Гэлен Фоули - Дочь пирата

Змеи были великолепны. На фоне лазурного неба многоцветный вихрь их фестончатых хвостов казался ожившей сказкой. Они колыхались, устремлялись к земле, взмывали ввысь…

Дариус забыл обо всем, потому что прекраснее змеев был восторг Серафины. Он исполнял все ее просьбы, пуская змея над самым зеркалом воды, словно орла, охотящегося за рыбой. И разумеется, Дариус, опьяненный успехом, попытался провести змея ближе к поверхности пруда и утопил его там.

Увидев огорчение и растерянность Дариуса, Серафина залилась безудержным смехом, а пестрый змей между тем плавал и нырял в воде.

Дариус вытянул его за бечевку, и тот медленно выполз на заросший камышами берег.

Принцесса хохотала до слез.

— Ну-ка, достань его, Сантьяго!

Он рыкнул на нее нестрого и закатал рукава. Сбросив сапоги, Дариус «подвернул черные штаны и решительно направился к воде.

Пока Дариус доставал змея, Серафина вернулась к одеялу и разложила еду. Она уселась в тени, поджав по-турецки ножки, и разложила простую трапезу, похожую на их вчерашний ужин: холодное мясо, сыры, виноград, хлеб и вино.

Через несколько минут к ней присоединился Дариус. босой, в расстегнутом черном жилете поверх свободной белоснежной сорочки.

— Привет, красавец! — Серафина кокетливо улыбнулась.

Ответив ей жалобным взглядом, он опустился на колени с краю одеяла, достал из кожаной сумки потрепанную книжку, своего любимого «Дон Кихота».

Протянув книгу ей. Дариус попросил:

— Почитай мне. С любой страницы. Это не имеет значения.

Принцесса, взяв у него книгу, села поудобнее. Дариус вытянулся на одеяле, опершись на локти, и огляделся. Серафина поймала его взгляд и приглашающе улыбнулась, похлопав по колену.

Дариус выгнул бровь.

— Заманчиво.

— Лучшее место в доме.

Он подполз к ней на четвереньках, улегся на спину, положил голову на колени.

— Тебе самой удобно?

Она улыбнулась и раскрыла книгу.

Он ел сыр и виноград, а она прихлебывала вино и читала ему вслух, ероша пальцами его влажные волосы, перебирая вечно падающую на лоб прядь. Так же рассеянно Серафина расстегнула несколько верхних пуговиц его сорочки, чтобы ласкать ему шею и грудь, играть серебряным образком Девы Марии.

Все это время Дариус накручивал на палец ее локон. Когда легкое потягивание прекратилось, Серафина увидела, что он дремлет: ресницы темными веерами лежали на щеках.

Мысль о том, что вскоре придется отпустить Дариуса на волю, вызвала в ней мучительную тоску. Серафина чуть не заплакала. Она заставила себя не думать о разлуке. Здесь, на лугу, сию минуту будущего не существовало. Были только она и Дариус.

Сорвав длинную травинку, Серафина пощекотала загорелую щеку возлюбленного.

— На тебе муравей, — прошептала она.

— М-м… нет, — пробормотал он, не открывая глаз. — Это ты ко мне пристаешь.

Дариус открыл глаза.

— В чем дело, Стрекозка?

— Ох, Дариус. — Она нежно обхватила ладонями его голову. — Ты такой милый. Я хочу… хочу, чтобы ты принадлежал только мне.

Смех его был легок и нежен, как вздох.

— Ладно.

— Я хочу, чтобы нам никогда не пришлось отсюда уезжать. Дариус, почему мы никогда не получаем того, что хотим?

Он погладил ее по щеке.

— Такова жизнь. Не грусти. Ты слишком красива, чтобы грустить.

— Я не могу не думать об этом.

— Подари мне поцелуй, — прошептал Дариус, положив руку ей на затылок и пригибая к себе головку Серафины.

Она поцеловала его.

Дариус был прав. Поцелуй прогнал ее страхи. Принцесса глубоко вздохнула и растаяла в его объятиях, жадно упиваясь жгучими поцелуями. Дариус привлек ее к себе. Они опустились на одеяло, и он заставил ее забыть обо всем.

Три дня они были неразлучны.

Словно издали смотрел Дариус на самого доверенного слугу короля, который радостно и беззаботно накликал на себя опасность, совершенно не жалея об этом. Впервые в жизни он ощущал покой, глубочайшую сердечную усладу и безмятежность. Куда-то ушла вечная настороженность, изматывающая душу, ослабла железная хватка борьбы за выживание, не отпускавшая его более десяти лет.

Серафина ластилась к нему и ласкала его словно он был одним из ее ручных зверей. Дариус же наслаждался каждой минутой ее внимания, тронутый нежностью, с которой она заботилась о нем.

Даже слышать, как звучал в коридорах старой виллы голос Серафины, выкликающий его имя, было отрадно Дариусу.

Он не думал, что такое возможно, однако по мере того, как расцветало ее счастье, Серафина становилась все краше и краше. На него наводила страх мысль о том, что он, внебрачный сын цыганки — в сущности, никто! — был тому причиной.

Серафина поглощала все его внимание. Любовь принцессы согревала Дариуса. Он упивался ее невинными поцелуями, которые часто сменялись бурей желания… И все же ощущение, что связывающее их чувство свято и целомудренно, никогда не покидало его.

Они не думали о будущем и не смели говорить вслух о том, о чем оба наивно мечтали: что все это навсегда! Что эта старая вилла с ее выцветшими желтыми стенами — их дом.

Что он — ее муж.

Что она — его жена.

Дариус знал, что это абсурдно. Но ему было все равно. Он понимал, что страшная мука придет потом… Не важно! Они, как дети, играли в воображаемую реальность, которой быть не могло… Но Боже, как легко оказалось забыть о том, что за стенами поместья простирался раздираемый войнами мир!

Дариус ничем не занимался. Лишь написал письмо управляющему своими поместьями в Испании. Он писал его, лежа в их обшей постели… используя нагую спину Серафины, как пюпитр. Дариус забросил свои тренировки с оружием, ни разу не брал в руки элегантного ружья, которое приготовил для поездки в Милан.

Впервые он учился жить и думать, не желая смерти.

На четвертую ночь, когда они лежали в постели, сплетя руки и тела, их взгляды встретились. Они погрузились в неизмеримые глубины души, но не стремились к большему, чем нежные ласки и касания.

Но вскоре Дариус заметил, что кожа Серафины теплеет, а в невинной обольстительнице разгорается возбуждение. Она обвила руками шею Дариуса и прильнула к ней жадным поцелуем. Каждый мускул его тела задрожал, потому что не было ничего проще, чем скользнуть в нее, взять то, что ему принадлежало, и утолить наконец беспредельную жажду.

Однако Дариус поклялся себе не делать этого. Поклялся остатками чести, которую еще сохранил. Он не покинет ее сломанной и погубленной. Когда он уйдет на смерть, Серафина не останется с ребенком. Достаточно того, что ей придется оплакивать его.

Ветерок шевелил оконные занавески, донося до них благоухание ночи. Они ласкали друг друга и шалили, отдаваясь прелестной игре, беззаботные и счастливые… Минуты шли и в песочных часах судьбы песок непрерывно и неумолимо сыпался вниз.

Дариус вдруг проснулся среди ночи. Встревоженный, настороженный.

«Что-то неладно!»

В спальне было темно. Рядом с ним мирно спала Серафина. Он замер, прислушиваясь.

Дариус различил лишь стрекот цикад и тихое дыхание Серафины.

Он сел в постели, спустил ноги на пол, бесшумно натянул штаны, сорочку и сапоги. Тихо подкравшись к двери. Дариус прислушался, но ничего не услышал.

Бросив прощальный взгляд на Серафину, он приотворил дверь и выскользнул в коридор. Так же бесшумно спустился по деревянным ступеням, избегая ступать на те, что могли заскрипеть. На первом этаже Дариус заглянул в столовую. Здесь, как и во всех комнатах первого этажа, он расставил караульных у каждого окна.

— Все в порядке, солдат?

— Да, сэр. Все тихо, — отозвался тот.

— Который час?

— Три часа, сэр. Дариус кивнул.

— Не зевай, солдат.

Затем он обошел другие посты, но знакомое ощущение опасности не проходило. Интуиция столько раз спасала его, что Дариус не мог пренебречь этим. Встревоженный, он прошел в маленькую по-спартански обставленную комнату, покинутую им с первых же дней, и достал из гардероба черный кожаный футляр, в котором хранился его арсенал.

Взяв с бархатного ложа любимый кинжал с рукояткой слоновой кости, Дариус почувствовал себя лучше: оружие вселяло уверенность. Пистолет он сунул за пояс брюк.

Беспокойными шагами Дариус обошел весь дом и вышел на заднее крыльцо, где встретил Томаса, сержанта своего эскадрона, курившего сигару.

— Что-то не так, полковник? — спросил сержант, предлагая ему закурить.

— Не знаю. — Дариус склонился, чтобы взять сигару. — У меня дурное предчувствие.

Томас пожал плечами, сдерживая зевок.

— Пока все тихо.

— Возможно, слишком тихо. — Дариус глубоко затянулся и, подойдя к краю ступенек, всмотрелся в лес. Воздух дышал прохладой и ароматом хвои. Высоко в небе плыл месяц.

— Ничего необычного не заметили?

— Нет, сэр. У часовых есть собаки. Уверен, если кто-нибудь появится поблизости, эти чудовища поднимут лай.

— Будем надеяться, что все так и есть.

Дариус выпустил струю табачного дыма, затянулся второй раз и отдал сигару Томасу. Затем вернулся в дом. Беспокойство не покидало его. Он мерил шагами коридоры, выглядывал в окна, но ночной пейзаж казался тихим и спокойным.

В конце концов, он зашел на кухню напиться воды. Взяв из буфета металлическую кружку, Дариус направился к ручному насосу, чтобы накачать прохладной родниковой воды с гор. С тихим звоном она ударила тонкой струйкой в дно. В этот момент Дариусу послышался какой-то звук… возможно, тихий топот копыт.

Он насторожился. От парадной двери доносились громкие голоса, но звук льющейся в кружку воды не позволял разобрать слова.

«Идиоты. Они же разбудят Серафину», — с досадой подумал Дариус.

Он подошел к окну и стал всматриваться в темноту. Около фасада стояла черная правительственная карета, бока коней бурно вздымались после недавней скачки. Дариус разглядел королевский герб на дверце и увидел, что на месте кучера восседает капитан Орсини.

«Что за чертовщина? Что делает здесь этот боров? Ему же полагается сейчас ловить шпионов», — подумал Дариус. Он заметил, как Томас направился к Орсини. Вода перестала течь, и теперь Дариус слышал их разговор.

— У меня пропуск, и вот данный мне приказ! — говорил Орсини. — Они хотят, чтобы я немедленно привез ее назад. Не знаю почему. Думаешь, мне что-то объясняют?

— Покажите ваши предписания. Не может быть, чтобы его величество отдал подобный приказ, не предупредив об этом Сантьяго, — возразил сержант.

Орсини не успел ему ответить.

Все произошло в мгновение ока.

Дариус и ахнуть не успел. Дверца кареты распахнулась, и оттуда выскочили двое людей в черных масках и с арбалетами. Плавно и в унисон они сделали два шага вперед, одновременно упали на колени и в мертвой тишине выстрелили в двух часовых, охранявших двери. Тут же из кареты выскочили еще шестеро в масках и бросились в дом.

С криком «К оружию!» Дариус рванулся в коридор.

В дверях кухни он на миг задержался.» его взгляд привлек ряд острых кухонных ножей на стенке. На бегу Дариус выхватил нож для разделки мяса.

Он повернул за угол коридора, ведущего в холл, как раз в тот момент, когда парадная дверь с грохотом распахнулась. Люди в масках, перепрыгивая через мертвые тела, врывались в дом. Дариус бросил нож в первого, переступившего порог, затем поднял пистолет и выстрелил второму в лицо.

— Серафина! — прокричал он, выхватывая кинжал. — Запри свою дверь!

Они бросились к нему.

Один из французских агентов в маске поднял большой пистолет и направил в грудь Дариуса.

Тот мигом отпрыгнул за лестницу, и пуля ударилась в дверь библиотеки. Он вжался в угол, сердце стучало молотом.

Когда француз шагнул вперед и оказался в поле зрения, Дариус резко двинул его локтем в подбородок. Голова в маске запрокинулась, и француз повалился на спину. Дариус перешагнул через него и еще раз ударил в лицо. Затем с кинжалом в руке он снова бесшумно выскользнул в холл, ставший полем битвы, где сошлись в смертельной схватке более двух десятков человек. Французы забросали солдат дымовыми шашками, чтобы создать маскировочную завесу. Щуря слезящиеся глаза, Дариус пытался разглядеть, что делается в удушающем вонючем дыму.

Серафина!

Он должен пробраться к ней. Дариус почти ничего не видел. Дерущаяся толпа преграждала дорогу к лестнице. Мечущийся свет фонарей выхватывал из дыма случайные детали боя. Вспышки кремневых ружей, злобные крики отчаяния, сумятица и шум. Парадная дверь повисла на сорванных петлях, и Дариус заметил лежащие поперек порога тела своих людей.

В эту минуту двое нападавших вырвались из схватки и помчались вверх по лестнице.

Не раздумывая, Дариус кинулся за ними, ожесточенно пробиваясь сквозь толпу сражавшихся. Они были уже на середине марша, но он наступал им на пятки. Первого Дариус схватил за несколько ступенек до верхней площадки. Но тот внезапно обернулся к нему и взмахнул шпагой. Дариус уклонился от удара, заломил руку противника и скинул его через перила. Тот с криком полетел вниз, в толпу бойцов.