О; какой восторг! Бедняга вот-вот зальется краской стыда. Шарлотта поспешила продолжить:

— А Георг Второй был под каблуком у своей жены и даже этого не замечал. А...

Ладно, так и быть, бедного дедушку она оставит в покое, он ведь добрый... хотя ведет себя очень странно, и такое поведение вряд ли может послужить кому-нибудь хорошим примером.

— У нас были великие монархи, — напомнил Шарлотте епископ, — и вы поступите правильно, если будете обращаться мыслями к ним.

— Да, у нас была королева Елизавета. О, я часто о ней думаю. И столько читала книг! Но признайте, дорогой епископ, что и она порой поступала довольно дурно. Может, иногда это просто необходимо? Да, я думаю, необходимо. Быть всегда хорошей это так скучно! Хотя приятно, побезобразничав, вернуться на путь истинный и исправиться.

Епископ нахмурился и перевел разговор на теологию.

«Я их повергаю в растерянность, — подумала Шарлотта. — Они не понимают, что из меня вырастет. Пожалуй, им даже хотелось бы меня сурово наказать, однако они помнят, что когда-нибудь я стану королевой».

Все дело в том, что никому неохота влезать в шкуру другого человека. Нужно быть самой собой.

«Но какая я? — спрашивала себя Шарлотта. — Да, конечно, я принцесса, которая в один прекрасный день станет королевой. Но если отвлечься от этого, то какая я?»

Однако отвлечься от этого было весьма непросто.

Шарлотта искренне предпочитала общаться не с доктором Фишером, а с доктором Ноттом, который вел себя гораздо более скромно, был не так самонадеян и действительно хотел, чтобы Шарлотта исправилась. Это он указал ей на то, что у нее есть привычка скрывать правду. Разумеется, она возникла не от хорошей жизни, ведь когда Шарлотта гостила у матери, ей приходилось делать вид, будто она совершенно безразлична к отцу; приходилось выслушивать пренебрежительные замечания в его адрес и притворяться, что они ее забавляют. Когда же Шарлотта бывала в обществе отца, она тщательно скрывала, что они с мамой видятся. Это ее нервировало, и, стараясь вообще не упоминать про маму, она порой от смущения ляпала что-то не то. В таких случаях Шарлотта пыталась выпутаться из затруднительного положения, прибегнув к откровенной лжи.

Например, заявляла:

— Я уже несколько недель не видела принцессу Уэльскую.

Хотя на самом деле встречалась с ней несколько дней назад.

Доктор Нотт стремился избавить ее от этой дурной привычки и не уставал повторять, что она должна преодолеть свой порок, ибо ложь — это грех..

— Да-да, дорогой Нотти! — обычно восклицала Шарлотта. — Но принц же не хочет слышать о том, что я вижусь с мамой. Я пекусь о его благе, а разве дети не должны печься о благе родителей? Конечно, человек должен почитать отца и мать, но признайте, Нотти, что когда сами родители не почитают друг друга, они ставят своих отпрысков в щекотливое положение.

Однако дражайшего Нотти в эти дрязги втягивать не следовало, ведь он сама кротость. Ну, куда ему учить принцессу Шарлотту? Девочка его обожала, хотя в последнее время ей нравилось повергать Нотти в смятение. Поэтому она всегда торопилась прийти к нему на помощь и добавляла:

— Но я постараюсь быть правдивой. Я понимаю, что человек должен быть правдив.

«Проклятие! — думала принцесса. — Ну какого черта меня заточили в Виндзоре? И что сейчас творится в Монтэгю-хаусе?»

Шарлотта улыбнулась, вспомнив о мамином доме. Когда она приезжала, принцесса Уэльская всегда заключала ее в объятия.

«Мой ангел, моя любимица, дай-ка мне взглянуть на тебя! Боже, какая ты очаровательная... очаровательная, хотя как две капли воды похожа на отца! Ха-ха-ха, ему ни за что не удалось бы от тебя отречься, если бы он попытался. А он, наверное, рад это сделать — просто чтобы досадить мне. Но ничего у него не выйдет, у тебя ведь его глаза. Ты из той породы, дорогая».

Мать душила Шарлотту в объятиях, которые далеко не всегда можно было назвать благоуханными. Мама не любила мыться, и прислуге с трудом удавалось уговорить ее переодеться.

— Пойдем, радость моя.

Рука об руку они направлялись в гостиную, которая не очень-то напоминала гостиную Ее Королевского Высочества.

— Мы тут приготовили для тебя особую забаву, дорогая. О нет, это не глупый детский праздник. Ты же их не любишь. Как и дворцовых церемоний, да? Этого тебе хватит у Старой Бегумы, среди быков и коров.

И мать заливалась диким хохотом. «Быками и коровами» Шарлотта окрестила своих бесчисленных дядьев и теток. И как-то имела неосторожность проболтаться об этом матери. Принцесса Уэльская обожала потешаться над родственниками своего мужа. И не мудрено, ведь они все ненавидели ее и поступали с ней очень дурно. Разумеется, за исключением короля. Дорогой дедушка ко всем был очень добр. Что касается дедушки, то тут был еще один секрет. Шарлотта давно заметила, что все внимательно наблюдают за ним, словно ждут какой-нибудь странной выходки. Она частенько гадала, какой именно. Может, они ждут, когда он умрет? Но чего же в этом странного? Ах, она так хотела, чтобы милый дедушка жил еще долго-долго. И порой порывалась ему это сказать. Но потом передумывала, ведь он может решить, что в ее присутствии говорят о его смерти.

«Какую же осмотрительность нужно проявлять, когда имеешь дело с семьей, подобной нашей!» — вздыхала Шарлотта.

Она жила под неусыпным надзором, ибо была наследницей трона. Лишиться прав на престол Шарлотта могла только, если у нее вдруг родится братик. А это совершенно невероятно.

Некоторых людей из своего окружения девочка любила. Например, доктора Нотта. Хотя... вряд ли это можно было назвать любовью. Однако относилась она к нему очень хорошо. Пожалуй, больше всего Шарлотта была привязана к своим камеристкам, миссис Гагариной и мисс Луизе Льюис. В них было много материнского. Укоряли они ее ласково, и Шарлотте это нравилось, так что она частенько проказничала с единственной целью — вызвать их упреки.

Однако о том, что происходит в доме матери, Шарлотта им не рассказывала. Когда они сопровождали ее туда, она чувствовала, что камеристки взирают на все с молчаливым неодобрением. Мама же не обращала на них ровно никакого внимания. Она не трудилась что-нибудь менять в связи с их приездом. Когда все во дворце веселились, мама смеялась как сумасшедшая и часто играла в жмурки: ходила с завязанными глазами, вытянув руки. Обычно ей удавалось поймать какого-нибудь джентльмена, и фантом в игре служил поцелуй. На балах, которые устраивала мама, вообще часто целовались, а в доме обитало множество грубовато-добродушных мужчин. Правда, с Шарлоттой они вели себя очень вежливо, хотя и не целовали ее — за исключением тех случаев, когда она тоже играла в те игры, где фантом служил поцелуй.

Такого дома, как у мамы, ни у кого не было. Во всяком случае, Шарлотте так казалось.

Там жил моряк, которого все называли сэром Сидни, и стоило ему появиться, начиналось бурное веселье. Он постоянно гонялся за дамами и целовал их. Но при этом мог рассказать интересную историю про приключения и про свои подвиги. Особенно Шарлотте нравилась история о том, как сэр Сидни защищал святую Жанну д'Арк.

Когда мама его слушала, ее глаза светились от удовольствия.

— В один прекрасный день, — говаривала мать, — я отправлюсь в кругосветное путешествие на корабле. Ты поплывешь со мной, моя прелесть?

Шарлотта отвечала согласием, но добавляла, что в один прекрасный день ей предстоит стать королевой Англии, и ее место будет здесь, на родине.

Услышав это, мать взвизгивала от смеха.

— Ты слышишь, Сидни! Из нее уже делают королеву. Да, Монтэгю-хаус был престранным местом, жизнь здесь резко отличалась от жизни в Виндзорском дворце или Карлтон-хаусе. Но, может быть, дело было в маме? Может быть, мама все преображала своим присутствием, и даже Кью стал бы выглядеть странно, если бы мама там поселилась?

Шарлотта не подозревала, насколько ей интересна жизнь в Монтэгю-хаусе, до тех пор, пока не лишилась возможности туда ездить.

Ей постоянно запрещают это под разными отговорками!

«Ничего, я все равно выясню, в чем дело», — пообещала она себе.

Но кто скажет ей правду? Шарлотта надеялась на миссис Гагарину и Луизу Льюис, однако, сколько она ни пыталась выведать у них правду, они не поддавались. У этих дам было очень развито чувство долга.

Шарлотта подумала о миссис Адней: она и миссис Кэмпбелл были младшими гувернантками. К миссис Кэмпбелл Шарлотта относилась хорошо, хотя та только и знала, что говорить о своих родственных связях с Клиффордами — в связи с чем она, несомненно, и получила столь высокую должность при дворе. Миссис Адней была совершенно другой особой. Шарлотте в ней что-то не нравилось. Хотя наружность миссис Адней имела приятную, да и манеры у нее были обворожительные. С первого взгляда и не поймешь, в чем дело. Через некоторое время Шарлотта стала замечать, что у миссис Адней бывают внезапные приступы гнева. Впрочем, это Шарлотта считала вполне извинительным, она сама была такой, однако она-то не притворялась спокойной и ласковой! Шарлотта не раз слышала, как миссис Адней хихикает, шушукаясь о чем-то с миссис Кэмпбелл, но, заметив принцессу, тут же подавляла смешок. Шарлотта никак не могла понять, чем это вызвано, а потом выяснилось, что дамы обсуждают амурные дела принцессы Уэльской.

Конечно, имя принцессы было окружено множеством слухов; Шарлотта узнавала о них, гостя у матери, где ей предоставлялась возможность читать газеты и рассматривать карикатуры. Однако Шарлотта подозревала, что даже мать утаивает от нее кое-какие статейки — и скорее всего именно те, которые Шарлотте больше всего хотелось бы прочитать. В тот день миссис Адней наводила порядок в спальне Шарлотты: убирала вещи девочки и решала, что ей следует надеть на встречу с бабушкой и тетушками. Шарлотта тоже зашла в спальню. Ее надежды оправдались — она застала миссис Адней одну.

— Я так и думала, что вы здесь, миссис Адней, — без проволочек заявила Шарлотта.

Она уселась на постель и начала подпрыгивать, а миссис Адней с улыбкой смотрела на нее, склонив голову набок.

— Я хочу знать, почему мне нельзя ездить в Монтэгю-хаус, — выпалила Шарлотта.

— Потому что вы, Ваше Высочество, живете в Виндзоре.

— Я не ребенок, миссис Адней, и мне не нравится, когда со мной так обращаются.

Миссис Адней виновато кивнула.

«О да, — подумала Шарлотта, — мне в ней что-то положительно не нравится!»

— Я приказываю вам ответить на мой вопрос, — властно сказала Шарлотта.  — Вы знаете, почему мне не разрешают ездить в Монтэгю-хаус? Да или нет?

— М-м... да, Ваше Высочество.

— Тогда, пожалуйста, скажите.

— Ваше Высочество, мне придется нарушить мой долг.

— Долг перед кем?

— Перед теми, кто назначил меня на столь ответственную должность.

— Ах, будет вам... Ну, скажите... пожалуйста! — принялась упрашивать даму Шарлотта. — Я хочу знать. Почему я лишена такого права? Ведь это меня касается, правда?

— О да, Ваше Высочество. — Миссис Адней облизала маленьким розовым язычком губы; вид у нее сейчас был такой, словно ей все это очень даже по вкусу. — Но вы, Ваше Высочество, не должны меня выдавать.

— Выдавать? Но в чем дело?

— Если станет известно, что я с вами об этом говорила, то я попаду в немилость.

— А если вы не поговорите об этом со мной, то попадете в немилость у меня!

Миссис Адней приблизилась к кровати и сказала:

— Вы же знаете, что принц с принцессой не очень ладят. Они... не живут вместе.

— Ну, конечно, я это знаю! Принц живет в Карлтон-хаусе и в Брайтоне, а мама — в Монтэгю-хаусе. А приезжая в Лондон, она останавливается в Кенсингтонском дворце.

— Нет... я имею в виду другое. Они не живут... как муж и жена. Вы меня понимаете, Ваше Высочество?

— П-прекрасно понимаю. — Шарлотта начала слегка заикаться, потому что это была ложь — одна из тех, за которые ее так порицал доктор Нотт.

— Но это не мешает им иметь... м-м... друзей. — В улыбке миссис Адней было какое-то лукавство, и Шарлотте почему-то это не понравилось, хотя она и не понимала почему.

— Друзей? Ну, конечно, у них есть друзья! У всех есть друзья... я надеюсь.

— Это особые друзья, Ваше Высочество. А когда имеешь особых друзей, то иногда приходится сталкиваться с... последствиями.

— С последствиями? С какими последствиями?

— Вашему Высочеству этот мальчик никогда не нравился. Вы не раз говорили, что он вульгарный мальчишка.

— Вы про кого? Про мальчика, которого усыновила моя мама?

— Я говорю про Уильяма Остина, Ваше Высочество.

— И какое он имеет к этому отношение?

— Самое прямое.

Шарлотта была озадачена.