После приятного пребывания в Немуре, где Амадей сам прислуживал принцессе, словно она была королевой, путешествие завершилось своего рода праздничным торжеством. Как только путешественницы увидели впереди крепостные стены Шатильона, дозорный на башне протрубил в трубу, и замок ожил. Зазвонили колокола, ворота городка распахнулись, и из них вышла делегация почетных граждан, чтобы встретить, конечно же, свою госпожу герцогиню и приветствовать Ее Высочество госпожу принцессу де Конде.

Девушки бросали ей цветы, люди хлопали в ладоши и восторженно выкрикивали приветствия и добрые пожелания. На дрожащих губах Шарлотты затеплилась улыбка. Так они проехали по главной улице города, а у дверей замка Изабель первой вышла из кареты и поблагодарила принцессу за честь, которую она оказывает ее дому, присев в изящном реверансе. После чего представила принцессе своего сына, взяв его из рук кормилицы. Представила не без гордости, потому что маленький Людовик-Гаспар был прелестен.

– Еще один, которому не дано счастья знать отца, – вздохнула принцесса, погладив атласную щечку малыша. – Мужчины – ужасные существа: если они не воюют, они дерутся на своих ужасных дуэлях. Вы сама об этом кое-что знаете, моя дорогая, – сказала она, обратившись к Изабель.

– Это так, но я, хоть и не знаю своего отца, все-таки его обожаю! Однако, прошу вас, входите! Вы, да и все мы нуждаемся в отдыхе.

И Шарлотта вошла в дом Изабель, которую любила как родную дочь, а может быть, даже больше, с тех пор как госпожа де Лонгвиль вздумала разыгрывать из себя героиню авантюрного романа, и в этом доме ей было хорошо. С гонцом де Немура Изабель отправила распоряжение приготовить для принцессы ее собственную спальню – это была самая удобная и красивая комната. Сама она расположилась в соседней, а с другой стороны поместила госпожу де Бриенн, любимую фрейлину принцессы, так что изгнанница была окружена любовью и вниманием, в которых очень нуждалась.

В эту ночь де Немур получил щедрую благодарность, на которую не смел и надеяться из-за соседства с комнатой принцессы Шарлотты, но Изабель, незаметно передав ему записку, посоветовала не закрывать дверь его комнаты на ключ.

– Чем вы собираетесь теперь заняться? – спросил он, когда оба они отдыхали после часа любви на простынях, благоухавших духами Изабель. – Неустанно будете вытирать слезы этой бедной женщины?

– Я никому не позволю так говорито о моей принцессе! Еще совсем недавно она была само сияние и воплощение радости жизни. С помощью госпожи де Бриенн, а она далеко не глупа, я буду поступать так, как поступала в Шантийи, а именно: делать все, чтобы уверить принцессу, что именно она принимает решения и всем распоряжается.

Де Немур внезапно приподнялся и приник к Изабель долгим поцелуем. Поцелуй мог бы длиться вечность, если бы Изабель не оттолкнула его легонько.

– Вы не хотите поговорить серьезно?

– Что может быть серьезнее… и нежнее… моей любви к вам? И что может быть пламеннее моего желания?

Изабель поначалу защищалась, но очень скоро сдалась и вновь разделила его пламень. И когда он откинулся возле нее, оставив ее лежать на своей руке, и готов был уже погрузиться в дремоту, Изабель вдруг рассмеялась.

– Выходит, мы никогда не сможем поговорить серьезно?!

– Что вы хотите этим сказать?

Прежде чем ответить, Изабель накинула на себя халат, надела домашние туфли и встала возле постели, держась за витую колонку полога. Немур сел на кровати, и у него был такой недовольный вид, что Изабель не могла не рассмеяться снова.

– Не знаю, что во мне такого смешного, – пробормотал он, глядя на нее.

– Вам непременно нужно выспаться, так что в двух словах о том, что мы будем делать завтра. Вернее, уже сегодня перед вашим отъездом.

– Как, уже сегодня? – запротестовал де Немур. – Но мне совсем не хочется уезжать так скоро. Вы не можете не согласиться, что я отлично выполнил свои обязанности, так неужели вы не подарите мне хотя бы двух дней счастья в благодарность?

– Когда я сказала, что мы никогда не сможем поговорить всерьез, я была права, – вздохнула Изабель. – Так и быть! Но я возвращаюсь к тому, с чего начала. Завтра, после нашей замечательной ночи, я устрою совет под председательством принцессы. И она примет некое решение, а я ей его подскажу. Это очень важно! А теперь, господин герцог, спите спокойно, потому что, я вижу, вы явно нуждаетесь в сне, – насмешливо проговорила она.

Он ответил улыбкой на ее улыбку и сладко потянулся в кровати.

– Спасибо, дорогая. Мне ведь и в самом деле нужно набраться сил для будущей ночи, не так ли?

– Я вас не поняла, – отозвалась она, грозно взглянув на него.

– Не может быть! А это так просто! Моя дверь по-прежнему будет открыта…

– Бесполезно. Я в нее не войду.

– Вот как? Тогда я постучусь в вашу.

– Вы этого не сделаете.

– Не сделаю? А хотите пари?

– Вы хотите скандала на весь замок?

– Нет, я хочу совсем другого!

У истомленного де Немура, как выяснилось, сил осталось еще немало. Амадей подхватил Изабель, разлучив ее с витой колонкой, освободил от халата и прижал к себе.

– Ты зажигаешь у меня в крови огонь, – прошептал он из губ в губы. – Стоит мне представить себе твое тело, и я сгораю от желания.

Поцелуй завершился точно так же, как завершился предыдущий, и он, еще задыхаясь, проговорил:

– Только представь себе, госпожа герцогиня, что я вдруг позволяю разыграться своему воображению во время совета. Какое впечатление произведет эта буря, шквал животных инстинктов на госпожу де Бриенн, например? Так как же? Вы уделите мне время будущей ночью?

– А я-то считала вас романтиком! Вас…

– Преданного вам раба? Да, это так, я ваш телом и душой. Но вы не слишком щедры! Сжальтесь над вашим изголодавшимся обожателем!

– Я представляла вас совсем не таким.

– Каким же?

Изабель не ответила. Просто потому, что вообще ничего себе не представляла и теперь должна была подумать. Все, что сейчас происходило, чем-то тревожило ее, хотя тело ее было наполнено блаженством. Она только что открыла для себя неожиданного Немура, и этот новый мужчина ее беспокоил. До сегодняшнего дня она видела в нем чудесного любовника и преданного друга, готового исполнять ее малейшие желания, красавца и баловня двора, элегантного и не представлявшего никакой угрозы, но теперь он распоряжался ею, как хозяин, значит, надо опасаться… Кого же? Самой себя! Да, он представлял для нее опасность. Может, она уже позволила подчинить себя его мужской силе? Ведь ей было так сладостно, ощутив ее, безоглядно ей покориться. Но нет, она не могла этого допустить. Это стало бы для нее погибелью. Она недостаточно любила этого молодого человека, чтобы отдать ему власть над собой. Эту власть она согласна была отдать одному-единственному… И он сейчас нуждался в ее помощи!

На следующий день, взяв на себя обязанности фрейлины принцессы, заведующей гардеробом, Изабель, после того как камеристки удалились, постаралась выучить с Шарлоттой урок, который для нее приготовила. Суть его сводилась к следующему: под предлогом извещения друзей и родственников, оставшихся в Париже и живущих в других местах, о том, что вдовствующая принцесса благополучно добралась до места своего изгнания, они постараются наладить связи и подготовить достаточно возмущенных людей как в Париже, так и в провинции, чтобы обеспокоить Мазарини и принудить его вернуть свободу принцам. Госпожа де Шатильон давала при этом согласие, чтобы ее городок, хорошо укрепленный и обеспеченный продовольственными припасами, стал главным центром будущего выступления.

Урок был усвоен с такой быстротой, на какую Изабель и не рассчитывала. Проведя спокойную ночь и хорошенько отдохнув, Шарлотта набралась сил и была полна решимости постоять за своих сыновей. Она очень уверенно распределила роли своих – увы, очень немногочисленных – помощников, надеясь, как и Изабель, на эффект снежного кома. Письма были уже написаны.

Предполагалось, что герцог де Немур, вернувшись в Париж, проведет переговоры с президентом Виоле, коадъютором и другими важными лицами. Еще одно письмо отправится в Монтрон и известит о происходящем Клер-Клеманс, а главное, Лэне, который отправился вместе с ней, чтобы охранять маленького герцога Энгиенского. Их всех приглашали в Шатильон, чтобы семья пребывала в одном месте, тогда как Монтрон станет оплотом мятежа и боевых действий, на успешность которых все очень надеялись. Крепость принадлежала лично Шарлотте, и она была вправе распоряжаться ею, как ей заблагорассудится. Третье письмо – его доставку Изабель поручила Бастию, который мог справиться с любыми трудностями, – должно было отправиться в Стэне, где госпожа де Лонгвиль так сумела обольстить – это слово, впрочем, слишком слабое – великого Тюренна, что он согласился забыть свой долг перед малолетним королем, виноватым лишь в том, что Мазарини был у него первым министром.

– У тебя задание самое трудное, – сказала Изабель Бастию, обращаясь к нему на «ты». Она говорила с ним так по его просьбе – в память о любимом господине Гаспаре, который так к нему обращался. – Я знаю, госпожа де Лонгвиль меня ненавидит, но я надеюсь, что мать еще что-то для нее да значит и что мы в первую очередь должны послужить ее братьям и, кстати, ее мужу. А вот это, последнее письмо ты передашь графу де Бутвилю, моему брату, если тебе удастся узнать, где он и что с ним. Но он должен поступить под начало маршала де Тюренна. Брат благоговеет перед ним не меньше, чем перед принцем Конде.

Изабель вручила Бастию письма и деньги, попросив Господа Бога, чтобы Он не оставлял ее верного слугу, а потом вернулась к Шарлотте, которая, совершив благое усилие, прогуливалась на свежем воздухе в обществе госпожи де Бриенн. Изабель уже выходила из замка, когда перед ней предстал де Немур, заметно недовольный и разочарованный.

– Я знаю, что вами продиктовано каждое слово, какое произнесла перед нами вдовствующая принцесса. И это дает мне право предположить, что и вторая часть нашего разговора с ней, уже наедине, тоже была продиктована вами, не так ли?

– Я ушла, чтобы дать необходимые распоряжения, и не понимаю, что вы имеете в виду. Поверьте, я не диктую принцессе каждое слово, какое она произносит. Что именно она вам сказала?

Простодушный интерес, написанный на лице Изабель, не утешил молодого человека и не развеял его недовольства.

– «Сказала» слишком мягкое слово! Она почти что умоляла меня уехать сегодня же, поскольку жаждет узнать хоть какие-то новости о своих сыновьях! Мне трудно поверить, что вы не приложили к ее просьбам своей ручки. Но если я вам так наскучил, вы могли бы сообщить мне об этом сами.

– Я, безусловно, так и сделаю, когда это произойдет. Но я не имею никакого отношения к просьбе взволнованной матери и только нахожу ее вполне естественной.

– Вы мне клянетесь в этом?

– Клянусь без малейшего колебания!

Изабель не лгала, она и в самом деле не знала о просьбе Шарлотты, которая действовала по собственному побуждению и, сама того не подозревая, оказала услугу хозяйке дома. Желая хоть как-то смягчить огорчение влюбленного, Изабель мягко прибавила:

– Ни о чем не сожалейте! В эту ночь я бы все равно не пришла… Как бы этого ни хотела!

– Почему? Скажите, почему?!

– Может быть, потому, что мне стыдно отдаваться вам под крышей дома, где находится мой сын и мать с кровоточащим сердцем. Это… это как-то не по-божески, – выговорила Изабель и не без удивления поняла, что вырвавшиеся у нее слова совершенно искренние, точно так же, как слезы, выступившие на глазах.

– Значит, вы меня больше не хотите?

Жалобный тон рассердил Изабель, и она обрадовалась своему гневу.

– Когда вы перестанете видеть в моих словах не то, что в них есть? Мы с вами не всегда можем располагать собой, хотя и вам, и мне очень трудно отказаться от радостей, которые мы дарим друг другу! Но не вздумайте больше обращаться ко мне на «ты», как вы сделали это сегодня утром!

Герцог молча поклонился и вышел.


Последующие дни были днями отдыха, в котором все, измученные волнениями, так нуждались.

Погода стояла прекрасная, и живописная долина Луэны нежила на солнышке свои красоты. Замок, выглядевший так сурово при приезде Изабель, теперь казался приветливым благодаря цветникам, устроенным молодой герцогиней на террасах, аллеям и купам деревьев, которые превратили бывший лесок снова в парк. Внутри замок тоже изменился, и, хотя ему по-прежнему было далеко до Шантийи, принцессе Шарлотте и ее окружению он пришелся по нраву. Жизнь в замке очень оживил племянник Жанны Бертен. Бедного Жереми муж Жанны увез после побоев едва живым из харчевни в Монтаржи, где он работал поваром. Хозяин отколотил его за то, что тот осмелился, готовя соус, чтобы подать к столу, добавить в него взбитый желток и влил десертную ложку белого вина. Бертен, зная кухню в Шатильоне, поспешил перевезти несчастного Жереми в более гостеприимное место. Здесь таланты Жереми расцвели полным цветом, согревая и радуя сердца изгнанников кулинарными изысками.