— Попробуй пальцем меня тронуть, и я тебе врежу!

— Вот это уже лучше! — кивнул Томас. — Пожалуйста, не бей меня! С тобой все в порядке?

— Я должна об этом подумать.

— Иисусе, Мегги, я услышал твой крик, подумал, что ты испугалась грома и молнии. Прости, если ударил тебя так сильно. Боялся, что ты не очнешься.

Он схватил ее в охапку и прижал щекой к сильно бьющемуся сердцу.

— Ты вправду слышал мой крик? — пробормотала она ему в плечо. — Не знаю, как мне удалось раскрыть рот, прежде чем кто-то ударил меня по голове чем-то тяжелым.

Томас, казалось, потерял дар речи. Потом закашлялся и продолжал кашлять, пока Мегги не набралась сил, чтобы похлопать его по спине.

— Что ты сказала? — выдавил он наконец голосом, всего более походившим на воронье карканье. — О Боже, у тебя кровь!

Он уставился на свои вымазанные красным пальцы, прежде чем очнуться, подхватить ее на руки и осторожно опустить на кровать, словно перед положением в гроб. Не хватало еще, чтобы он сложил ей руки на груди!

— Не двигайся! — приказал он и исчез, чтобы минуты через две вернуться со свечой и обыскать каждый уголок Белой комнаты. Яркая вспышка вновь залила помещение светом. Томас закрыл окно, в которое хлестал дождь.

Никого.

Томас задвинул шторы, открыл дверь спальни, вышел в коридор и, вернувшись, пожал плечами.

— Пусто.

Он поставил свечу на маленький столик у кровати, нагнулся, осторожно отвел волосы от раны и стал сыпать ругательствами, такими затейливыми, что Мегги не выдержала:

— Ты сам их сочиняешь?

— Что именно сочиняю? Ты бредишь?

— Проклятия. Совершенно оригинальное употребление названий частей тел различных животных. Ты сам это изобрел?

— Не смотря на серьезность положения, Томас невольно ухмыльнулся.

— Нет, это довольно распространенные изречения. Тебе больно?

— Мегги прикусила губу и ойкнула.

— Прости. Совсем немного. Ничего серьезного.

— Вот и хорошо. Полежи, я очищу рану. И не двигайся. Она не двинулась. Голова начала раскалываться от боли и казалась какой-то странно легкой. Слабый огонек свечи колебался, белые стены словно покачивались и клонились вправо.

— О Господи, — выдохнула она и поднесла руки к лицу.

Мегги, что ты делаешь?

Хочу проверить, способна ли сосчитать пальцы.

— Черт, — пробормотал он, укрывая ее. — Удар сильный, и это может быть опасно. Давай посчитай мои пальцы. Сколько я поднял?

— Кажется, три. Знаешь, Томас, эти пальцы, которые ты держишь перед моими глазами… все они касались меня… в самых интимных местах.

— Да, разумеется, скорее всего.

— Особенно средний… он самый длинный… Боже… всего два часа назад ты…

— Да-да, Мегги. Я все помню. Скажи, тебе больно? Мегги кивнула, и от этого легкого движения едва не потеряла сознание. И замерла, дожидаясь, пока боль уйдет.

— Ты не должен был оставлять меня, — выговорила она. — Я осыпала поцелуями твое лицо, а ты сказал, что хочешь спать в своей постели. Почему ты сделал это, Томас?

— Хочешь правду? Нет, не хмурься, к чему зря напрягать мозга? Ляг и расслабься. Ладно, скажу. Я боюсь грозы еще с самого раннего детства. Не хотел, чтобы ты видела, как твой сильный, самоуверенный муж трясется в страхе за свою жизнь, когда гром гремит, словно пушечная канонада, и сверкает молния.

— Все не так уж плохо. Не знаю, что случилось в детстве, но заставлю тебя забыть это. Просто буду обнимать тебя. Можешь трястись, сколько хочешь.

— А погладишь меня по спине?

— Еще бы! Даже могу спеть колыбельную. Только больше нe оставляй меня, Томас.

— Ни за что. Теперь, когда ты узнала о моей слабости, нет причин скрываться. — Томас встал.

— Пойду приведу врача.

— Мне придется ходить по его спине?

— Доктора Притчерта? Нет, что ты, у него совершенно здоровая спина.

— Может, я должна похудеть?

Томас сначала не понял, о чем идет речь, но тут же вспомнил разговор тети Либби и лорда Киппера.

— По-моему, наоборот, тебе необходимо пополнеть. Только немного: учти, мне всегда нравились худенькие женщины. Мегги, когда тебя бьют по голове, припомнить предшествующие этому события почти невозможно. А ты? Помнишь что-нибудь?

— Скажу, если не пойдешь за доктором.

— Но что, если ты серьезно ранена?

— А что он может сделать? Открыть голову и заглянуть внутрь? Даже в этом случае вряд ли он будет знать, куда смотреть.

— Наверное. Ладно, пока подождем. Я останусь с тобой. Итак, что ты запомнила?

— Все! — похвасталась Мегги. — Я помню все.

Она начала говорить, то и дело останавливаясь, закрывая глаза от вспышек боли в голове.

— Блеснула молния… потом прогремел гром… я слышала, как он охнул… резко… наверное, испугался. А когда я повернулась, он ударил меня.

— Ты точно знаешь, что это мужчина?

— Нет. Весь в черном, Томас, весь в черном, накрыт с головой черной тканью. — Она чуть приоткрыла глаз. — Только не проси сквайра Биллингса отыскать злодея.

— Ни за что, — улыбнулся Томас. — Собственно говоря, это я здешний судья.

— Я заставила тебя улыбнуться, — пробормотала она, слегка касаясь кончиками пальцев его губ, — сама того не желая.

— Мегги, только не засыпай. Удар по голове — штука опасная.

— Я ужасно устала, Томас.

— Знаю, но держись. Я помогу тебе не спать, — пообещал он, беря ее за руку. — Послушай меня. Давай я расскажу о своем первом судне, снаряженном в основном на деньги графа Клера, который и отправил его в Индию. Судно должно было прибыть в первую неделю октября. И не появилось. Говорю тебе, каждый день на рассвете уже стоял на генуэзской пристани, глядя вдаль, пока едва не получил косоглазия, и торчал там до самой темноты, когда уже даже воду невозможно было разглядеть. Адам Уэллз, граф Клер нашел меня как-то ночью на холме, выходившем на Средиземное море, с бутылкой бренди в руках. Я был мертвецки пьян и так отчаялся, что был готов вернуться на пристань и затеять драку: весьма опасное предприятие, если учесть, что портовый район кишит преступниками всех мастей. Адам встал надо мной, подбоченился и прогремел:

— Довольно, молодой глупец! Хватит ныть и жаловаться! Если чертов корабль затонул, придется попросту собрать деньги и снарядить другой. Вставай — или получишь по глупой башке!

Я вскочил и набросился на него.

— Ударил?

— Вернее, пытался. Мне хотелось убить его или хотя бы изувечить. Дрались мы не на жизнь, а на смерть, но он умудрился всадить мне в живот кулак, и все это бренди… поверишь, я думал, что мне не жить.

— А что было дальше?

— «Звезда Генуи» прибыла в порт в следующий вторник. По-моему, я целовал ее мачту. Оказалось, что неподалеку от Гибралтара ее застиг шторм, но, к счастью, все обошлось. Я немедленно финансировал новую экспедицию. За три года был потерян всего один корабль. Теперь у меня их три, и к тому же в Генуе остались люди, которым я полностью доверяю. Они присматривают за делами компании.

— А что сказал граф Клер насчет утонувшего судна?

— Купил мне ящик бренди и сказал, что, если следующие полгода он хоть раз увидит меня за бутылкой, снова ударит в живот.

Мегги рассмеялась, хотя мозги, казалось, вот-вот вывалятся наружу.

— И ты ждал полгода?

— Мало того, ящик до сих пор полон. С тех пор я в рот не беру бренди.

— О Томас, какая изумительная история! Как она понравится нашим детям! А ты приплыл в Англию на одном из своих судов?

— Да, мы решили, что неплохо бы отправить кое-какие товары в Вест-Индию. Сейчас его снаряжают и закупают груз.

— А как называется это судно?

— «Надежда».

— Хоть бы поскорее увидеть ее. Сколько еще она пробудет здесь?

— В Портсмуте. Неделю.

— Я так горжусь тобой.

Томас невольно покраснел.

— Вот увидишь, все будет хорошо. О дорогой, поскорее разыщи того, кто меня ударил.

— Да, — кивнул он, подавая ей стакан воды, в которую капнул немного настойки опия. — Обязательно.

Глава 25

— Почему Уильям приехал?

— Я его пригласил, — пояснил Томас. — Он услышал, что я женился, и хотел познакомиться с тобой.

— Интересно, зачем? Чтобы меня совратить?

— Мегги…

— Он гнусный развратник, Томас.

— Он молод, Мегги. Очень молод.

— Мы с тобой тоже не старики, но я знаю, что никому из нас не пришло бы в голову совершить столь бесчестный поступок. Подумай только, он свалил на тебя вину за обольщение Мелиссы Уинтерс и, скорее всего, ожидал, что ты покорно подставишь голову под ярмо позора! Боюсь, мне будет трудно относиться к нему, как к родственнику.

Томас ошеломленно моргнул и спросил:

— Ты действительно веришь в мое благородство?

— Конечно! Иначе я не вышла бы за тебя. Неужели ты мог бы позволить кому-то другому расхлебывать то, что сотворил?

— Наверное, нет, — тихо ответил Томас. — По крайней мере я так не думаю…

— Он не знает, что мне все известно? О том, что он сделал с тобой и Мелиссой?

Он покачал головой.

— Кто меня ударил?

— Не знаю, — вздохнул Томас. — Все домашние утверждают, что спали, пока не началась гроза, и проснулись, только когда загремел гром и полил дождь. Представляешь, даже град был. Сломал две оконные рамы. Никто не слышал ничего подозрительного. А что ты еще ожидала, Мегги?

— Почему кто-то желает мне зла?

Ну вот, она и сказала это, прямо и ясно.

Тяжелые, пугающие слова оледенили воздух.

Томас встал и принялся бродить по комнате, изредка поглядывая на жену: белые одеяла натянуты до пояса, очаровательные белые кружева ночной рубашки обрамляют плечи, белая повязка на голове. И все это среди белоснежных стен.

— Ты выглядишь девственницей, которая чересчур рьяно отбивалась.

Мегги не сразу поняла его, а когда поняла, расхохоталась, благоразумно придерживая виски.

— Сплошь девственно-белое? Но Господу известно, что моя невинность уже потеряна. Томас…

Она осеклась. Но он точно знал, о чем она думает. Хочет, чтобы он поцеловал ее, возможно, лег рядом, мгновенно обезумел и…

Его затрясло.

— Не смотри на меня так, Мегги! Не хочу причинить тебе боль.

— Ты говоришь о моей голове?

— Да.

Плоть его мучительно восстала, но он мужественно улыбался.

— Именно о голове.

Казалось, что в последнее время стоило ему подумать о ней, и желание разгоралось с новой силой. Ужасно выводит из себя, особенно сейчас. Но к неукротимому вожделению, загоравшемуся, едва он произносил ее имя, смотрел на эти разноцветные пряди волос, неизменно примешивалось сознание того, что кто-то прокрался в Белую комнату и ударил ее по голове.

И он понятия не имел, кто бы это мог быть.

— Знаешь, Мегги, — начал он, всеми силами души желая, чтобы это была правда, чтобы все оказалось именно так, — это мог быть кто-то чужой. Вероятно, мой враг, который жаждет мести, который жил здесь, знает Пендрагон и умеет войти и выйти незаметно.

— И кто же это мог быть?

— Я думал об этом, но в голову ничего не приходит. В каждом старом замке есть свои тайны, призраки и тени, спрятанные от людского глаза, но… — Он пожал плечами, и глаза свирепо вспыхнули. — Больше я не допущу, чтобы с тобой случилось что-то, клянусь.

— Если бы ты спал со мной, Томас, возможно, пострадал бы вместо меня. Что, если тот, кто сделал это, считал, будто мы спим вместе? А вдруг он охотился за тобой? О Господи, Томас, я боюсь за тебя. Ладно, вот что я решила. Ты будешь спать у себя, а я стану закрывать дверь между нашими спальнями. Таким образом, до тебя никто не доберется.

Томас едва не задохнулся от счастья, но постарался сохранить деловитый тон:

— Мегги, этот человек ударил тебя, а не меня и проник в твою спальню, а не в мою. Видимо, знал, что ты одна. Нет, Мегги, мы будем спать вместе, но следить, чтобы все двери были заперты. — Он склонил голову набок и, судорожно сглотнув, добавил:

— Собственно говоря, я подумываю отныне лежать на тебе, чтобы защитить своим телом.

— О Господи…

Он снова сглотнул, откашлялся и промямлил:

— Прости и забудь, что я сказал. Теперь не время. Какая жалость!

— Может, — предположила Мегги, обхватив руками колени и не в силах изгнать из воображения соблазнительные картины, — здесь есть потайные ходы, как во всяких старинных домах? Как по-твоему? Ты ни одного не знаешь?

Томас рассеянно взъерошил волосы, и Мегги на какой-то момент могла бы поклясться, что у него сделалось испуганное лицо.

— Нет-нет, — заверил он наконец. — Правда, такие слухи были, и дядя иногда упоминал о потайных ходах, но сам я никогда ничего подобного не видел.

— Твоя матушка не слишком мной очарована. Ты получил мое приданое, и, возможно, она считает, что теперь во мне нет надобности. А кроме того, не забывай об Уильяме. Вдруг он обнаружил, что я все знаю о Мелиссе?