Однако внешне не было заметно ни малейшего признака обеспокоенности по поводу денег, стиль его жизни не изменился. Было ужасно важно сохранять видимость богатства, и Адриан продолжал летать туда-сюда, пить хорошее вино и водить ту или иную отличную машину, несмотря на ограничения, которые пытался выдвинуть ему его высокий болезненный банковский менеджер.

– У меня есть средства, это только временные трудности, – объяснял он, легкомысленно не придавая значения превышению кредита, которое многим людям позволило бы целый год жить в роскоши, правда, много раз он оказывался почти на грани краха, но что-то вдруг поворачивалось, и все снова становилось на свои места.

Однако на этот раз Вив боялась, что все будет по-другому, и оказалась права. Из-за войны вся экономика лежала в руинах. Процветали лишь фирмы, которые поднялись на гребне насущных товаров для войны – сталь и боеприпасы и промышленность, связанная с ними. Тут Адриану удалось сделать несколько хитроумных ходов со своими акциями и увеличить свой доход. Сейчас он надеялся проделать то же самое с компаниями, чья продукция потребовалась бы для восстановления разрушенных городов. Но летом 1947 года он просчитался. Он слишком набавил стоимость акций строительной компании, чья деятельность, как он был убежден, составит конкуренцию большим фирмам, которые во время кризиса специализировались по боеприпасам. «Грег Интернешнл» – со своими огромными корпусами, с цементом, лесоматериалами и каменоломнями – казалась верным залогом успеха. Но что-то не заладилось. Всего лишь неделю спустя после того, как он спустил стоимость акций, молва разнесла весть об афере, и цена акций «Грега» упала. В конце месяца, когда Адриан должен был организовать дело, акции абсолютно ничего не стоили.

Адриан знал, что все кончено: разорившегося биржевого маклера никто терпеть не станет. Он пытался продержаться как можно дольше, стараясь покрыть долги тем или иным способом, но в конце концов это не принесло пользы. Больше ничего не оставалось: должен был уйти за долги дом в Джерси и практически все ценное, что у них было.

Когда разразились эти новости, Лоретта впала в истерику, а Вив сохраняла какое-то странно философское настроение. Она настолько привыкла иметь все, что захочет, что просто не могла себе представить, как может совсем не быть денег. И только когда она столкнулась с суровой действительностью, то сначала пришла в негодование, а потом в ярость от несправедливости всего случившегося.

Однажды летом 1947 года Адриан собрал всю семью и объявил, что, по его мнению, они все вместе должны уехать с Джерси. Вив была в ужасе. Джерси был ее домом – она не могла представить себе, как можно жить где-то в другом месте. Но потом, взвесив все, она начала думать, что это, возможно, не самое плохое решение.

Некоторое время Вив нервничала, понимая, что главная причина – Ники. Она все еще любила его, да, любила, но не такая уж радость – быть привязанной к человеку в инвалидном кресле. Они не могли больше пойти потанцевать, он не мог плавать, они не могли карабкаться по холмистым дорожкам, и даже занятие любовью требовало больших и утомительных усилий. Вначале они говорили о том, что поженятся, но по мере того, как шло время, стал проходить и первоначальный восторг по поводу его возвращения, радость общения стала стираться под постоянным бременем монотонной жизни, и эта мысль все реже и реже приходила в голову Вив. Наверное, она эгоистична, нетерпелива, но в то же время ее не оставляло чувство стыда, ведь все дело в том, что она просто не хотела выходить замуж за человека, обреченного на неподвижность. И хуже того, она не хотела выходить замуж за Ники, потому что он не был больше тем человеком, в которого она влюбилась. Все, что в свое время привлекало ее к нему, исчезло.

Иногда даже Вив сожалела, что предложила Ники переехать к ней. Это была такая нагрузка – все время видеть его, и Вив втайне удивлялась, как она могла все так изменить. Что ж, вот оно, решение! Как объяснил отец, им придется жить в маленьком загородном домике, откуда он должен будет ездить на свою новую работу – в агентство недвижимости, и даже этот маленький домик они будут арендовать. Мозг Вив начал лихорадочно работать.

– Есть еще один момент, Вивьен, – жалобно сказал отец. – Боюсь, что мы больше не сможем обеспечивать тебя. Тебе тоже придется найти работу.

Это явилось еще большим потрясением для Вив, чем даже потеря дома. В свои двадцать семь лет она никогда по-настоящему не ударила пальцем о палец. Она помогала в ювелирном магазине в Сент-Хелиере, владельцем которого был приятель Лоретты, пока война не прикрыла его, понемногу лепила, помогала сбывать товар. Иногда она позировала приятелям художника, бывшего любовника Лоретты, и делала вид, что работает регистратором в «Ла Мэзон Бланш» во время курортного сезона. Но вся эта работа не имела под собой никакой социальной базы. И вот теперь, ни минуты не колеблясь, она произнесла:

– Я точно знаю, кем хочу быть. Я хочу быть актрисой, как мамочка!

При других обстоятельствах Адриан, возможно, стал бы спорить. Но при таких делах для него было облегчением, что Вив не стала закатывать сцену. А Лоретта была положительно в восторге.

– Я уверена, что смогу помочь тебе начать, Вивьен. Блэйк Купер – ты помнишь Блэйка? Я играла с ним, – у него сейчас своя труппа Он обучит тебя, а это приведет к успеху. – Она умолкла, с сиянием в глазах вспоминая дни своей былой славы и воображая, как она сможет теперь возродить это с помощью Вив. Кроме того, Блэйк был одним из наиболее красивых режиссеров, она с волнением предвкушала свою встречу с ним. – Я завтра же напишу Блэйку, – пообещала Лоретта, и Адриан облегченно вздохнул.

Ничего не сказали только одному обитателю дома – Ники. Предоставив так надолго ему крышу над головой, Адриан счел, что он сделал больше чем достаточно, чтобы реабилитировать раненого. Больше он ничего ему не должен.


Прошло почти два года с того вечера, когда София и Бернар обсудили в саду «Ла Мэзон Бланш» будущее. В ту первую зиму они выработали планы открытия отеля и туристического агентства, а весной Бернар оставил электрическую компанию и со всей душой пустился в новое предприятие. Вскоре стали появляться заказы на номера, и вся семья, кроме Поля, который решил остаться, по крайней мере на время, в королевских авиационных войсках, была занята делом. София возложила на себя заботы, находившиеся раньше в ведении Лолы, Лола понемногу готовила на кухне, а Ники работал неполный рабочий день в конторе агентства. Бернар признавался себе, что это – все, что он может сделать для Ники, который из-за своих изнуряющих ранений быстро утомлялся, если работал долго. Но вся контора размещалась на первом этаже, на единственном откидном столе конторки, и Ники мог вести переговоры, сидя в своем кресле. Вив каждый день возила его на работу через весь город, так что это придавало Ники интерес и уважение к себе, а заодно Бернар экономил на помощнике – каким в свое время он был для Шарля.

Страхи Софии, что вид раненого клерка сможет отпугнуть потенциальных клиентов, оказались беспочвенными – люди в целом по-доброму относились к молодому человеку и называли его «нашим доблестным парнем, раненым солдатом». Но Ники все равно не был счастлив. И если раньше он рассматривал свое инвалидное кресло как вызов судьбе, который он должен преодолеть, то теперь оно стало ловушкой, из которой он не смог убежать, ему ненавистно было находиться в помещении и заниматься только сидячей работой. Но он не видел никакого другого выхода, так что решил принимать жизнь такой, как она есть, и стараться принести больше пользы семейному бизнесу. По крайней мере, думал он, Вив все еще со мной, хотя иногда, в черные минуты, он чувствовал, что она ускользает от него. Он думал, стоит ли ей говорить, что она может чувствовать себя свободной от обязательств по отношению к нему, но почему-то никак не мог собраться с духом и сказать ей об этом. Она была смыслом его жизни. Без нее он не нашел бы в себе силы воли продолжать жизнь.

Так же, как Вив, Ники понимал, что дела Адриана Морана не в порядке, но убеждал себя, что он выпутается. Ведь мужчины, вроде отца Вив, всегда выходят сухими из воды, разве нет? Это только бедные дурачки, вроде него, начинают свой путь с мечты о непобедимости, а заканчивают его жалкими отщепенцами, которых остается только терпеть окружающим. Он не хотел допускать и мысли, что у Адриана серьезные финансовые трудности, так что для него стало полнейшим потрясением, когда одним летним днем в 1947 году Вив обрушила на него новости, что дом, в который он приехал и где за ним ухаживали, должен быть продан, а они с матерью уезжают в Англию.

– Мне очень, очень жаль, – сказала она ясным голосом, – но, боюсь, дела наши плохи. Мы разорены, дорогой, полностью разорены.

– Но почему Англия? – спросил Ники. Он словно оцепенел. – Почему вам надо уехать в Англию?

– Разумеется, чтобы работать. Что мне тут делать? И кроме того, это так ужасно, если все мои старые друзья увидят меня в столь стесненных обстоятельствах. Во время войны все было по-другому, мы все варились в одном котле, но теперь…

– А как же я? – спросил Ники. Но в тот же миг, как у него вырвались эти слова, он подумал, как патетично это прозвучало, и рассердился.

– С тобой все будет в порядке, не так ли? – все тем же ясным голосом сказала Вив. – Ты можешь жить в «Ла Мэзон Бланш». Там ведь теперь есть лифт, достаточно просторный, чтобы тебе поместиться со своим креслом, а дом практически рядом с туристическим агентством.

В какой-то миг Ники не мог ничего сказать. Ярость загудела в его голове, это была черная ярость, кульминация горечи, возмущения и унижения, которые зрели в нем в течение месяцев. В первый раз в жизни ему захотелось ударить Вив, смазать по ее прелестному, с тщательным макияжем личику, стереть улыбочку с ее кроваво-красных губ. Ему хотелось обидеть, ранить ее, как она ранила его, но он не смог этого сделать. Он прикован к инвалидному креслу, а она – вне его досягаемости. Он никак не смог бы сделать это.

– Я буду заходить навещать тебя часто, как только смогу, – говорила Вив. – Это будет здорово. В самом деле, для нас это будет неплохо – побыть немного в разлуке. Мы и так уже жили бок о бок. Ты не слишком возражаешь, дорогой?

Ники тяжело опустил кулаки на подлокотники кресла, и оно затрещало и подпрыгнуло.

– Разве имеет значение, возражаю я или нет? Ты же все равно уезжаешь. Не могу сказать, что я обвиняю тебя. Кто же в здравом уме захочет остаться с получеловеком?

Вив покраснела.

– Ники, ты не…

– А как ты еще можешь меня назвать? Нет, уезжай, Вив, желаю тебе удачи. Мне давно надо было набраться мужества сказать тебе, чтобы ты убиралась и оставила меня в покое.

– Это просто глупо! – вспыхнула Вив, голос ее от осознаваемой вины стал жестким. – Ты все извращаешь. Ты же знаешь, что дорог мне. Я ведь ждала тебя, разве нет? Все эти годы.

– Правда? Ты в этом уверена?

Она покраснела еще больше.

– Конечно, уверена!

– Ну а я нет. И никогда не был. Ты не создана для того, чтобы быть монахиней, Вив. Я не упрекаю тебя. Думаю, у меня нет права. Только не притворяйся чертовой весталкой-девственницей. Это тебе не подходит.

– С меня довольно.

– Ты хочешь сказать, с тебя довольно меня.

– Прекрати, Ники! Я этого не вынесу!

– Ты не вынесешь! – с горечью сказал он. – Что ж, это и в самом деле трагично.

Она проглотила ком.

– Не будь таким, дорогой. Послушай, я ведь сказала, что буду приезжать к тебе так часто, как только смогу. И все будет здорово. У нас будет много тем для разговоров…

– Возможно. А что у меня? О, думаю, я всегда смогу развлекать тебя рассказами о волнующих событиях в туристическом агентстве или давать отчет о том, что происходит в инвалидном кресле.

Вив почувствовала себя нехорошо. Когда Ники в первый раз пришел в их дом, он казался таким смелым и хорошо приспособившимся. Теперь же он был исполнен горечи и находился в постоянной депрессии. Она каким-то образом разочаровалась в нем, а теперь собиралась предать его и бросить. Но, вероятно, это будет лучшим выходом для обоих. Наверное, она слишком сильно напоминала ему прошлое, дни, когда все было по-иному. Сейчас он был огорчен, но позже он встретит кого-то, кто примет его таким, как он есть. С этой женщиной уже не будет отголосков того, что было раньше, с ней он сможет построить новую жизнь, которая будет опираться только на настоящее. Это она сказала себе, пока строила планы на будущее, а чувства эти успокаивали угрызения совести. Но теперь, когда она столкнулась с гневом и огорчением Ники, такое решение показалось ей эгоистичным.

Я все еще люблю его, подумала Вив. Но при таком стечении дел это совершенно невозможно. Я должна построить для себя новую жизнь и позволить Ники сделать то же самое.

– У тебя будет много тем для разговоров, Ники, – сказала она. – Тебе надо смотреть вперед, а не назад, и для тебя будет легче, если меня не будет рядом. – Он не ответил. Она подошла к нему, собираясь поцеловать, но он отвернул голову, и вместо этого она провела пальцами по его шее и слегка взъерошила волосы. Ники сидел неподвижно, не отвечая на ее ласку. Вив прошла к двери и удалилась. Ники не повернулся, чтобы посмотреть, как она уходит.