Сюзан Саллиз - Дочери Луны

И тогда Чарльз сказал:

– Мне нужно проверить, как идут дела в офисе. И я мог бы забросить вас четверых домой.

Лицо Алекса вспыхнуло от признательности.

– Да нет… Я хотел спросить, а можно нам отправиться на следующий мыс и все такое?

– Разумеется, – улыбнулся Чарльз. – Только с позволения Эми. Ведь это ее остров.

Алекс тоже улыбнулся, как будто разрешение Эми было давно решенным делом. Но потом он задумчиво произнес:

– Мне кажется, Эми немножко гениальна. Как папа. Всех гениев так трудно понять.

– Тебе не понравилась скульптура, старина?

– Ну нет, понравилась. Только она меня… напугала.

– Напугала?

– Даже не напугала. Но мне стало так неуютно. То есть… я ведь тоже тесно связан с ребятами. И с мамой и папой. И конечно, с вами тремя. Но мы же не одно целое, не спираль. Как скульптура.

Чарльз положил руку ему на плечо.

– Знаешь что, Алекс. Взрослые вообще склонны скручивать свои чувства в спираль. Но лучше так не делать.

Алекс энергично закивал в ответ.

– Вот почему так легко с тобой и тетей Мэг. – И он убежал.

Держа уснувшую Эми на одной руке, другой Чарльз обвил плечи Мэг.

– Немного же он знает, – сдержанно прокомментировал он.

Но Мэг покачала головой.

– Это лучший из комплиментов, дорогой мой. И это правда. Ох, возможно, и у нас были свои завихрения, но теперь их нет. Больше нет. И Алекс это видит.

Остановившись, она повернулась под его рукой, чтобы поцеловать его. Он привлек ее к себе, продлевая это сладостное уединение, потом перевел дыхание и потянулся.

– Не могу поверить во все это, – произнес он, оглядываясь кругом и затем всматриваясь в спящее личико ребенка. – Мэг, неужели это правда? У меня не было ничего. А теперь есть… все. – Он крепче прижал ее к себе. – Ты настоящая. Они настоящие. Настоящая семья. Боже мой!..

Она положила голову ему на плечо и крепче обвила рукой его за талию.

– Чарльз… Ты такой благородный и щедрый. Ты даже сам не знаешь об этом – ты думаешь, что ты берешь, а на самом деле ты все время даешь. – Она запрокинула голову и, улыбаясь, произнесла: – Дорогой мой, твоя семья скоро увеличится. Я почти уверена, что у нас будет еще один ребенок.

Она сказала «у нас», не задумываясь, настолько было очевидно, что Эми – ребенок Чарльза. Он отнесся к этому известию так, как она и ожидала. Он буквально затрясся от радости. Она положила палец ему на губы.

– Давай пока не будем никому ничего говорить, – прошептала она прежде, чем он успел закричать. – Тогда все будет даже еще более волнующим.

Он посмотрел на нее с такой любовью, что она отвела взгляд.

Ей вспомнилось, как Чарльз Ковак встретил ее в Королевском отеле у Паддингтона тринадцать лет назад. Она преклонялась перед его талантом и известностью, его деловыми качествами и благоговела перед ним как руководителем. Но сейчас…

Она шепнула:

– Чарльз, пожалуйста, не смотри на меня так. Я просто запутавшаяся девчонка, которой ты помогал столько лет. И только потому, что у меня будет ребенок, я не стану какой-то особенной.

Неожиданно он улыбнулся, и его засиявшее лицо вновь помолодело.

– Все это я знаю. Ты, должно быть, сошла с ума, когда связывалась с таким старым брюзгой, как я. Но ты это сделала! – Он положил Эми поудобнее. – Мэг, лучше всего уложить ее спать прямо сейчас. Кэти и Себ тоже устали. Нам всем сегодня следует лечь пораньше.

Это было предложение, которое в иное время могло испугать ее.

Теперь она только улыбнулась, и они поспешили догнать остальных.

Алекс прекрасно чувствовал себя в новой школе. Миранде порой казалось чудом, что дети не замечают, по какой непрочной психологической проволоке шагает Питер. И то, что этого не случилось, было ее заслугой. Иногда она думала, сколько еще она сможет выдержать. Она была замужем за импотентом – и гением, для которого искусство было необходимо, как сама жизнь, и который мог быть удивительным другом и отцом в одно мгновение и неврастеничным отшельником – в другое.

Она читала литературу о депрессиях и предлагала ему посоветоваться с врачом. Он неизменно отметал эти предложения.

– Как только я завершу эту серию портретов, я буду в таком же порядке, как девятипенсовик, – упрямо, словно мальчишка, твердил он.

Он отказался выставить серию из восьми портретов, сделанных им в Килбурне.

– Подожди, пока я все не закончу, – неизменно отвечал он.

Однажды днем, в конце октября, Миранда прокралась в мансарду, когда Питер спал, и взглянула на натянутый на подрамнике холст. Фон был набросан вчерне – темный, как и всегда, о ей показалось, что это деревянная стена или, быть может, перекрытия крыши. Лицо не выступало из темноты, а казалось лишь силуэтной линией.

Спустя неделю, в пятницу, двое младших детей собирали на берегу дрова для праздничного ночного костра. Алекс не приехал домой из школы. Миранда чистила над раковиной картошку для ужина, когда Питер, тяжело ступая, спустился сверху и подошел к обогревателю.

Миранда по привычке предупредительно произнесла:

– Чашку чая. Садись, я тебе налью. Ты выглядишь усталым.

Он грузно опустился за стол, вытянув перед собой руки. Потом произнес:

– Я закончил.

– Закончил? Портреты, да? – Она, застыв, глядела на него, боясь того, что может теперь случиться. Потом поставила перед ним заварной чайник, чашку и молочник.

Он кивнул.

– Да. Портреты. – Он налил чаю и отпил. – А ты не хочешь?

– Я… нет, что ты. – У нее не было сил распивать сейчас чаи. – Она села напротив него, забыв про картошку. – Ну и… отлично. Поздравляю.

– Спасибо. – Он выпил одну чашку чая и налил еще. Она попыталась поддразнить его:

– Можно подумать, что у тебя страшная жажда!

– Да. Я чувствую себя… испепеленным. Она облизала сухие губы, глядя на него.

– И что… что теперь будет? – спросила она наконец, наблюдая, как он продолжает пить.

Сквозь пар он кинул на нее взгляд и нахмурился, пытаясь сосредоточиться на вопросе. Потом вдруг неожиданно спросил:

– А где дети?

– На берегу. Дрова собирают. Завтра ночь Гая Фокса.

– А какой это день недели?

– Суббота.

– Это на руку.

Она не знала что ответить. Он покончил с чаем, поднялся и накинул ветровку.

Пойду присоединюсь к ним. Свежий воздух. День такой хороший, как тогда, когда мы летом ходили на пустошь. – Он внезапно улыбнулся ей, и это было так душераздирающе. – Мне понравился тот день, Миранда. Чудесный был денек.

– Да, хороший.

Он распахнул дверь, и холодный воздух ворвался в дом. Она уронила голову на руки, и ей страстно захотелось послать за Мэг, как она всегда делала. Или за Чарльзом. Но кто угодно, только не они могли сейчас помочь Питеру.

Дверь снова отворилась, и вошел Алекс.

– А где все? – тут же спросил он.

Она с трудом поднялась – спина согнута, ноги подламываются, настоящая старуха.

– Внизу, на берегу, собирают дрова к завтрашнему костру. Ты не хочешь пойти к ним и сказать, что в пять будет готов чай?

– Нет. С минуты на минуту все равно стемнеет. Мы все пойдем завтра и запалим отличный костер. Как ты думаешь, дождя не будет?

– Будет. Так утверждает прогноз погоды. – Она вынула чашку и налила ему чаю. – Ну, как сегодня шли дела?

– Нормально. У меня здорово получается в регби. Вот только… – Он замялся, и она поторопила его:

– Ну?

– Ма, мы ставим пьесу на Рождество. Только не могу вспомнить, как она называется. Но – только попробуй засмеяться! – у меня будет роль какой-то чертовки!

Хотя она и поклялась, она не могла не рассмеяться.

– Я же сказал, не смейся! Я бы не стал говорить об этой чертовой пьесе, если бы не подумал, что мы могли бы с тобой немного порепетировать.

Она перестала смеяться.

– Со мной? Порепетировать? Вот не думаю… То есть, понимаешь, я уже и забыть успела, что я актриса.

Но он решительно возразил:

– Конечно же, ты актриса, ма. Просто у тебя временный антракт.

– Наверное, так. О'кей. Мы порепетируем. Принеси мне завтра сценарий. И пожалуйста, не чертыхайся больше.

В этот вечер они сидели за большим столом и хохотали, как в прежние времена. Щеки у Питера порозовели, он уплел два куска пирога с творогом. Миранда чувствовала прилив, детской, чистой радости. Все начинало налаживаться.

Последний портрет не был таинственным. Лицо было открытым и немного обеспокоенным; глаза не были ни голубыми, ни зелеными; волосы, заложенные за уши, слегка вились на лбу. Увядший рот и окруженные морщинками глаза говорили сами за себя.

Миранда долго молчала разглядывая портрет. Потом сказала:

– Это я. Мэг ушла. Это я – такая, какая сейчас.

– Да. – Он с любовью погладил холст. – Это лучшее, что я сделал. Самое лучшее. Больше некуда двигаться.

Сердце у нее замерло и ухнуло, как не раз случалось в эти дни.

– Некуда двигаться? Не нужно рисовать, ты хочешь сказать?

– Ах, ну конечно же, я буду рисовать. – Он установил другой холст на мольберте. – На самом деле я уже начал. Взгляни.

Это был пейзаж вересковой пустоши. Она увидела вершину Зеннор и вершину Гарнадас и протяженную линию мыса Корнуолл.

Она глубоко вздохнула.

– Питер, это великолепно. Это как… нет, я не знаю. У меня нет слов.

Он тихо сказал:

– В ней много от Скейфа.

– Джеральда Скейфа? Из Сент-Айвса?

– Да. Это художник, которого терпеть не могла Мэг. Ее пугало то, что он хотел сказать в своих картинах. Прямо перед смертью своей жены он написал гигантскую фреску. Вся жизнь их была на ней. И вся любовь.

– О Боже. – Она вдруг поняла, почему была испугана Мэг. Это было слишком мощно. Это была вечность.

Он спросил:

– Тебе нравится?

– Да, очень. Но меня пугает то, что ты нарисовал. И все-таки мне нравится. У меня такое ощущение, что нужно подняться на цыпочки, чтобы понять это.

Он обвил ее и крепко прижал к себе.

– Миранда, любимая… прости меня, – прошептал он.

Она твердо произнесла:

– Мне не за что прощать тебя. Не за что. Слышишь? – Обеими руками она взяла его голову и немного отстранила. – Послушай, Питер. Ты – творец. Думаю… да, любимый, я думаю, что ты меня создал.

Он поцеловал ее нежно-нежно.

На лестнице послышался голос Алекса, зовущего их на костер.

– Но ведь идет дождь, – возразила Миранда, не желая упустить этого светлого, чудного мгновения.

Питер засмеялся, уткнувшись ей в волосы.

– Так это же и есть самая что ни на есть лучшая погода, – сказал он. – Пойдем. Плеснем немного бензину на дровишки, и они вспыхнут, как факел!

Огонь взметнулся к небу, и все окрестные ребятишки визжали, вопили и отплясывали свои ритуальные танцы вокруг костра. Питер стоял поодаль и наблюдал, как все кругом застилает дым. Миранда знала, что он видит сквозь тьму и свет бесчисленные, сменяющиеся друг друга лица, являющиеся ему с такой непостижимой яркостью, о которой она и не подозревала, пока он не воплощал свои видения на полотне.

Позже она писала Мэг: «Пока я не увидела работ Питера, я оставалась слепой. Его последний портрет заставил меня познать самое себя. Что же такое искусство, раз оно способно на такие чудеса?»

Мэг прочла письмо во время завтрака и, не говоря ни слова, протянула его Чарльзу. Он пробежал глазами строчки, отодвинул мармелад, чтобы взять ее за руку.

– Теперь она знает, что ей нужно делать, – сказал он. – Но может ли она сделать это? Хватит ли ее на это?

Мэг пожала плечами.

– Не знаю. Я не знаю, что там с ней происходит. Он крепко сжал ее пальцы.

– Я рад, – заявил он. – И рад тому, что больше ты не страдаешь вместе с ней.

– И я тоже, – согласилась Мэг.

В 1981-м состоялась королевская свадьба и повторились торжества 1977 года. Казалось, Питеру они даже нравились. Теперь он был постоянным членом спасательной команды. Он больше не рисовал портретов; три морских пейзажа, созданных им, были встречены очень бурно.

Когда в сентябре и Себастьяна зачислили в Труро, Питер настоял, чтобы все трое детей жили там в пансионе, а Миранда могла бы вернуться на театральный сезон в труппу.

Этой зимой труппа впервые повезла свой обычный шекспировский репертуар в центральные графства, где была новая, оказавшаяся очень отзывчивой аудитория. Когда начались рождественские представления для детей, большинство актеров смогло отдохнуть; Оливер и Олвен поехали на рождество к Глэдис Пак, а Зоя и новичок по имени Джек Старджес отправились в Кихол с Мирандой. Дети приезжали к Питеру на выходные, а по будням он очень много работал. Когда случался перерыв, он отправлялся в клуб спасателей. Готовила ему и убиралась у него Дженис.