Губы паши тронула легкая улыбка:

– Вы посмотрите на себя.

Он распорядился принести большое венецианское зеркало. Отражение продемонстрировало Михримах очаровательную юную жительницу Стамбула, хорошенькую и чуть растерянную. Быстро опомнившись, она принялась крутиться перед зеркалом, разглядывая себя со всех сторон.

Паша с трудом сдерживал улыбку.

– Вы до завтра успеете налюбоваться собой?

– Почему до завтра, разве мы не сегодня идем? – ахнула Михримах.

– Если вы еще полдня прокрутитесь перед зеркалом, то сегодня не успеем.

– Рустем-паша, почему в гареме женщины не одеваются вот так?

– Вы меня об этом спрашиваете? Разве я придумываю ваши гаремные наряды?

– Завтра же велю сшить себе такой же, только из дорогой ткани.

– Этого не хватало – новой моды в гареме. Хуррем Султан прикажет бросить меня своре голодных псов! – фыркнул Рустем.

Михримах милостиво пообещала:

– Не велит!

На его счастье, увиденное на рынке заслонило для Михримах вопрос смены гардероба, она оставила свои прежние платья, потому что в том, которым так восхищалась перед зеркалом, оказалось не так уж удобно в действительности, все же изнеженная принцесса не привыкла к грубоватым тканям… Революции в гаремной моде не случилось.


Роксолана, узнав, что Рустем-паша водил Михримах переодетой на рынок (у нее всюду были глаза и уши, знала все и обо всех), поинтересовалась у зятя, зачем. Тот ответил спокойно:

– Султанша, Михримах Султан должна знать, что за стенами дворца существует другая жизнь. Я не показал ей ничего грязного или недостойного, зато теперь она не задается вопросом, для чего нужны общественные столовые.

Михримах действительно увидела бедность и иначе стала смотреть на деятельность матери. Рустем-паша вовсе не был защитником бедных и обиженных, между переустройством общества и благотворительностью он выбирал благотворительность, о переустройстве речь не шла. Щедро жертвуя на нужды Фонда Хуррем Султан и даже создавая свои собственные, он просто старался в разумных пределах содействовать установлению справедливости.

Но заметив, что жена надолго задумалась после посещения рынка в наряде простой горожанки, Рустем обеспокоился. Что поняла Михримах? Не показал ли он чего-то лишнего? И что за мысли в её голове? Паше вовсе не хотелось, чтобы она вдруг принялась радикально менять что-то в жизни Стамбула или даже своей собственной. Беспокойная принцесса вполне способна на такое.


Рустем-паша целый день в разъездах либо рядом с Повелителем, дома появлялся только к вечеру, но после постигшего их несчастья старался обязательно ужинать вместе с женой. Это было странным для Михримах.

Повелитель крайне редко ел с кем-то даже из близких, обычно довольствуясь трапезой в одиночестве. Конечно, это относительное одиночество, потому что каждое блюдо, перед тем как поставить перед султаном, пробовали, вокруг стояли слуги, рядом находился врач, дильсизы, но Сулейман не любил разговоров во время трапезы, а потому не звал домочадцев, даже Роксолану.

Потому попытки Рустема-паши поговорить во время вечерней трапезы изумляли Михримах. Он объяснял, что для большинства других семей и людей вообще это привычно – беседовать за ужином.

– О чем?

– Нам не о чем поговорить? Расскажите, что вас больше всего поразило на рынке.

– Мальчишка украл хлеб. Чему хорошему он научится в жизни, вместо учебы пребывая на рынке? Станет вором?

– Чтобы такие дети и люди не воровали хлеб, Фонд Хуррем Султан открывает бесплатные столовые.

– Всех не накормишь…

– Всех нет, но многих. Кроме того, один её Фонд, чем больше таких будет, тем больше бедных можно накормить, тем большим бездомных дать ночлег…

– Но тогда они просто привыкнут, что их кормят и поят, и не станут сами добывать хлеб совсем. Зачем, если Фонды, подобные материнским, предоставят питание и крышу над головой?

Рустем в очередной раз поразился необычности собственной супруги. У многих ли поход на рынок вызвал бы такие мысли?

– Вы правы. Могу ответить только вот что. Как мусульмане, мы должны помогать бедным, не задумываясь о том, как они воспримут нашу помощь, должны просто быть милосердными. Но как визирь, я должен думать именно так, как подумали вы, и принять меры к тому, чтобы у многих бездомных была не просто крыша над головой, а возможность построить свой дом; не просто подаяние или пожертвованный кусок хлеба, а возможность вырастить этот хлеб, пасти скот или работать на строительстве. Подавать нужно только тем, кто сам не способен заработать или не может сделать это временно.

– А как таких отличить от простых лентяев?

– Поверьте, большинство людей не бездельники и не желают получать подачки. Им достаточно просто дать возможность заработать свой кусок хлеба.

– Как?

– На строительстве нового комплекса работает немало тех, кто еще вчера приходил за своим обедом в общественные столовые. Сегодня они получают этот обед не как благотворительную подачку, а как плату за труд. У меня немало участков земли, на которых некому работать, особенно на юго-востоке, откуда в неспокойные времена ушли люди. Я предлагаю такие участки тем, кто почему-либо потерял свою землю ближе к Стамбулу, помогаю добраться до нового места и даю участок в аренду, платить которую можно не сразу, а когда будет урожай. Получаю работников, которые недавно нищенствовали. Приглашаю работать на строительстве, перегоне скота, на верфях, да мало ли где нужны крепкие руки. Есть много таких, кто хорошо владеет ремеслом, но по каким-то причинам потерял возможность им заниматься. У Хадима-аги в подмастерьях ювелир, ослепший на один глаз. Сам работать не может, но помогать ювелиру в состоянии.

– В гареме все девушки занимаются рукоделием, шитьем, никто не бездельничает. Так завела еще бабушка – Валиде Султан.

– Я знаю, это хорошее дело. Хуррем Султан многое продолжила, пожилые женщины, оставшиеся без родственников и средств к существованию, будут в имарете ухаживать за больными, учить девочек рукоделию, помогать на кухнях и в столовых…

– Так в Стамбуле скоро не останется нищих.

Рустем улыбнулся:

– Думаю, они будут всегда, но в наших силах уменьшить количество мальчишек, которые воруют хлеб на рынках или попрошайничают.

– Я хотела бы помогать Хуррем Султан в Фонде.

– Думаю, она будет только рада такой помощи.

Роксолана в ответ на вопрос, в чем больше всего нуждается Фонд, вздохнула:

– В деньгах всегда. Я передаю туда почти все, что имею в качестве содержания, но этого мало.

– Разве никто не жертвует?

– Жертвуют, но не слишком охотно.

Михримах на мгновение задумалась:

– Будут охотно!

Уже на следующий день Рустем с изумлением выяснял у жены, что такого она наговорила женам Исаака-паши, что тот интересовался, как передать деньги Фонду. Михримах самодовольно пожала плечами:

– Навестила его жен, чтобы поздравить с благополучными родами одну из них, и там сказала, что Повелитель приветствует пожертвования в Фонд и считает просто недостойным, если кто-то делает это неохотно, напротив, отмечая тех, кто жертвует активно и добровольно.

– Разве можно говорить от имени Повелителя?

– Мне можно!

Рустем только вздохнул, подумав, что так и есть.

– А если Исаак-паша сам поинтересуется у Повелителя?

– Пусть интересуется. Я уже поговорила с отцом. Он согласен время от времени хвалить тех, кто будет жертвовать активно, нужно будет только называть ему такие имена.

– Думаю, это будет нескоро…

Михримах фыркнула:

– Ошибаетесь. Жены Исаака-паши – одни из самых больших любительниц слухов; уже завтра все гаремы будут знать, что надо жертвовать, а если знают гаремы, то знают и их хозяева.

– Но им скоро надоест.

– Придумаем еще что-нибудь. Например, скажем, что очень почетно предоставлять работу нуждающимся в ней или участки земли тем, кто хотел бы их обрабатывать. Я найду, как выманить деньги у тех, у кого их много, не беспокойтесь.

У Рустема-паши оставался только один вопрос: как скоро надоест ей самой? Вопрос существенный и правильный, потому что уже через два дня деньги действительно постоянным ручейком потекли в Фонд, этот ручеек все увеличивался, но сама принцесса еще через неделю потеряла к этому интерес.


И все-таки удивительно: визирь и его супруга вечерами обсуждали дела если не империи, то Стамбула. Михримах начинала смотреть на благотворительную деятельность матери несколько иначе, понимая, что просто дать средства, например, мечетям мало, нужно организовать правильное использование этих средств.

Роксолана объясняла дочери:

– Большая общественная столовая способна накормить хорошим обедом тысячу человек в день. Но для этого нужно привезти мясо и овощи, муку и воду, много что, а потом все варить и раздать, убрать места, где ели, вымыть все и снова готовить назавтра.

– Тысяча человек – это же так много!

– И так мало одновременно. Но для столовой много, потому и дел много. И делать все нужно каждый день.

Повелитель, узнав, чем занимается дочь под присмотром супруга, смеялся:

– Хуррем, я впервые слышу, чтобы сердце женщины завоевывали вот так. Рустем Михримах то в седле держал неделями, то теперь разумные беседы ведет и заставляет делом заниматься.

– Думаю, с нашей дочерью так и нужно. С ней простыми подарками и разговорами о любви не обойдешься. К тому же Рустем-паша, насколько я знаю, и о подарках не забывает.

Сулейман покачал головой:

– Я знаю, в кого она удалась. Я тоже одной такой удивительной женщине привозил вместо украшений из похода возы книг.

Султан говорил об этом не зря. Уходя в первый свой поход, он спросил юную наложницу, что ей привезти. Роксолана несказанно удивила Сулеймана, попросив… книги. Он привез захваченную в Буде библиотеку Матьяша Корвины, вторую по величине и ценности после Ватиканской и лучшую из светских. Разве мог кто-то в гареме оценить такой подарок? Роксолану немедленно назвали ведьмой.

Михримах такое не грозит, никто не рискнет осуждать странности поведения любимицы Повелителя. Но главное – не осуждает муж, напротив, помогает юной женщине проявить себя не в болтовне и сплетнях, а в делах на пользу общества.

Роксолана подумала, что повезло не только Михримах, но и ей самой. Зять куда быстрей дочери становился помощником. Рустем быстро схватывал все, что узнавал, так же быстро решал проблемы, а потому помощь визиря была неоценимой.

Стамбул привычно приписал Хуррем Султан едва ли не роман с зятем, а уж ставленником обозвал и того быстрей. Для чего юную дочь за старика замуж выдала? Чтобы своего человека Великим визирем сделать! Причем прямо из конюхов.

Кому было дело до того, что Рустему-паше всего тридцать девять, до старости еще далеко, что Михримах восемнадцатый год – возраст для невесты совсем не юный, что паша всего лишь третий визирь и назначен таковым как управляющий всей Анатолией раньше, чем попросил руку принцессы?

Но Роксолана привыкла ко всеобщему осуждению, видно, судьба такая, людскую молву не переломишь, хоть головой о стену у всех на виду бейся, хоть кайся, хоть о своей невинности кричи. Пусть, главное чтобы сама знала, что невиновна ни в чем да чтобы Сулейман знал.

А еще чтобы у Михримах с Рустемом все сложилось. Это трудная наука – налаживать отношения между мужем и женой, тем более если жена султанская дочь, а муж поднялся из конюхов до визиря сам. Это хорошо, что они что-то делают вместе, это всегда сближает.


Но никакой сбор средств, никакие беседы не изменяли главного – Михримах и Рустем пока не были вместе. Одна-единственная ночь не в счет.

Он водил её на рынок и дарил украшения, возил (в женском седле!) на прогулки и преподносил книги, рассказывал занимательные и поучительные истории, приглашал лучших поваров, привозил из поездок разные диковинки, но ночевал в отдельной спальне.

Семейная жизнь султанского зятя отличалась от любой другой. Любой мужчина империи мог иметь гарем, в котором было не больше четырех жен и сколько угодно наложниц. Любой, но только не муж дочери Повелителя или мужья его сестер.

Именно это погубило брак Ибрагима-паши. Чтобы жениться на сестре Сулеймана Хатидже Султан, он развелся с первой супругой, но сердцу не прикажешь, в египетском походе влюбился и не устоял, тайно привез возлюбленную в Стамбул. Тайное рано или поздно становится явным, Хатидже не простила мужу измены, хотя разводиться не стала, но и защищать его перед Повелителем позже не стала тоже.

У Рустема-паши гарема тоже не было, только Михримах Султан.

И вызывать к себе султанскую дочь, сестру или племянницу мужу тоже не полагалось. У Михримах и Рустема просто была общая спальня, в которой ночевала жена, а муж должен приходить.

Но он не спешил, боясь спугнуть зарождавшееся доверие, желая, чтобы близость больше не приносила Михримах боли, разочарования, не вызывала отторжение. Рустем помнил её обвинение: «Это вы во всем виноваты!»