купила туфли и чулки, поглазела на шикарные витрины и подумала: счастливица Роза, скоро сможешь все это купить. Потом прогулялась на Лестер-сквер и Пиккадилли, зашла в книжные лавки на Черинг-Кросс-роуд. Убивала время, как вы говорите. Съела пиццу и увидела человека с большим плакатом, призывавшим не есть мясо, потому что белок пробуждает похоть, а сладострастники попадают в ад. Я немножко за ним прошла, потому что в Югославии такого не встретишь. На Трафальгарской площади посмотрела на голубей. На ступенях Святого Мартина играли скрипач и гитарист, но потом гад полисмен стал их прогонять, и все заорали, чтоб он сам валил к чертям, и мне это понравилось. В Югославии никто полицейских не посылает. На тротуаре перед Национальной галереей сидел художник-хиппи, он нарисовал мой портрет, на котором я вышла прям кинозвезда. Здорово было, так я убила весь день.

В половине десятого пришла к клубу, Грилл меня впустил. Появился Бергонци, поздоровался и представил меня худой рыжей Вэл, которая работала администратором и за девушками приглядывала. Позже я узнала, что Вэл и Бергонци крутят роман за спиной его жены.

Вэл была милая. Помогла мне облачиться в кошачий наряд. Я глянула в зеркало и растерялась – то ли рассмеяться, то ли психануть. Пожалуй, мне не хочется тут работать, сказала я.

«Полная дурь, верно, душенька? – ответила Вэл. – На твоем месте я бы поржала, и все. Есть работы и хуже – например, вожжаться с прокаженными в Конго или чистить сортиры в Китае».

Чувствую себя идиоткой, сказала я. «Идиотка не ты, идиоты клиенты, которых это заводит. Скажи себе: они психи, а я делаю из них дураков и вытряхиваю деньги. Все просто».

Боюсь, у меня не получится, сказала я. «Ну разок-то попробуй. Будет невыносимо – больше не придешь. Давай-ка накрасимся». Мне нарисовали большие кошачьи глаза и приклеили усы.

Крис засмеялся:

– Наверняка ты выглядела очень обаятельно.

– Не поверишь, потом я даже полюбила кошачий костюм. Белая манишка и такая шапочка с ушами, открыто одно лицо. Очень удобно, правда. И еще белые перчатки.

– Однажды я нарядил дочь белкой. На костюмированный праздник. Она была такая прелесть, аж горло перехватило.

– Наверное, потому, что тогда ей еще не перевалило за двадцать, – сказала я. – Позже я оценила удобство своего наряда.

– И в чем же оно?

– Отличная ширма. В таком костюме можешь быть кем угодно. И трепаться с клиентами о чем хочешь. А когда переодеваешься в свое – будто вымыл руки. Домой идешь нормальным человеком с чистыми мозгами. Мне это нравилось. Вот только со шпильками так и не свыклась. Ногами мучилась все время, что там работала.

– А другие девушки, какие они были? – спросил Крис.

– Не соплячки, но и не старухи. Ухоженные, словно прямиком из косметического салона. Маленько тощие. Много иностранок. Две наркоманки, которые вот так зарабатывали на дурь, чтобы не идти на панель. Руки жутко исколотые, кошачий наряд очень кстати. Многие за деньги трахались с клиентами. Одна была замужем, но муж заставлял ее этим заниматься, чтоб самому сидеть дома и смотреть футбол. У других мужа не было, зато имелись дети, и девочки торопились домой, чтоб отвести их в школу и только потом завалиться спать. Все в яме, все не знали, как выбраться. У каждой своя печальная история, наслушалась вдосталь. Только у меня не было печальной истории. Бог меня еще не обгадил. Как выяснилось, просто выжидал. Одни девушки были смышленые, вроде меня, другие совсем без мозгов. Многие не задерживались. Только познакомишься, а их уж нет. Я ни с кем не сдружилась. Точно птицы с перебитым крылом – ждали, когда косточки срастутся, и потом улетали.

– А мужчины? Какие были клиенты?

– Мужчины? Ну, от тридцати пяти до шестидесяти. Богатые. Если им верить, у всех холодные дрянные жены. Все без меры пили. И рассказывали невероятные секреты, словно ты им лучший друг или психиатр. Хорошие завсегдатаи чмокали тебя в щечку, с ними было приятно, к ним-то девушки и уходили. Скверные, а встречались, знаешь ли, и такие, нажирались, орали, затевали драку и пытались тебя лапать; если клиент шибко безобразничал, Грилл спускал его с лестницы и вслед швырял входную плату. Но обычно этим мстили иначе – подпаивали до блевоты. Иногда заявлялись бандиты, но их Грилл не трогал, потому что они могли взорвать клуб. Вэл что-то подсыпала им в стаканы, и они лишь утром прочухивались на полу, ничего не помня.

В общем, было хорошо. За полгода работы были приятные разговоры и совершенно дурацкие, я до черта курила и пила шампанское, полюбила девочек, Вэл, Бергонци и многих завсегдатаев. Этакая маленькая семья. Нет, большая семья, такая, где беспрестанно гостит куча дальних родственников, как у греков. Странная была жизнь, Крис. Я почти не видела дневного света. Ела как придется – чипсы, сэндвичи и все такое, днем спала. Забыла, как выглядят деревья, солнце. Беспрестанно смеялась, но вспомнить нечего, день от дня почти не отличался. Ничего не помню. Заработала кучу денег, уйму, но по магазинам не ходила, ничего не тратила. А затем появилась Большая Сволочь.

– Большая Сволочь?

– Большая Сволочь.

– И что произошло?

– Бугай, у которого пропасть денег. Чем занимается, не сказал. Говорил, что «международный бизнесмен». Раньше не заглядывал. Бергонци его не знал. Сразу оплатил годовой взнос – пятьсот фунтов. Жутко самодовольный. Держался точно какой-нибудь Муссолини или нобелевский лауреат в номинации «шишка».

Он подсел за мой столик и перебил наш разговор с клиентом. Привет, говорит, киска. Выговор у него был чудной, я так и не поняла, откуда он – из Америки, Южной Африки или неизвестного мне английского графства. Ну вот, плюхнулся рядом, собеседник мой очень удивился, но потом взял и пересел к болгарке. «Откуда ты?» – спрашивает Большая Сволочь. Из Югославии, говорю. «А где это?» Такое местечко, говорю, в центре Франции, там живут одни миллионеры и никто не платит налоги. «Не слыхал», – отвечает.

Потом давай рассказывать, что у него дома с бассейнами всякой формы, два «бентли», а еще «даймлер» и «роллс-ройс», сеть закусочных, в друзьях сплошь знаменитости, а в любовницах шикарные красавицы, и все ждут не дождутся, когда он появится. Ну, я старалась его подпоить, чтоб он сблевал. А ему ни фига, знай себе курит жуткие сигары, которыми Бергонци торговал, разглагольствует и лапает меня, и я ловлю сочувственные взгляды девочек, а времени два часа ночи.

Потом я отлучилась в туалет и разыскала Бергонци. Слушай, говорю, пойду-ка я домой. Мужик невыносимый, а мне нездоровится. «Извини, лялька, – отвечает он, – но раньше клиента никто не уходит. Таков уговор». Ну пожалуйста, Гонцо, прошу я. «Весьма сожалею, дорогуша, правила есть правила».