Лора Бекитт - Дочери Ганга

Обстановка дома поражала роскошью, но вместе с тем странным образом угнетала. Подавали европейские закуски и английский чай. Грейс продемонстрировала игру на пианино (в пансионе девочкам изредка давали уроки музыки), не сумев скрыть отсутствие мастерства. И Джейсон, и Флора сделали вид, будто не заметили этого.

Что касается рисунков, Грейс не рискнула их показать, особенно после случая, который потряс ее накануне.

Вернувшись из Патны, она, как и было задумано, нарисовала по памяти Аруна, а потом и его жену. Грейс не собиралась показывать эти изображения тетке, та сама их увидела. Девушка никогда не прятала альбом, и случилось так, что Флора взяла его в руки.

Когда она увидела портрет Аруна, а в довершение еще и потрет Соны, ее лицо исказилось до неузнаваемости.

– Что это?! Зачем ты это делала?!

– Ничего, – в страхе промолвила Грейс. – Иногда я рисую необычные, хорошо запомнившиеся лица. Это тот молодой человек – учитель, которого мы встретили в Патне.

– Я помню, – натянуто произнесла Флора.

Ее костлявая рука потянулась к грифелю. Старуха с такой силой перечеркнула рисунок, что бумага порвалась.

– Чтобы больше я этого не видела, – сказала она и отшвырнула альбом.

Грейс не знала, что и подумать, но не осмелилась о чем-либо спросить. Она спрятала альбом и доставала его только тогда, когда тетка удалялась к себе в спальню.

Джейсон Блэйд сразу понял, что Флора Клайв – непредсказуемый и опасный человек. Ее подлинная натура была глубоко спрятана под толстым слоем лжи, уловок и манер. И ее дом вовсе не казался волшебным королевством для Золушки.

Джейсону чудилось, будто Грейс преследуют невидимые черные тени, отбрасываемые зловещей фигурой миссис Клайв. Очевидно, девушка тоже чувствовала что-то подобное, потому и не радовалась наследству.

Беседуя с Джейсоном, Флора безукоризненно прямо держала спину. Ее морщинистые бледные, как у покойницы, руки лежали на коленях. Худое лицо тоже казалось лицом мертвеца, но глубоко посаженные глаза пронзали и жгли. Ее тело было изношено временем, однако внутренняя энергия далеко не иссякла.

Она не задавала прямых вопросов и вместе с тем узнала все, что хотела узнать и о нем, и о его семье. Цель визита Джейсона, как он ни пытался это скрыть, сразу стала ясна ей, как божий день, но это вызвало у Флоры лишь снисходительную усмешку.

Когда Джейсон ушел, Грейс осторожно спросила тетку:

– Он вам понравился?

– Главное, что он нравится тебе.

Лицо девушки залил румянец.

– Это плохо?

– Это естественно.

– А он? Вы думаете, я ему симпатична?

Флора была предельно откровенна:

– Да. Но он присматривается. Хорошо, если только к тебе, а не к моим деньгам!

Грейс сникла.

– Полагаете, он тот самый ловец за приданым?

– И да, и нет. Думаю, он не против заполучить тебя, но еще не до конца поверил в то, что вместе с тобой огребет кучу денег! – усмехнулась Флора и добавила: – Не беспокойся, я не стану чинить препятствий. Не думай, что мне нравится тебя притеснять. Я не хочу, чтобы твои чувства зависели от моей воли. Этот молодой человек из хорошей семьи, по рождению он выше нас. В отличие от других военных, ему по-настоящему интересна страна, он хочет узнать ее изнутри, уловить ее дух, понять, чем живет индийский народ. Это большая редкость.

Грейс облегченно вздохнула, однако Флора продолжила:

– Слава богу, у меня хорошая память. Джейсон Блэйд был на приеме, устроенном мной в твою честь: он приехал вместе с Корманами. Миссис Корман сказала, что у него связь с индианкой. Он тебе не рассказывал?

Девушка вздрогнула.

– Нет!

– Неудивительно. Мужчины не докладывают о своих похождениях потенциальным невестам. Каждый из них до брака развлекается подобным образом. Тут речь идет уже не об изучении культуры, а кое о чем другом. Важно, чтобы эти отношения не продолжились после свадьбы.

– Англичане, – голос Грейс дрожал, – женятся на индианках?

– Крайне редко и по большой глупости. Если рядом нет других женщин. Как правило, такие браки быстро распадаются.

– А наоборот?

Грейс подумала о картинке с прекрасным индийским принцем, которая до сих пор лежала в ее дорожном сундучке, о наивной сказке, придуманной ею, когда она собиралась в Индию.

Что-то странное промелькнуло в лице Флоры: тень сожаления о том, что она никогда больше не будет цельной, неискушенной, наивной, не будет молодой. Ее душа казалась покрытой одним сплошным шрамом. Такое сделала с ней смесь ненависти и любви к плоду своей собственной порочности.

– Разумеется, некоторые из наших дам желали бы выйти за какого-нибудь раджу и сделаться принцессой. Но богатые туземцы женятся только на своих. Что касается бедных, то кому они нужны? Хотя… Ты уже взрослая и, возможно, скоро выйдешь замуж, потому я могу сказать то, что хочу сказать… Индийцы – непревзойденные мастера заниматься любовью, – Флора вновь усмехнулась, а Грейс смутилась и покраснела, – в этом отношении европейцам до них далеко. Это касается и мужчин, и женщин. Вот в чем главная опасность. Высшие касты изучают «Камасутру» – руководство по любовной науке, а низшие, которых мы считаем примитивными, слишком близки к природе, а потому не менее страстны. Так что будь осторожна. Если мистер Блэйд всерьез привязался к какой-то индийской девушке, это чревато сложностями. Делить его внимание с туземкой по меньшей мере унизительно. Ты достойна лучшего, Грейс. Самого лучшего, ибо ты больше не нищая. Ты – моя наследница, опиумная принцесса. Такие, как мы, способны разрушать и строить, спасать и губить, не склоняясь ни перед кем, не останавливаясь ни перед чем.

Именно этого и боялась Грейс. Могущества, которого не выдержат ее хрупкие плечи. Ответственности, которая сомнет ее нежную душу. Она не хотела становиться такой, как Флора Клайв. Она желала остаться самой собой.

Издали город переливался красками, словно раскинувшаяся над берегом радуга. Его дворцы и храмы напоминали россыпь драгоценных камней, брошенных на землю божественной рукой.

Над рекой плыли будоражившие душу гимны во славу богов. Слышались гортанные крики лодочников и монотонное бормотание брахманов.

– Вот он, город Шивы, – сказала пожилая женщина, глядя на покрытые чеканной медью и листовым золотом купола храмов. – Может, благодаря милости великого бога ты наконец вспомнишь, кто ты!

Стоявший рядом мужчина, ее супруг, согласно закивал, но та, к которой обратилась женщина, не ответила. Однако что-то странное промелькнуло в ее лице, когда она увидела стелы, напоминавшие о сати – жертвоприношении вдов, добровольно восходивших на костер, в котором горели тела их покойных мужей.

Троица продолжила путь. Над гхатами поднимался горький запах дыма, к воде тянулась вереница носильщиков хвороста и неприкасаемых, которые сперва разжигали костры, а после разбрасывали пепел в водах Ганга.

Очутившись на противоположной стороне реки, мужчина и две женщины спустились вниз. Все трое зачерпнули воду, затем вылили обратно и бросили в реку цветы. То был привычный обряд поклонения Гангу. Девушка знала, что ей доводилось его совершать, но больше ничего не могла сказать.

Ужасная ночь, когда ревел ветер, хлестал ливень, а река напоминала кипящий котел, начисто стерла из ее памяти картины прошлого. Кругом не было ни единой живой души, только давящая темнота, гигантские тучи и бешеная стихия. Ветер нес лодку по Гангу, точно ореховую скорлупу, брызги вонзались в лицо, а потом сверху обрушилась тяжелая волна – и все окончательно померкло.

– Теперь пойдем в храм, – сказала пожилая женщина.

Поднявшись по гхатам, они побрели тихими запутанными, отделенными от шума и суеты Ганга улочками. Затем, сняв обувь, вошли в храм и, сотворив положенные действа, обратились к жрецу, седому старику с глубоким и цепким взглядом.

– Мы бы хотели попросить помощи у бога, – низко кланяясь, пробормотала женщина. – Мой муж и я нашли эту девушку на берегу Ганга – она пострадала во время бури. Какие-то недобрые силы лишили ее памяти и речи.

Брахман окинул взором застиранное деревенское сари женщины, ее морщинистое лицо и перевел взгляд на мужчину с его будто выдубленной солнцем кожей. Потом посмотрел на девушку, истинную красавицу, но неподвижную и безмолвную, словно статуя.

– Нам кажется, она из высших каст, – добавил мужчина, – но у нее слишком короткие волосы. Мы не знаем, что это может означать. Неверность мужу?

– Мне кажется, я ее знаю, – медленно произнес жрец. – Я ежедневно вижу не менее сотни лиц, но в мире существует нечто такое, что никогда не забудешь. – И тихо сказал слуге: – Позовите Суниту из приюта для вдов.

Вскоре их взору предстала фигура в белых одеждах.

– Вот оно – колесо кармы! – всплеснув руками, вскричала Сунита. – Боги вновь привели ее туда, где она и должна находиться! Говорите, она ничего не помнит? Что ж, тем лучше – мне будет проще объяснить ей, что именно она должна делать и знать!

Девушку увели. Она оставалась безучастной и продолжала молчать. Казалось, вид холодных каменных стен и грязно-белых, как осенний туман, вдовьих одежд не произвел на нее никакого впечатления.

Однако когда к ее голове поднесли бритву, это подействовало на нее, как удар молнии. Зловещий блеск лезвия словно прорезал ее память, вспорол невидимую оболочку сердца, и она отчаянно закричала:

– Меня зовут Сона! Я не вдова, я замужем! Не трогайте мои волосы!

С ней не могли справиться, и на какое-то время Сунита оставила ее в покое. Она пожаловалась жрецу:

– Эта женщина два раза сбегала из приюта. Она повторно вышла замуж! Она укусила меня за руку, словно бешеная собака. Я не знаю, что с ней делать. Я не желаю оставлять ее в приюте: она послужит плохим примером для других вдов. Она одержимая, а это хуже всего. Ее надо наказать.

Жрец задумался, а потом сказал:

– Пусть зарабатывает деньги для храма.

Сунита поклонилась, едва сумев скрыть радость. Она все поняла. Обычно деньги для храма зарабатывали танцовщицы – девадаси. То была проституция, носящая религиозный характер; тонкое, сложное и на диво хорошо организованное дело.

Чаще всего эти девушки еще в детстве посвящались богу бедными родителями. Среди них было много подкидышей. Эта особая женская каста, отмеченная красотой и изяществом, отнюдь не презиралась окружающими. Девушки знали грамоту, были искусны в танцах и музыке, опытны в любовных утехах, остроумны, живы и красивы.

Но, как правило, в старости их участь была незавидна. Они не доживали век в кругу большой и дружной индийской семьи, а пробавлялись милостыней. На их бедре или груди выжигали символический знак Шивы, и они блуждали по городам и деревням, посещая празднества и вымаливая подаяние; никому не нужные, забытые богом, коему посвятили дни беззаботной молодости.

Но существовало и нечто другое. Тайные подвальные комнаты, где провинившиеся несчастные женщины зарабатывали деньги для Шивы самым низким и ужасным способом. В отличие от девадаси, им не были положены ни темно-красные сандаловые духи, ни сверкающие драгоценными нитями сари.

Сона ничего об этом не знала. Она испытала облегчение, оттого что ее на время оставили в покое, и размышляла о том, как бы сбежать. А позже к ней тайком прокралась девушка.

– Меня зовут Сита. Я тебя помню. Когда-то я ухаживала за тобой, а потом вернулась в приют, потому что испугалась божьей кары. Я валялась в ногах у Суниты, и она меня простила. У тебя есть верная подруга Ратна и очень красивый муж. Почему и как ты вновь угодила во вдовью обитель?!

– Это долгая история, и я еще не все вспомнила. Если ты увидишь Ратну, прошу тебя, дай ей знать, где я! Надеюсь, она все еще в Варанаси.

Больше им не удалось поговорить. На волосы Соны больше никто не посягал, но это не насторожило девушку. На самом деле ей всего-навсего отчасти сохранили привлекательность. Не каждый клиент согласится платить за обритую женщину.

Сону отвели вниз, в одно из тайных храмовых помещений. Здесь была только циновка, маленький светильник и глиняный кувшин с водой. Ей исправно приносили еду, но никто не отвечал на ее вопросы и не выполнял просьб.

А потом в подвал спустился мужчина. Он был таким огромным, что занял собой почти всю каморку. Когда Сона услышала тяжелое дыхание, ее пробрал холод.

Немигающие глаза мужчины плотоядно разглядывали девушку.

– Кто вы? – в страхе прошептала она. – Уходите!

Очевидно, в его планы не входило разговаривать с ней, но он все же сказал:

– Я заплатил за тебя. В течение часа могу делать с тобой все, что захочу.

– Нет! У меня есть муж, и я не могу принадлежать другому мужчине!

– Насколько я знаю, ты принадлежишь храму. Мне говорили, ты достаточно согрешила, чтобы быть наказанной. Впрочем, мне нет до этого никакого дела. Главное, что ты действительно недурна собой и, похоже, здорова. Ложись на циновку – время пошло!