А большего женщинам и не надо, их дело – рыбу тянуть из реки и поля пахать. Война же – мужское ремесло…

Теперь Варку натаскивали иначе, жестоко и трудно, ибо ратное дело должно было стать главным для нее на всю жизнь. И лук был уже не старый, березовый, а боевой, склеенный рыбьим варом из дерева нескольких пород, рóга, сухожилий; с костяными накладками и ременной оплеткой рукояти-кибити, чтоб ладонь не скользила. Да и стрелы не простые – с ушком, чтоб видеть тетиву, как вкладываешь.

И стрелять из него по-иному надо: слишком долго целиться не выйдет – и мужская-то рука не удержит тетиву из бычьих жил дольше трех-четырех ударов сердца, – а девичьей руке и стараться нечего: как вскинула лук, так и стреляй…

– Кто ж так тетиву тянет? – усмехалась Сана. – Разве эллин тупой… Не к груди тяни – к уху! Ну, рывком! Как держишь ее? Сказано же, двумя пальцами удерживай тетиву, тремя – стрелу. Вот, правильно… Да не так же! Ну, смотри еще раз!

И хоть прежде Варка была не из последних в Конской Гриве, когда со сверстницами охотилась или для забавы пускала стрелы, но прошло много дней, прежде чем Сана одобрительно бросила: «Ну… сойдет. – И тут же, словно спохватившись, добавила: – Для рыбачки!»

Надо сказать, рука у Варки оказалось легкой и на удивление точно ложились стрелы, пущенные ей, хотя до Саны было, конечно, далеко.

А была еще выездка – и рысь, и галоп, и стрельба с коня…

…Вот она сидит на земле, еще не очухавшись от ядреного подзатыльника, а Хунара грозно нависает над ней:

– Коня угробить хочешь, дырка с ушами?! Ослица, бараном крытая, я что тебе говорила?! Седло не должно касаться хребта! Меж ним и холкой должен проходить палец, а лучше два! А ты как положила?

А еще учились девушки метать дротик-джерид – и стоя на земле, и с конской спины, и с земли во всадника. Все нужно, всякое в бою случается.

Обучали их и схватке в строю, а еще тому, как пеший может выстоять против конного. Но и ту, и другую воинскую премудрость наставница объясняла девушкам с тяжелым сердцем: это сразу было видно. Вроде как погребальный костер складывала.

– Если сбоку от тебя всадник, нацеливай копье под щит, в живот или бедро, где доспеха нет. А если прямо на тебя наезжает и достать его из-за конской туши невозможно, упри древко в землю и вали сперва коня, а потом всадника.

– А если не выйдет? – сорвалось у Варки с языка.

– Тогда… молись Матери и Вийу, чтоб живой не взяли… – хмуро произнесла Дарана.

Конечно, приходилось не только в воинских упражнениях день проводить. Надо было смотреть за небольшим стадом, ухаживать за конями – по первости чужими: лишь через год дали ей Джигетая. В очередь с младшими воительницами готовить для соратниц в большом котле похлебку из муки и ячменного толокна. Делать запасы мяса.

Да кабы только это! Еще приходилось плести из конского волоса веревки: потолще – на арканы, потоньше – на чомбуры[24]. За работой Варка поневоле вспоминала родное селение: в Конской Гриве, вопреки названию, сетей из конского волоса было мало, и они являлись предметом зависти односельчан.

Еще… Еще…

Кроме того, услышав, что Варка знает с дюжину греческих слов, Аксиана поручила Меланиппе обучать ее языку йованов.

– Пригодится, – коротко пояснила она. – Так-то лишь одна из нас может как следует торг с ними вести и разобрать, чего они промеж себя кулдыкают. А будет две.

Потом наступил день, когда Варка неожиданно для самой себя на обратном махе выбила деревянный меч из рук Хунары. Та замерла на миг, а потом одобрительно осклабилась.

– Ты убила меня, сестренка… Это хорошо!

– Э… случайно вышло, – заявила Варка, будто оправдываясь.

– Смерти такое не скажешь! – Хунара усмехнулась снова. А затем вдруг добавила: – Когда будешь сражаться всерьез, насмерть, помни две вещи. Первое – мужчины сильнее женщин. И второе – поэтому они дурнее, от силы своей самоуверенной и выносливости. Ну, большинство из них. Запомни, если хочешь долго жить…

Да, за минувшие два года девчонка из уничтоженного селения и в самом деле научилась очень многому. А главное – научилась убивать.

И ни разу убитые не приходили к Варке во снах. Она вообще не вспоминала лиц их, даже если случалось толком разглядеть.

Но в этих снах кто-то звал ее по прежнему имени: Зиндра. И она не забывала об этом даже наяву. Даже тогда, когда вслух, для всех, именовала себя Варкой…

Ведь может же быть у человека два имени? Разве нет?

* * *

Был, правда, один случай, чуть не разрушивший все…

Как-то ардара поручила девушкам забить и разделать на мясо молодого коня, уступленного задаром проходившими мимо пастухами. Он шел под тяжелым вьюком и сломал ногу, угодившую в старую сусличью нору. Кость не просто треснула, а переломилась пополам и распорола кожу; лошадь можно вылечить от многого, потому конские лекари даже в большей цене, чем людские, но в таких случаях нет другого выхода, кроме как избавить ее от мучений…

Они сперва спутали жеребчика арканами, чтоб не получить копытом здоровой ноги, после чего Хунара села ему на голову, наставив свой кинжал в место, где череп соединяется с шеей, и сильным ударом кулака по рукояти рассекла спинной мозг. Конь даже не вздрогнул.

Варка поежилась. Далеко не каждый человек, убитый Хунарой, мог бы похвастаться, что та подарила ему мгновенную смерть, милосердную и чистую.

Затем они все сбросили одежду, чтоб не измарать ее в крови, и, оставшись голыми, как родились на свет, начали разделку туши. Сперва сняли шкуру, отделив особо кожу с ног, из которой получаются отличные сапоги, а затем в десять рук резали мясо на длинные плоские ломти, чтобы потом, натерев их солью, повесить вялиться. Хунара одним ловким движением сдернула с обнажившегося хребта длинные спинные сухожилия. Их просушат, а позже разобьют деревянным пестом на тонкие волокна, из которых выйдет прочная нить или лучшая тетива…

Голову скакуна оставили в степи на холмике как оберег и жертву духам, требуху кинули на поживу стервятникам да лисам. А сердце и печень пошли в котел: еда для славно потрудившихся амазонок.

Они облились водой у родничка, смыв кровь. Сытно поели, пришли в благостное настроение, сдобренное хорошей усталостью, и вот тут Тарса, приобняв Зиндру за талию, стала ласково расспрашивать ее о житье-бытье, о прежней жизни. Зиндра, в эти часы вовсе не ощущавшая себя волчицей Варкой, отчего-то сразу же насторожилась. Нет, ни в словах, ни в голосе Тарсы не было ничего плохого, но… Впрочем, Зиндра не испугалась – бояться тут, в кругу сестер, точно было нечего.

Тарса зазвала ее в палатку. Отвязала от пояса мешочек с огнивом, достала странный глиняный сосуд, напоминающий лампу с вытянутым носиком, и вложила в нее несколько комьев темной смолы. Затем высекла огонь.

Затлел трут – и девушка вспомнила, как в маленьком капище Дан-Абры старый Аспаруг воскуривал иногда катышки благовонной смолы…

– Мы это… – осведомилась она, – будем что-то у богов или духов просить?

– Будем! – кивнула Тарса, довольно улыбнувшись. – Будем, Варка! Кана для того и есть, чтобы…

В тесной полутьме поплыл сладковатый дымок…

Зиндра поняла. Смолой и пыльцой соцветий каны-конопли дурманили себя энареи – особые шаманы, что ходят в женских одеждах и не прикасаются к женщине, но сами, как женщины, отдаются всякому желающему… Они даже голоса имеют визгливые, как у старых баб. Их не любят и боятся, поговаривают, что это проклятие, в древние времена наложенное на шаманскую касту великой Анахитой за осквернение каких-то ее святынь. Но, как бы там ни было, то, за что простого пастуха выгонят из йера или вообще забьют палками до смерти, для них – каждодневная обязанность.

Полушепотом и с оглядкой болтали и вовсе невесть что. Будто бы эти мужебабы на своих тайных радениях развлекаются со злыми духами, а во время черного колдовства приносят в жертву похищенных детей.

И вот теперь ей предлагают предаться запретному шаманскому курению.

Но любопытство победило. Зиндра вдохнула раз, другой… третий… И вдруг улетела куда-то в нежный лиловатый туман.

– Что за яблочки чудесные! Ой, крепенькая какая!

Она вдруг обнаружила, что Тарса расстегивает на ней кафтанчик и мнет ей груди.

Зиндра начала отбиваться, но движения ее были непривычно вялы, дурман крепко взял в плен, а Тарса, видать, имевшая привычку к зелью, была деловита и настойчива… Вот уже кафтан полетел к выходу, а потом и рубаха была стянута… Зиндра ощутила на своем соске язычок подруги…

Спасение пришло совсем неожиданно: в палатку всунулась голова Зары…

Потом Зиндра, как только ни старалась, не могла затуманившимся сознанием ничего понять. Тем более ей было ничего не разобрать в мелькании рук и визгливых голосах сцепившихся девушек. Те таскали друг друга за волосы и верещали. Катаясь по рухнувшей палатке, обвиняли друг друга в измене и сожительстве с псами, конями и чуть ли не самим Качеем….

Она просто сидела на земле, кое-как прикрывшись рубахой, и смотрела на дерущихся, пока Хунара не растащила их и не отвесила им по спине ножнами меча, для порядка добавив подзатыльник и ей самой.

Больше Тарса к ней не приставала. Они даже почти подружились. Чего уж там, пусть Тарса с Зарой и не такие, как обычные девушки, но в остальном они не хуже прочих сестер в дружине Аксианы. И, случись что, в схватке не подведут.

* * *

По Великой Степи проложило вековые тропы множество караванов: из Ольвии, Таврии, Таны, Албании, Иберии и Армении… Реже появлялись купцы парфянские, кушанские, хорезмийские, согдийские, бактрийские, но они тоже были тут знакомыми гостями. Ходили караваны через Железные ворота и через горные перевалы страны мосхов и колхов. Везли… да чего только ни везли: от оружия, доспехов и бронзовой чеканной посуды до мехов и целебных трав, пушнины и льна, меда и воска.

Караванщики оказывались в Степи вовсе не для того, чтобы торговать с теми, кого купцы скопом именовали «сарматами, скифами и прочими». Их основной целью были ушлые эллины. Впрочем, иногда караваны вели торг между собой. Обычно хозяева степи их не трогали и не чинили препятствий, если те не забывали одарить ксаев.

Эорпаты Аксианы хорошо знали степь, знали возможные пути по ней и те места, где можно так зажать торговцев, что те предпочтут откупиться малой долей, нежели драться с «наглыми девками». Бывало, конечно, что, завидев амазонок, караванная стража споро выезжала им навстречу, держа по-боевому луки и копья. Тогда Аксиана, тихо бранясь с досады, уводила воительниц.

Но куда чаще удавалось договориться. Караванщики выдавали налетчицам то, что обе стороны называли «платой за охрану»: пригоршню драхм или добрый кусок сукна, тушу копченого мяса, а бывало, что тонкую расписную посуду эллинской работы. Потом караван следовал дальше. Бывало и так, что купцы действительно нанимали амазонок как дополнительную охрану, – если в степи было неспокойно или заводились настоящие грабители…

Случалось, сестры по многу дней задерживались на возникающих близ пересечения путей торжищах, когда разные караваны объединяются, чтобы продолжать путь вместе, или купцы продают местным торговцам свой товар, забирая в обмен пушнину, воск и кожи.

Варке эти людские сборища отчего-то очень нравились. Конечно, они уступали самым большим в степи, таким как Хорсов остров с его святилищем Солнца и большим городищем при нем, но все равно девушке нравились их разноязыкая речь (у иных людей арьянского корня, живущих вдали, язык звучит так, что греческий койне понятнее кажется), их шум, их ароматы и товары из разных уголков мира… Ну и, само собой, доспехи охранявших караваны важных стражников и их разнообразное оружие – от иберийских спат до греческих махайр и индийских клинков, что рассекают железо, но вязнут в старом свилеватом дереве. А вот у одного рядом с таким мечом висит на поясе старый бронзовый акинак, сохранившийся с невесть каких времен и, наверно, выкопанный из кургана, чтобы переманить завоеванную им древнюю удачу…

Носатые греки и поросшие диким волосом иверы. Гости и из совсем чужих племен с косицами на бритых черепах. И с вытянутыми головами: есть же охотники так уродоваться, с младенчества привязывая ко лбу и затылку две доски, как зажимы в кузне… Горбоносые, скуластые, черноусые, в незнакомых одеждах, покрытых узорами, до странности похожими на сколотские и сарматские, хотя язык караванщиков все равно звучал дико для слуха.

На торжищах не хватались за плети и ножи; даже если два каких-то племени люто ненавидели друг друга, они все равно соблюдали старые законы. Северяне продавали красавцев коней, драгоценные меха, большие круги желтого воска, деревянные колоды с пахучим медом. С востока, с полуденных краев, везли невероятно яркие ткани, благовония и пряности… Лошади под вьюками и в повозках, быки, ослы – а страннее всех огромные горбатые твари: аруаны и хаптагаи, плюющиеся зловонной жижей…